Рецензия на книгу

• 

  Аноним23 февраля 2020 г.

  Монументальный труд

  Давно я не читал чего-то такого, что по объёму превышало бы сотню страниц, к сожалению, и этому поспособствовала в большей степени моя всеобъемлющая и неугасаемая лень, а в меньшей - пара десятков аниме-сериалов, но, наверное, в какой-то мере такой продолжительный перерыв полезен, ведь всегда можно возобновить любое занятие с новой силой. Постоянство вскоре может обрыднуть, как-никак. Ладно: всё-таки лень является тем барьером, через который надо перепрыгнуть для движения вперёд, но ведь всем же иногда хочется полежать около этого барьера, спокойно переваливаясь с боку на бок. И я не исключение. На самом деле просто подустал, вот и решил на время отречься от книжек. Зачем я это рассказываю - понятия не имею. Впрочем, очевидно, чтобы выговориться, оправдав затишье длиной в несколько месяцев. Сорямба.

  И решил я прочесть эту здоровенную книгу, которая могла бы сгодиться на стройке как заменитель кирпичей, но не будем о размере (800 с хвостиком страниц и при этом супермаленький шрифт - в принципе, объём вполне сопоставим с толстовским фолиантом "Война и мир") - главное ведь, разумеется, чтобы интересно было читать, поскольку тогда хоть тысяча страниц пролетит со скоростью сапсана.
  Оформление у "Щегла" довольно-таки симпатичное (ещё бы! стоит с десяток хот-догов!). Сама картина, к счастью, изображена на обороте, где также красуется несколько отзывов: от Стивена Кинга, отзывы которого абсолютно везде одинаковые, на какую книгу они б ни были написаны, Алексея Цветкова и какого-то издательства. Ещё и Пулитцеровская премия, ой-ёй! Ещё и современное, свеженаписанное произведение (2013 год), оказывается, а писала Донна Тартт его около десяти лет, почти как Булгаков "Мастера и Маргариту". Всё это как бы уже намекает: книга уж точно не простецкая. И, действительно, книга оказалась многослойной и добротной.

  Главный герой - молодой американец Теодор Декер, в тринадцать лет ставший жертвой террористического акта, в котором лишился матери - по сути, единственного оплота в своей жизни. Фамилия главного героя переводится как "палубное судно", и ведь впрямь: после всех этих событий он путешествует от Америки до Европы, его швыряет от Нью-Йорка до Антверпена. Теодору повезло, что его приютила семья Барбуров, где он мог хотя бы изливать душу Энди - такому же зашуганному ботанику в очках, которого все щемят в школе. Однако в музее Тео с матерью разминулись, и он оказался в одном зале со стариком, ходившим с внучкой, и после взрыва оглушённый и ошарашенный Тео нашёл среди кучи трупов живого, но контуженного старика, который впоследствии вручил ему кольцо и картину из музея "Щегол". Произошло всё это 10 апреля, и время на данном моменте остановилось для Теодора, ибо он не мог принять правду о смерти матери, писал ей письма, убеждал себя, что она жива, хоть и знал настоящее положение вещей. "Да, чистая правда, и я не верю ни одному их слову", - думает он об этом, о людях, говорящих про его мать.

  Всю свою сознательную жизнь Тео задаёт себе вопросы в духе "а что, если?" и "почему я?", занимается самобичеванием, которому позавидовал бы сам рассказчик из "Бойцовского клуба". Недаром же Борис - друг, с которым он познакомился в Лас-Вегасе и общался очень хорошо - называл его Поттером. Тео очень похож на Гарри: тоже сирота, которого мучают воспоминания, который противопоставляет себя окружающему миру, являясь особенным. С Борисом он отлично общался, и занимались они преимущественно мелкими кражами, употреблением наркотиков, ликвидацией алкоголя путём выпивания, потому что, во-первых, жили в неблагополучном районе, во-вторых, оба были сами по себе: родители не следили, часто отсутствовали дома. Борис и Теодор - это ведь одного поля ягоды, вот и "спелись". Вообще, к Борису у меня в целом позитивное отношение: невзирая на уйму недостатков, без него Тео б не выкарабкался ниоткуда, в итоге либо проживая в ежедневных муках, либо просто самовыпилившись.

  "Щегол" - всеохватывающее произведение, поднимающее целое множество любопытных и достойных обсуждения вопросов. Например, очень много рассуждений об искусстве как таковом, его восприятии и роли в жизни отдельного человека и человечества в целом. Связь поколений, проникновение в самую глубь души, "диалог" с умершим человеком через творение. Мне очень, кстати, понравилась фраза и мысль: "Значение значения не имеет. Историческое значение умерщвляет картину". Действительно: зачем мне знать, как повлияла на то-то и сё-то сия картина, если она мне не нравится и наоборот? Данную фразу сказала мать Теодора. Вообще, с помощью таких фраз можно уследить интересный дискурс: можно сказать, такие фразы - подколка в сторону современного искусства, состоящего в основном из картин, которые представляют из себя неупорядоченные и спонтанные мазочки, странным образом разбросанные по полотну. Борис как представитель простых людей, не разбирающихся в искусстве, говорит, что не видит ничего ценного в таких картинах, при этом удивляясь, "как столько денег может стоить то, что любой ребёнок из яслей может нарисовать", и мать Тео как человек, посвятивший часть своей жизни изучению всего этого и довольно подкованная в данном вопросе, высказывается об этом, пусть и в мягкой форме. Потому что все эти представители абстракционизма и прочих причудливых направлений во всю глотку орут, что люди просто не понимают смысла их картин, вот и плюются, а настоящая элита выкупает и наслаждается. Ха-ха. Как сцена в "1+1", где Дрисс накалякал от балды что-то невнятное, и в итоге это чудо было продано какому-то коллекционеру за кучу денег. Если я гляжу на поистине шикарное изображение, то мне не первостепенно, при каких условиях оно создавалось и какую историческую эпоху отображает, какой глас поколения там сквозит.

  Также мне понравилось следующее: точно не скажу, как было написано, но мысль сводится к тому, что даже на копиях и репликах истинные шедевры смотрятся хорошо и красиво, не теряют блеск.
  Вообще, большинство размышлений про искусство в итоге перетекает в нечто более глобальное, менее приземлённое. Например, сначала объяснялось, как перехитрить смерть за счёт написания картины, увековечив себя, обрекая на существование вне тела. Шедевры - бессмертны, а значит, и авторы шедевров бессмертны, они живут в этих шедеврах, но не факт, что все их знают. И это постепенно переливается в похожее бессмертие , но связанное с обычными деяниями, преимущественно негативными. В пример приводится Парфенон и другое - уничтожение все помнят, но имена виновников истлели со временем. Любопытно то, что Тартт говорит: "Такой вид бессмертия самый страшный". Прославиться, как Герострат - ужасно, безусловно, и вряд ли такое бессмертие кому-то по нраву. Да и вообще про время рассуждений немало. Воннегутовское "время как единый момент" и так далее.
  
  Ещё присутствуют размышления про неотвратимость рока, жизнь и смерть, "депрессивная фабула фатума", всё предначертано и неизбежно, все мы, как бы ни тщились жить, сдохнем, и прочее не шибко обнадёживающее, наводящее хандру нытьё, хоть и простительное человеку, претерпевшему за жизнь столько всего того, чего и врагу не пожелаешь. Правда, немножко печально, что большая часть всех мыслей вываливается на читателя вместе и сразу, как бельё с верхних полок шкафа. Чем дальше, тем больше Теодор грузит, грузит, грузит... Причём проблема даже в том, что Тео - душнила: практически одно и то же рассусоливать по куче раз, но разными словами, ещё и с нотками надменности, просветлённости.
  Судя по всему, Донна Тартт увлекается российской культурой; это хорошо заметно. Как минимум достоевщина: размышления, как в "Идиоте" (а об этом прямым текстом и говорится) о добре, зле, эффекте "копеечной свечки, спалившей Москву", мотивы "Преступления и наказания" во второй половине книги: Тео Декер после кое-каких событий становится очень похожим на Родиона Раскольникова, так же параноит и скипидарит себя, подумывая о суициде. Мысль "не каждое добро будет возмещено добром", трансформировавшаяся в "через чёрный вход можно выйти к свету" и непредсказуемости, невозможности разделения добра и зла в целом.

  Любовь косвенно затрагивалась, неосязаемая и незримая связь сердец людей, попавших в одну беду. Не шибко интересно, правда, но это тоже было. Свадьбы по расчёту и другое.
  
  Вообще, честно говоря, Теодор меня немного раздражал: параноидальный, обозлённый на всё и вся и предельно недоверчиый парень, ведущий себя, как истеричка. Особенно под конец. Напрмиер, яро презирал своего отца, говорил, что ему претит его философия, но, сам того не замечая, стал мыслить точно так же, причём даже не отдавая себе отчёт в этом. Про судьбу и скрытые смыслы-то. Сначала Тео можно понять, пожалеть его - ребёнок, жертва жутких обстоятельств, который просто шокирован и пытается приноровиться к действительности, но чем дальше в лес, тем больше дров, как говорится. Самый адекватный персонаж, на мой взгляд - Хоби, в какой-то мере напоминающий Хагрида, что, опять же, отсылает к Гарри Поттеру.

  Алексей Цветков и сказал, что это сплав воспитательного и авантюрного романов. Понятно, что точно такой же "сплав" - история Гарри Поттера.

  Кстати, интересное наблюдение: наконец-то я наткнулся на иноязычное произведение, в котором русские слова на латинице написаны нормально, адекватно. В "заводном апельсине" был упоротый сленг надсатых, где было что-то наподобие "toltschoknutt" и других "сунь-выней", у Кинга в "11/22/63" было фирменное "pohoda, suka!", которое ничего, кроме смешения испанского стыда и смешка, не вызывало. А здесь - по делу! Как я и говорил, видно, что Донна Тартт увлекается этим. Даже фразу интересную кто-то из мальчишек (то ли Борис, то ли Тео - точно не помню) выдал: "На русском языке лучше всего ругаться и материться". В точку! Огромнейшее разнообразие матерщины - выбирай, что хошь. Правда, Борис говорил, что, зная один язык из этих: украинский, польский, русский, белорусский, ориентируешься во всех. Нет, ничего подобного. Особенно польский непонятный. Короче, сомнительное заявление.

  Также "Щегол" раскрывает весь кошмар подобных терактов - после них умирает столько людей, столько лишается близких, столько не может после найти пристанище, становится инвалидами, лежит в больницах, становится как Тео. И это, бесспорно, страшно; подобное обнажение всего данного ужаса, думаю, имеет место в романе и показывается на примере Пиппы и Теодора.

  Хочется сказать, что такой ход, как вставленные ближе к финалу фразочки по типу "всё равно никто это не прочитает, вот и пишу то-то" (всё от лица Тео же), по-моему, выглядит довольно неубедительно и неуклюже. То есть, ты уверен, что никто не прочтёт это, поэтому и написал восьмисотстраничный талмуд и при этом художественно оформил, со всеми диалогами и прочим? Ну, ладно.

  Удивительно то, что, когда я внимательно посмотрел на картину "Щегол", меня внезапно пробрали какие-то труднообъяснимые эмоции, чуть ли не мурашки пробежали. Я как будто видел в моське этого пернатого узника лицо Теодора Декера, уставленное на меня. Что-то их объединяет, что-то весомое и серьёзное. Я серьёзно: пробирает до мурашек, когда смотришь на картину Фабрициуса и одновременно прокручиваешь в голове сюжет произведения, особенно после прочтения. Попробуйте. Даже жутковато, ей-богу. Нечто мистическое и в то же время земное исходит от симбиоза романа и картины в голове...

  В общем, в романе есть проблема и искусства, и взаимоотношений взрослых и детей, и взросления, и плохих связей, и мошенников, и "бессмертия", и добра со злом - да много всего. Это не просто графоманские вирши, где идейного почти нет, только очень много букв - отнюдь. Всеобъемлющее полотно, освещающее сразу уйму вопросов. Сие замечательно, вестимо.

  А по поводу загадочности картины и её связи с творением Донны Тартт мне пришла в голову следующая мысль, причём спонтанно:

  Теодор Декер - это и есть "Щегол".

  70

  2,8K