Рецензия на книгу

• 

  Lara_Leonteva13 февраля 2020 г.

  Подлинный состав преступления

  Книга для тех, у кого достанет терпения перевалить через ее первую часть и дочитать до конца. Чем ближе к финалу, тем дальше уходит книга от своих довольно мерзких истоков, и вот уже сквозь корку грязи начинают просверкивать искры искренней нежности, печали и даже… любви. Любви тем более редкой и горькой, что на последних страницах романа Лолита самым неожиданным образом становится для Гумберта его первой любовью – первой настоящей любовью мужчины к женщине. Это и в самом деле любовь - совершенно освободившаяся от похоти и эгоизма, готовая «простить» любимой все несовершенство ее нового, утратившего всякую прелесть облика, и просто любить – не за красоту, не за медовый загар, которого больше нет… Просто любить.

  А между тем говорить о любви в начале странного романа Гумберта и Лолиты было бы почти смешно, потому что начало этой связи отвратительно и жестоко.

  Одна из вещей, за которые следовало бы сказать «спасибо» «Лолите», – та откровенность, с которой Набоков показывает конец любви, случившийся в самом начале. Я имею в виду сцену в «Привале Зачарованных охотников», в котором Гумберт мимоходом растаптывает светлую влюбленность смешливой девчонки, навсегда перестающей отныне быть и смешливой, и счастливой, и влюбленной. Тут вдруг оказывается, что не имеет значения тот факт, что Лолита уже не была девственницей, и даже то, что она сама предложила своему поклоннику секс, – в том, что он согласился, в том, что он сделал с ней, было что-то очень НЕ ТО, что-то страшное, жестокое, мерзкое, и девочка почувствовала это инстинктивно.

  Больше никогда она не будет нежна с Гумбертом, больше никогда сама не возьмет его за руку, не засмеется рядом с ним от счастья, и ласки девочки ему придется покупать подарками, деньгами или шантажом. То путешествие, в котором так неожиданно и полно сбудутся все самые безумные его мечты, будет на самом деле очень печальным, – в нем не будет ни нежности, ни любви, а только секс по принуждению, и в каком-то смысле «Лолита» – это книга о том, что секс без любви даже на вкус педофила отдает едкой горечью.

  «Лолита» получилась странной книгой – книгой, которую хочется выбросить в начале, и которая начинает казаться трагической и нежной ближе к последним страницам. Там-то, на этих последних страницах, Гумберт впервые предстает человеком, которому можно сочувствовать, который судит себя без скидок и кокетства, и который постигает всю глубину боли и отчаяния – не столько от того, что с ним нет Лолиты, сколько от того, что до него вдруг доходит весь смысл того, что он сделал с жизнью этой девочки, которая когда-то простодушно и доверчиво влюбилась в постояльца своей матери.

  Но вот что безнадежно портит «Лолиту», и, кстати, портит гораздо сильнее, чем ее рискованный сюжет, – это та омерзительная манера Гумберта, с которой он взирает на всех, кроме себя, и кроме – в виде исключения – мертвой Анабеллы (любопытно, что к финалу и это презрение ко всему окружающему как-то притушевывается).

  Даже Лолиту Гумберт поначалу воспринимает лишь как забавный эротический объект, употребляя в ее адрес такие слова и эпитеты, как «задок», «простоватая моя девочка» или «развизжалась». Ни один человек, попавший в поле зрения нашего мнимого аристократа, не заслуживает ничего, кроме самых издевательских насмешек (невысказанных вслух, конечно, ведь могут и побить). Ни одно чужое проявление, даже желание друзей семьи привезти девочку на похороны мамы, не избегает подозрений в чем-то смешном и одновременно омерзительно-грязном. «Послушайте, – продолжал он, – Почему бы мне теперь же не съездить туда на автомобиле, а вы пока переспите с Джоанной (на самом деле, последней фразы он не добавлял, но Джоанна так страстно поддержала его предложение, что это могло подразумеваться).»

  Печаль в том, что окружающие Гумберта люди относятся к нему как к человеку, как к «своему», он же видит в них лишь занятных либо мерзких букашек, ходячие карикатуры на людей, состоящие из смешных пороков и пресловутой «пошлости». Пошлость же Гумберт способен разглядеть там, где ее нет и в помине, но ведь известно: кто ищет – тот найдет. Так из осмотра большого дома бедной Шарлотты Гейз наш лирический герой, утонченная личность, выносит лишь ужасное воспоминание о волосе, приставшем ко дну ванны. И только встреча с Лолитой заставляет несчастного эстета забыть это жуткое впечатление.

  Никакой самой изысканной словесной вязи, никакому самому утонченному языку, пересыпанному игрой слов и французскими выражениями, не удается скрасить ощущения тягостной мерзости, вызываемой гумбертовским презрением к людям, – а еще «остротами», от склонности к которым Гумберту не удастся отделаться почти до самого конца. Время от времени ему по-прежнему будет казаться невероятно остроумным назвать продюсера покончившей с собой актрисы ее «сутенером», а маленькой девочке, участвующей в театральной постановке, приписать наличие какого-то «покровителя».

  Здесь вряд ли стоит проводить широкую красную черту между автором и его персонажем – это ведь Набокову, в конце концов, принадлежат такие ремарки, как «ничтожный Фолкнер». Педофилом Набоков не был (многолетние кропотливые исследования усердных изыскателей так и не выявили ни одного двусмысленного следа в его биографии), но отталкивающее высокомерие Гумберта – безусловно, черта, которую герой и автор делят на двоих. И гаже всего это высокомерие сказывается в том, с какой легкостью Гумберт проходится ногами по жизни обеих своих жен, которых он едва заметил, но которым не прощает ничего, – ни одного отросшего волоска на голени. И которые даже после смерти остаются в его памяти лишь уморительно забавными, презренными тенями.

  Это могла бы быть чудесная книга… Но жалкий снобизм, бездушие и сарказм, в которых попросту вязнут страницы первой части, оставляют на редкость тяжелое послевкусие, если не сказать резче – вызывают тошноту. Увы.

  P.S. Отдельного упоминания заслуживает высшая степень литературного мастерства автора в сцене убийства Куильти, в которой все происходящее выглядит настолько жутко и нелепо, как бывает только в кошмарном сне, – и, вероятно, как это должно быть, когда за убийство принимается дилетант.

  12

  1,6K