Рецензия на книгу

• 

  Аноним18 января 2020 г.

  «Тому назад уж … лет твердила ты: пиши! Пиши! И пред закатом я на свет Все ж нечто вылил из души. Тебе тут многое не ново: Все та же Стеллера корова, Быки, верблюды, кони, псы, Озер, степей и ям красы, Семьи за пропитанье Kampf, Печник профессор Резенкапф…».

  Александр Павлович Чудаков для меня является кем-то вроде инструктора по литературному дайвингу, а его книга – это своеобразный акваланг, крайне необходимый для погружений на глубину. Надо мной сомкнулась толща времен, а подо мной открылся доселе неизведанный, ошеломляюще-прекрасный мир слов и смыслов. Я знала о его существовании ранее, но не подозревала, что он настолько удивительный и живописный. Все мои рецепторы были крайне обострены и работали в новом режиме. Под давлением авторских воспоминаний-описаний, воскресли мои собственные, и я отчетливо увидела своего закадычного друга, родственную душу и горячо любимого мужчину – дедушку Колю. Мои самые теплые, яркие и сердечные детские воспоминания адресованы именно этому человеку. Невероятная любовь и уважение к дедушке роднит меня с писателем и мешает быть беспристрастной, а посему для оценки романа приведу несколько цитат людей, гораздо более компетентных и красноречивых:
  

  
  Из дневника А. Чудакова: 26 июля. Дал маме почитать роман — впервые большую часть — в прошлом году читала только 2 главы. — Хороший у тебя язык. Сейчас пишут как в газете или будто доклад делают. А у тебя настоящий русский язык, ясный, простой, выразительный. В чеховском духе. Прямо целую историческую эпоху охватил — как Солженицын.
  ...
  Звонил Саша Кушнер. — Я давно прочитал ваш роман — не знаю, роман это или нет, но это замечательное произведение. Прекрасно описаны все эти подробности, вещи, умения, дела. И какое у вас умение видеть предметы и любить их! Конечно, конечно! Ваш учитель в этом видении — Чехов, недаром вы о нем так много и хорошо писали. Но у вас — иначе. А дед — необыкновенный!
  ...
  Олег за сутки прочел мой роман. <…> Говорил, что это особый жанр — «идиллия», что сюжет движется чередованием «от я» и «от Антона» (то, что не понравилось Роднянской), а то, что нет острого сюжета — в конце XX века его никто и не ждет. Композиция глав заменяет сюжет
  ...
  Прочитавши роман, звонили Л. Г. Зорин и Наташа Кожевникова. Наташа (много, запишу чуть-чуть): — Первая серьезная книга последних лет. Никакого постмодернизма. Что ты сейчас свободный человек — неудивительно, но по роману видно, что ты и раньше был таковым. Много трогательных вещей: Гагин, учительница, которая каталась на венике. Юмор свой, особый. <…> Смутила: «Видно, что автор хороший и добрый человек. Я тебя знаю 40 лет, и это подтвердилось».
  Зорин: — Прочел с громадным удовольствием, хотя здесь это не то слово. Расцениваю это как подвиг: восстановлена не только ваша собственная жизнь, но жизнь гигантского пласта людей. Память у вас просто чудовищная. Все это восстановлено на почве материальной жизни, и поэтому достоверно. Показано, как выживала мыслящая Россия, брошенная в эту мясорубку. Прекрасный русский язык, прекрасная проза. Оказалось много общих чувствований. Я тоже пересматриваю старые фотографии и с ужасом думаю: все покойники!
  ...
  3 февраля. Вчера звонил, прочитав роман, К. Я. Ваншенкин; писал у телефона на листки. — Давно не читал ничего подобного. Замечательная книга. Какой язык! А сколько замечательных мыслей! <Первый, кто сказал про мысли, а я-то считал, что это первое, что заметят> Память у вас просто фантастическая. Целая энциклопедия вещей, людей, ситуаций эпохи. Если все это расположить в алфавитном порядке, действительно получится энциклопедия. Это имеет историческую ценность. И озера, и лес, и лошади, и верблюды. И печи, и копанье земли. Я подумал, как бы был рад Твардовский, прочитав такую книгу. Все это потрясающе описано. Я встречал на фронте таких людей, которые всё могут, — сам я копать терпеть не могу. Про окапыванье у вас правильно — под огнем копали «ячейку для положения лежа». Правда, постепенно переставали, притерпевались, надоедало… Даже каски не надевали. Чаще всего погибали ребята приблатненные — сам черт не брат, мне приказывают, а я не хочу! А «деревня» — та окапывалась — и оставалась жива <…>. Много трогательного. Читается — не оторвешься, а ведь нет единого сюжета. Читать хочется не торопясь, что я и сделал
  ...
  11 февраля. Звонил А. М. Турков. — Прочел ваш роман с великим удовольствием. Очень хорошая книжка. Очаровательный дед, да еще подсвечен другими — отцом, мамой, соседями. Я читал даже с некоторой завистью — у меня не было ни прямого деда, ни отца. И очень хорошо написано. <…> Очень важно, что вы показываете: семья выстояла, не перемололась, как пишут обычно. Ощущение целого особого мира. Вас миновала чаша сия, а у меня ведь есть госпитальные впечатления, там солдаты говорили так же откровенно, как и у вас в романе: «дальше фронта не сошлют». Потом, правда, выяснилось, что были и худшие меры воздействия. Кроме того, ведь была надежда, что что-то изменится. Ведь написал же Овечкин повесть «С фронтовым приветом». Я многое тогда не понимал, был зелен, попал на фронт после школьной скамьи, но тоже это чувствовал. И потом: как облака на небе идут в разные стороны — на разных высотах, — так и люди думают по-разному. Всё было
  ...
  Читала всю ночь. Волна чувств. Я совершенно потрясена. Неожиданный подарок. Я как лингвист восхищена твоим языком. Только у Даля найдешь такие выражения. Ты спокойно пишешь: “пропускная бумага”, а не “промокашка”, “глубенеть” (даже у Даля нет, но слово образовано по правильной модели!). А худая — “пройди свет”? Какое народное выражение. И все это не выглядит какими-то архаизмами, а просто старым, классическим русским литературным языком. И для меня еще в том было потрясение, что он в тебе сохранился с детства, был где-то в тебе, хотя разговариваешь ты на современном литературном языке. Замечательно про чеченцев. Объективно, многое в них объясняет (как в драке до конца стояли их дети, мальчишки, как я понимаю, лет 10–12, не больше). Но, конечно, потрясающий дед. Да и бабка великолепна — со всеми своими ножичками и вилочками. Все время проступает фон XIX века, а это очень важно — он почти исчез в современной литературе

  Как-то чересчур слащаво получилось. Добавим тёмный колер в рецензионную грунтовку:) Отметим авторский снобизм и богоизбранность, проскальзывающую между строк. Чудаков ощущает своё интеллектуальное превосходство над большинством окружающих и, по-видимому, никогда не считал нужным это скрывать. Что же, имеет право. Писателю повезло родится в замечательной, высокоинтеллектуальной, интеллигентной семье. Данное обстоятельство сыграло не последнюю роль в развитии и формировании его личности.

  Думается мне, что подобную литературу необходимо читать на том этапе существования, когда наступает некоторая возрастная меланхолия, переосмысление и переоценка жизненных нитей и путей своих близких и собственной экзистенциальной сущности. Когда подступает необыкновенная жажда познания истории своего рода. Когда приходит понимание того, что ты всего лишь звено в общей цепи, песчинка в океане времени и пространства. В данном случае больше шансов, что роман придется по душе.

  Сомневаюсь в том, что я бы смогла оценить книгу по достоинству, ощутить всю неброскую прелесть авторских воспоминаний, уловить оттенки мыслей, насладиться гармонией текста, если бы моё знакомство с творчеством Александра Павловича состоялось в 2002 году. Вероятнее всего, во время чтения, я изнывала бы от скуки и едва удерживалась от зевоты, поскольку от романа так и веет нафталином, а исторические зарисовки судьбы страны в 20 лет интересовали меня крайне мало. Чего уж там…

  Не устану повторять о том, что всякой книге своё время и место. В моём случае всё сложилось как нельзя кстати. Чего и вам желаю:)

  44

  1,4K