Рецензия на книгу
Подвиг Магеллана
Стефан Цвейг
Аноним7 февраля 2020 г.«Cosi voleva la sua infelice sorte» — так было угодно злосчастной его судьбе
Почти сорок лет назад я был очарован Цвейгом-новеллистом и полюбил сам жанр новеллы именно благодаря ему. Но к Цвейгу-биографу как-то до сих пор не решался приблизиться, возможно, боясь растерять то первое очарование. А зря! «Магеллан» — великолепная вещь, захватившая с самого начала, с предисловия, в котором автор не только рассказывает, что его сподвигло на написание этой биографии, но и рассуждает о том, что вообще может служить посылом к творчеству.
Книги зарождаются из разнородных чувств. На создание книги может толкнуть и вдохновение, и чувство благодарности; в такой же мере способны разжечь духовную страсть досада, гнев, огорчение. Иной раз побудительной причиной становится любопытство, психологическая потребность в процессе писания уяснить себе самому людей и события. Но и мотивы сомнительного свойства: тщеславие, алчность, самолюбование — часто, слишком часто побуждают нас к творчеству; поэтому автору, собственно, каждый раз следовало бы отдавать себе отчет, из каких чувств, в силу какого влечения выбрал он свой сюжет. Внутренний источник данной книги мне совершенно ясен. Она возникла из несколько необычного, но весьма настойчивого чувства — пристыженности.Именно пристыженный гнетущей скукой короткого морского путешествия по давно проторенному маршруту, автор вспомнил о тех, кто эти маршруты торил впервые, отважно проникая в неведомое и запретное. И среди них фигура Фернана Магеллана признана им наиболее значимой. И подвиг, совершённый этим угрюмым коренастым португальцем уникален как раз своей цельностью. Это и гениальная гипотеза, и принятие личной ответственности за проведение опаснейшего эксперимента, и беззаветная вера в купе с настойчивостью и долготерпением, а также «трагедия предтеч, умирающих у порога обетованной земли, не увидев ее собственными глазами».
Но ведь только сумма преодоленных препятствий служит истинно правильным мерилом подвига и человека, его совершившего.Так что цель «Магеллана» — именно дать наглядную трактовку составных подвига. И автор с нею прекрасно справился! Цвейг начинает повествование ab ove, точнее ab especeria, ибо «вначале были пряности», с того, чем была Португалия в начале XV века при инфанте Энрике Мореплавателе, с самого начала эпохи открытий и с папской буллы, разделивший весь покуда неизведанный мир между Испанией и Португалией. Вплоть до начала XVI века с малакскими и марокканскими завоеваниями в которых участвует молодой sobresaliente Фернано де Магельаеш, не раз отличившись, но так и не снискав заслуженного почета. Тогда же впервые и появляется идея, ставшая главной в его жизни. Кропотливое изучение разрозненных сведений, подведение научной базы, попытка убедить сперва португальского, а затем испанского короля и Casa de la Contratacion финансировать экспедицию, подбор команды и комплектация всем, что может оказаться необходимым, борьба с происками и кознями. Наконец само плавание: поиски на грани отчаяния, вынужденная зимовка, мятеж, открытие заветного южного прохода, предательство, месяцы голодного плавания, достижение цели и нелепая смерть накануне славы. Это не спойлер — история первой кругосветки известна каждому школьнику (по крайней мере должна быть известной). Сама же книга не роман, не повесть, а вдумчивое и скрупулёзное историческое исследование, причём не академическое, а скорее журналистское. И прицепом к этому тому не идут еще пара томов со списком использованной литературы и ссылками на источники. Источников же хватало, несмотря на замалчивание. И главный из них — труд Антонио Пигафетта, итальянского авантюриста, участника экспедиции, одного из восемнадцати вернувшихся в исходную точку и аккуратно ведшего дневник трехлетнего плавания. Сам дневник был по возвращении передан испанскому королю и то ли утерян, то ли попросту уничтожен. Пигафетта же, не желая мириться с традиционным наказанием невиновных и награждением непричастных, восстановил, насколько возможно, ход событий, сохранив для истории имя подлинного вдохновителя, организатора и вожака.
Ибо какое значение имеет подвиг, если он не запечатлен словом; историческое деяние бывает закончено не в момент его свершения, а лишь тогда, когда становится достоянием потомства. То, что мы называем историей, отнюдь не совокупность всех значительных событий, когда-либо происшедших во времени и пространстве: всемирная история, летопись мира охватывает лишь небольшой участок действительности, который случайно был озарен в поэтическом или научном отображении. Ничем был бы Ахилл без Гомера, тенью оставалась бы любая личность, быстротечной волной растеклось бы любое деяние в безбрежном море событий, если бы оно не превращалось в гранит под пером летописца, если бы художник заново не воссоздавал его в пластических образах.И хотя, по сути, южный проход оказывается бесполезным, особенно после открытия Панамского канала, а западный путь к заветным Islas de la esperceria дольше и опаснее, чем проложенный Васко да Гамой, — подвиг остается подвигом и ровно полмиллениума спустя. Ведь новая истина — «драгоценнейшее из всего, что есть на свете».
Ибо, узнав после тщетных тысячелетних исканий объем земного шара, человечество впервые уяснило себе меру своей мощи; только величие преодоленного пространства помогло ему с новой радостью и новой отвагой осознать собственное свое величие. Наивысшего человек достигает тогда, когда подает пример потомству, и полузабытое деяние Магеллана убедительней чего-либо другого доказывает в веках, что идея, если гений ее окрыляет, если страсть неуклонно движет ее вперед, превосходит своей мощью все стихии и что вновь и вновь человек за малый срок своей преходящей жизни претворяет в действительность, в непреходящую истину недостижимую, казалось бы, мечту сотен поколений.38757