Рецензия на книгу

• 

  Аноним20 апреля 2020 г.

  Стадии борьбы

  При построении повествования Золя пользуется одни и тем же приемом, напоминающем параллельные события Флобера (сцена на ярмарке): описав происходящее с одними героями, он возвращается назад и описывает события, происходившие в тоже самое время с другими героями. Как правило, это приводит к тому, что персонажи, двигавшиеся навстречу друг другу встречаются в определенном хронотопе, несколько отдаленном от их изначальной позиции.
  Таким образом, в поэтике романа обозначается тема двойственности, для Золя неминуемо означающая конфликт. Так где встречаются два жизненных начала, будет противостояние, борьба за выживание. Именно описанию форм этой борьбы, от сексуальной до революционной посвящен роман.
  В «Жерминале» Золя очевидно биологизируя образ шахт, обрисовывает их как хтонических монстров, питающихся человеческой плотью. И именно на шахты обрушивается гнев рабочих, взбунтовавшихся против своих работодателей. Однако человеку в широком смысле здесь противопоставляется не механизм, а некое безликое зло, несколько раз упоминаемый автором неведомый закон, регулирующий правила, заложниками которых становятся как шахтеры, так и те кто их нанимает.
  Золя не стремится занимать ничью сторону, поэтому в романе почти нет однозначно положительных и отрицательных героев. Все люди жертвы, все обречены поддерживать микрофлору шахт, плоти и крови того неведомого закона. Просто кого-то промышленный кризис заставляет перейти с вина на воду, а кого-то просто убивает.
  Стремление к объективации – пожалуй общая черта для всего творчества Золя, достигает в «Жерминале» предела живописности. Писатель с удовольствием отдает своих персонажей на волю энергий либидо и мортидо, пропитывающих атмосферу шахтерского поселка с галлюциногенной интенсивностью.
  Если шахты – это плоть и кровь невидимого монстра, шахтеры – это плоть и кровь шахт. Проводя такие ассоциации, угадывая чувственную, плотскую подоплеку механизмов, Золя, можно сказать, предвосхищает творчество таких режиссеров как Дэвид Кроненберг и писателей вроде Берроуза. Так же нельзя не отметить, как отличаются описания шахтеров у Золя и Лоуренса. Английский писатель изображает шахтеров мертвыми изнутри, а все эротические переживания, на романтический лад, перемещает на лоно природы.
  Золя же не скрещивает машину и человека, но описывает людей, скрещивающихся, почти как машины. Жизнь обитателей поселка, можно сказать, управляется сексуальным инстинктом. Они почти всегда обнажены, почти всегда в интимной зоне друг друга. Шахты заражают людей сексуальностью, но внутри этой энергии яд. Поэтому старик Маэ плюется углем, и по ходу повествования все больше каменеет, превращаясь в изваяние, полу-живое свидетельство жуткой судьбы человека, отдающего всего себя работе на шахте.
  И здесь есть интересный момент. Очевидной противоположностью старику является главный герой, молодой Лантье. Если старик лишается сознание по ходу повествования, Лантье, напротив, становится все более сознательным. Он читает, общается с немногочисленными интеллектуалами поселка, и постепенно отделяется от рабочего класса, становясь буржуа – анализируя это становление, опять-таки, невозможно обвинить Золя в том, что он был одурманен романтикой бунта, или духом рабочего класса.
  Итак, несмотря на то, что персонажи идут разными дорогами, и воплощают сознательность и отсутствие оной, в концовке романа их объединяет одно – оба они совершают убийство в состоянии аффекта. Дальше больше. Еще один персонаж романа, мальчик-калека, может самый смышлёный среди всех них, также совершает убийство, странное, немотивированное, жестокое. В конце концов, еще один герой романа, толпа, чей веселый и безобидный разгул в одной главе, продолжается торжеством хаоса и разрушения в другой, наслаждается смертью в кульминации своего шествия.
  Пожалуй, в этом отличие Золя от других авторов. Та борьба, о которой мы говорили в начале – это не то благородное противостояние человека духу враждебных ценностей, или зловещим авторитетам прошлого, как у Достоевского или Ницше. Это скольжение в грязи, крысиное барахтанье в помоях. Такова доля простого человека, по мнению французского автора.
  Для героев «Жерминаля», даже самых необразованных, очевидно отсутствие Бога на небесах. Тем не менее, плодясь и размножаясь, они привыкли подчиняться злой воле, как подчиняется Катрин своему любовнику, хоть тот и обращается с ней как с животным. Идеалы Лантье, подчерпнутые им из книг, занимает опустевшее место на небесах в картине мира рабочих. И не выдержав своего же веса, эти идеалы рушатся для несчастных шахтеров, давя их дух так же, как обвалы в шахтах ломают их тела.
  Сам же Лантье пройдя сложнейшую эволюцию, получает шанс от автора на новое начало, продолжение борьбы на ином уровне.

  2

  641