Рецензия на книгу

• 

  Аноним15 августа 2011 г.

  ...он любил кальвадос, медицину и ЕЁ...

  Хотя, технически говоря, любил он не только кальвадос - любил приложиться и к коньячку, и водочке, и еще к ряду не менее крепких напитков. И с медициной у него особенно не сложилось - это были скорее взаимовыгодные отношения: она позволяла ему зарабатывать на жизнь, а он упрямо боролся с пороками человеческой жизни, штопая рваные кишечники, исправляя последствия подпольных абортов и чревоугодия. Да и довела она его до плачевного состояния - глядя на жещин, он видел воспаленные яичники, глядя на мужчин - заплывшие жиром желчные пузыри. Но вот славы и признания как врач он не мог добиться - ведь он всего лишь потрепанный Первой мировой и нацистским режимом немецкий врач-беженец во Франции, с уже третьим, но полюбившимся ему именем Равик. Роман, как и автор, неизлечимо болен синдромом потерянного поколения, и тому есть множество симптомов.

  Это не тот Париж, вовсе не тот город с романтическим флером и атмосферой всепоглощающей влюбленности, который представляется в фильмах в духе "Paris, je t'aime". С одной стороны это болезненный, нервный город, живущий в ожидании новой мировой войны. В подполье массы эмигрантов пытаются уловить тенденции политики дабы знать, куда бежать дальше. С другой - горожане тщатся жить обычной жизнью - строят планы на будущее, пытаются любить, быть любимыми, известными, богатыми. Жизнь в этом Париже концентрируется вокруг борделей, кабаре и ресторанов. Ремарк населил город множеством людей, которые любят пофилософствовать за рюмочкой, между театром и традиционным визитом в "дом свиданий".

  Эта не та женщина, что способна успокоить сердце и нервы беженца из немецкого концлагеря, пережившего беспощадное уничтожение своих товарищей, нет, вовсе не та. Взбалмошная, истеричная, тщеславная и недалекая певичка-актриса. Она, конечно, тоже любит кальвадос и его, но еще больше она любит себя, что, собственно, и проявляет в бесконечных припадках ревности, попытках обустроить свою жизнь с более успешным и обеспеченным кавалером. Бесконечные ссоры Равика (который сам, похоже, не сильно в курсе, что же он больше любит: ее или просто пить с ней кальвадос) с Жоан заканчиваются на агрессивной ноте, зато в постели.

  Это не те диалоги, совсем не те, которые ведут люди в реальной жизни. Еще простительны обильно насыщенные метафорами тирады, которые выдаются за сигареткой и рюмочкой коньяка или же бесконечного кальвадоса. Но когда в пылу ссоры люди обвиняют друг друга четырехэтажными метафорическими конструкциями, выраженными сложноподчиненными предложениями на пять-шесть строчек - тут уж, извините, самому охота выпить кальвадоса и заговорить таким выспренным слогом. Но даже в коротких высказываниях герои не стремятся к простоте - везде претензия на афористичность, емкость и всеохватность. Автор не отстает - в своей речи он тоже грешит обильными рублеными фразами-парадоксами, которые так и тянет выписать, сохранить, подчеркнуть, запомнить и поставить куда-нибудь в статус. Однако перечитаешь такую фразу раз пять, задумаешься - и вся метафизическая позолота с нее слетает - остается лишь попытка сразить вселенской мудростью, выдав за нее ловкую комбинацию фраз. К счастью, автор порой иронизирует над таким слогом, но это вовсе не умаляет килограммы пафоса в тексте.

  Это не та месть. Ненависть к немецкому офицеру и стремление убить его, ставшие целью жизни Равика, не ослепляют его и не выжигают душу. Он даже ненавидит с истинно немецкой педантичностью и аккуратностью: сначала вспомнить кровавое месиво, бывшее когда-то лицами товарищей, потом довольную ухмылку садиста-офицера - и тут уже разгорается костер в душе и глазах. Да и что это за месть, когда ты сидишь с убийцей твоих друзей за одним столиком в ресторане, пьешь вместе с ним, обсуждаешь женщин и парижские бордели, а потом катаешь его по Парижу?

  Это и вправду книга о потерянном герое, который ни разу не вызывает положительных эмоций за весь роман. Конечно, он эмигрант с ужасным прошлым, смутным настоящим и пугающим будущим. Однако, ведет он себя, будто бы уже познал "тошноту", но только в облегченной версии. По крайней мере, кишки он зашивает охотнее, чем обнимает любимую женщину. В итоге он уже не любил ни ее, ни кальвадос, ни медицину, ни жизнь. Смерть стала его компаньоном в профессии, а впоследствии - и верным товарищем, окрасив зарю Второй мировой войны в равнодушный серый цвет.

  72

  279