Рецензия на книгу
Софья Петровна
Лидия Чуковская
bastanall23 мая 2019 г.1937
А «Софья Петровна» начинается даже забавно. Милая героиня порхает по строчкам и страничкам — хорошо проявляя себя на службе, адаптируясь к жизни после революции, заботясь о сыне, наблюдая за людьми. Последнее — вроде хобби: Софья Петровна любит перемыть косточки сослуживцам, всегда выносит окончательную оценку и в соответствии с ней относится к окружающим. Вот сослуживица Наташа Фроленко: скромная, некрасивая, с зеленовато-серым лицом, — с таким лицом её никто не полюбит. Разве может она сама быть влюблена? Вот Алик Финкельштейн: лучший друг сына, вечно на вторых ролях, но какой верный!.. Разве может такой доставить неприятности её мальчику? И кто кроме него позаботится о Коленьке, когда её нет рядом? Про сына даже говорить не стоит — свет в оконце! и т.д. Подобная вводная, разумеется, предполагает, что по ходу действия персонажи раскроются — и это станет для Софьи Петровны сюрпризом. Но куда важнее, что и сама она раскроется. Изменения будут происходить постепенно, но причина их окажется не в развитии характеров. Просто однажды наступит 1937-й год.
Эта повесть напоминает мне пресловутый роман Оруэлла «1984», только герой там прекрасно осознаёт, что живёт в антиутопии. Здесь же главная героиня осознаёт это постепенно, вместе с арестами, обвинениями, очередями, тюрьмами, доносами, гонениями, ссылками, разбитыми надеждами. «Враг народа» — словно кодовое имя масштабного психологического эксперимента в отдельно взятой стране. Доведи людей до исступления, репрессируя любого за ничтожный чих не по уставу, — и они сами будут подличать, доносить, устраивать провокации, доводить до самоубийства. В таких условиях потерять рассудок дело недолгое. А не у всякого он есть изначально. На самом деле, я даже не уверена, что Софья Петровна действительно осознавала происходящее. Всё-таки другой у неё типаж — уютной домашней женщины, которой просто не хватит ума (но в первую очередь, конечно, желания) думать о чём-то за пределами своего благоустроенного мирка: покормить сына, устроить его судьбу, набрать текст на машинке, проверить на наличие ошибок, навести порядок дома и на работе, посплетничать с подружкой, покормить сына. Вот в этот-то мирок и ворвался 1937-й год.
Мне кажется, название для повести могло быть выбрано с двойным умыслом. Во-первых и очевидных, в центре сюжета оказывается не кто иной как Софья Петровна, сюжет вертится вокруг неё, а её собственный мирок — вокруг сына. Во-вторых и неочевидных, Софья Петровна становится для своей эпохи не только лакмусовой бумажкой, но и исследователем, который фиксирует «изменения цвета», даже не осознавая, что именно значат эти перемены. Софья Петровна где угодно — на службе, в очередях к тюремной калиточке или прокурору, на стылой набережной или в собственной квартире, — продолжает чутко наблюдать за людьми. И повесть является дневником мыслей и впечатлений Софьи Петровны, ничего не понимающего исследователя с переменившей цвет лакмусовой бумажкой. Возможно, это и не название вовсе, а подпись. Это делает повесть интересной, ведь сама я сделала бы её более фантастической и назвала бы иначе — «1937».
Между тем, концовка у произведения может показаться странной. Она не совсем такая, к которой мы привыкли, потому что, на первый взгляд, «Софья Петровна» кончается столь внезапно, словно и не дописана вовсе. Но если подумать… Герой умер — не физически, так морально, — и продолжение теряет смысл. (Конечно, по сюжету женщина осталась жива, если можно так сказать, но жив ли человек, которого сломало время?) С такой точки зрения конец закономерен. И всё же — остаются витать в воздухе вопросы: что же сталось с сыном? насколько ли он наивен, как показалось из-за последнего письма? любил ли он Нат(аш)у? как сложилась жизнь Алика? и правда ли, что единственной причиной репрессий было торжество человеческой подлости, зависти и мстительности? На последнее ответить следует твёрдым «нет», потому что с тех пор прошло много времени, и мы теперь знаем намного больше, чем знала Софья Петровна Липатова и даже Лидия Корнеевна Чуковская, написавшая повесть «по горячим следам». А всё остальное можно представлять в сколь угодно мрачном свете — и скорее всего не ошибёшься. Ведь на дворе был 1937-й год.534,5K