Логотип LiveLibbetaК основной версии

Рецензия на книгу

Софья Петровна

Лидия Чуковская

  • Аватар пользователя
    ShiDa17 января 2020 г.

    «Раз Иван Игнатович не виноват, значит, все будет хорошо. В нашей стране с честным человеком ничего не может случиться».

    «Конечно, не может такого быть», – думает добрый и наивный человек, который за свою жизнь толком и не сталкивался с работой органов. Он искренне (а вовсе не по глупости или подлости) считает, что достаточно соблюдать закон и быть верным политическому строю – и, конечно, все будет хорошо. Зачем справедливой советской системе преследовать честных людей? Даже если произошла страшная ошибка, доблестные чекисты разберутся, выпустят невиновного и еще орден дадут ему – чтобы перед ним оправдаться.
    Конечно, Лидия Корнеевна Чуковская не была столь наивна. Многое она передала, из личного, своей главной героине: Чуковская тоже работала в издательстве, потеряла любимого человека, бегала по прокуратурам и тюрьмам, пытаясь выяснить, что с ее Митей (Матвеем Петровичем Бронштейном). Но характер Чуковской – смелый, неумолимо откровенный – является едва ли не противоположностью характера Софьи Петровны. Не похож и арестованный: на мужа Чуковской больше в книге похож Алик, а не Коля, Николай, вокруг которого и вертятся главные события.


    «После смерти мужа Софья Петровна поступила на курсы машинописи…»

    Главная героиня, та самая Софья Петровна, до революции принадлежала к неопределенному классу. Интеллигенткой ее не назовешь – знаний мало, интересов тоже почти никаких нет. Но была замужем за уважаемым врачом. Работать не пробовала. В начале 20-х их уплотнили, осталась одна комната, в других комнатах – по семье. Муж умер в начале 30-х, а на руках у Софьи Петровны остался сын Коля, почти выпускник школы. Больше всего мечтала Софья Петровна о поступлении сына в институт и, чтобы сын не отвлекался от учебы, устроилась работать в издательство. Работать ей понравилось; она обожала их директора, подружилась с молоденькой машинисткой Наташей. Можно сказать, встроилась в советскую жизнь с ее партийными выступлениями, митингами и поисками фашистских шпионов.
    И шло все благополучно: устроился сын Коля, стал отличным инженером, уехал из родного Ленинграда, работать на заводе, что-то там хитрое изобрел на производстве, что даже портрет его напечатали в газете «Правда». И шло бы так и дальше – но наступил 37-й год, и принес он Софье Петровне ужасную весть: Колю-то ее арестовали по статье «врагов народа». Как шпиона. Как изверга рода человеческого. Но разве может любимый и такой советский (сам клеймил «врагов» покрепче многих!), такой честный Коля – разве может он быть виноват?..


    «Многое узнала Софья Петровна за эти две недели — она узнала, что записываться в очередь следует с вечера, с одиннадцати или с двенадцати, и каждые два часа являться на перекличку, но лучше не уходить совсем, а то тебя могут вычеркнуть; что непременно надо брать с собой теплый платок, надевать валенки, потому что даже в оттепель с трех часов ночи и до шести утра будут мерзнуть ноги и все тело охватит мелкая дрожь; она узнала, что списки отнимают сотрудники НКВД и того, кто записывает, уводят в милицию; что в прокуратуру надо ходить в первый день шестидневки и там принимают не по буквам, а всех, а на Шпалерной ее буква 7-го и 20-го (в первый раз она попала в свой день каким-то чудом); что семьи осужденных высылают из Ленинграда и путевка — это направление не в санаторий, а в ссылку; что на Чайковской справки выдает краснолицый старик с пушистыми, как у кота, усами, а в прокуратуре — мелкозавитая остроносая барышня; что на Чайковской надо предъявлять паспорт, а на Шпалерной нет; узнала, что среди разоблаченных врагов много латышей и поляков — и вот почему в очереди так много латышек и полек… Одного только она не узнала за эти две недели: из-за чего Коля арестован?»

    Своей лаконичностью, искренностью, вот этой бессмысленной откровенностью и честностью повесть бьет посильнее других романов и повестей о 37-м. Чувствуется, как важно автору было сказать это; что это в ней говорит отчаяние, непонимание – и совесть. Это не могли опубликовать во время Сталина. Думаю, Лидия Чуковская вообще не надеялась когда-то «Софью Петровну» напечатать. Поэтому повесть больше похожа на молитву – неизвестно кому. Богу? Нет. Сталину? Тоже нет. Это разговор с неизвестным, который просто должен выслушать – потому что помочь тут не сможет никто.
    (К слову, слушала я раритетную запись, читала Елена Шерстнева, прочитано и записано было в 1988 году, когда, собственно, повесть только появилась в советской печати. Запись местами не очень четкая, но прочитано с выражением, необыкновенно искренне).


    «Жалко их, конечно, по-человечески, особенно жалко ребят, – а все-таки честному человеку следует помнить, что все эти женщины – жены и матери отравителей, шпионов и убийц».


    Мемориальная доска на доме у Пяти Углов, открыта 26 марта 1997 г. (к 90-летию Лидии Чуковской). На ней написано:


    «В этом доме с сентября 1935 г. до мая 1941 г. жили – писательница Лидия Корнеевна Чуковская (1907-1996) и, до ареста в августе 1937 г., физик-теоретик Матвей Петрович Бронштейн (1906-1938, расстрелян). Здесь в 1939-1940 была написана «Софья Петровна» – повесть о Большом терроре».
    32
    1,3K