Рецензия на книгу

• 

  Аноним14 мая 2019 г.

  Что дальше?

  Предыдущий роман Мошфег «Эйлин» при всех его достоинствах оставался текстом половинчатых решений, отягощенным форматом старой литературы и обязанностями перед читателем. Несбывшиеся надежды, криминальный флер (некоторые договорились даже до нуара), призвук эротизма и прочая ахинея стандартной литературы, место которой в подвале низких жанров или на свалке истории.

  В новой книге все это оказалось отброшено напрочь (хотя при особом желании ее можно умять коленом в так называемую литературу травмы).

  О чем этот роман? «Да ни о чем», как говаривали некогда в КВН.

  Жила-была одна девица-красавица. Вдруг взяла, да и сбесилась с жиру. Сама то она худая в смысле комплекции, почти скелет. А вот кошелек пухленький. Есть на что взять отпуск от жизни за свой счет. Родители померли, мужик – единственная привязанность (любовь – здесь будет слишком сильным словцом), оказался козлом. Чего бы не зажить припеваючи? Но начались проблемы: как дальше жить, когда никакой жизни, говоря по существу, нет? На ее счету нехилый универ, приличный диплом, эффектная внешность и не самая забубенная, хотя изломанная (как у всех) личность.

  Но какое все это имеет значение, когда окружение требует от тебя быть функцией?

  Мир ужался до собственного Я. Об этом понаписано немало книжек. Но в реале дело обстоит еще хуже. Я – это слишком много и обременительно. Потому, если начать разбираться в том от чего решила отдохнуть героиня, ответ будет обескураживающим – от себя. Странный ход, почти парадоксальный, уйти от себя, оставшись наедине с самой собой. Но в этом есть некая логика, если согласиться с тем, что другие – зеркало, в которое мы смотримся, и смотреть в него потому неприятно.

  Медицина нам поможет. Мошфег пишет роман вполне в струе злободневной американской романистики, осуждающей современную медицину, подсадившую Америку на иглу. И все же книга не об этом.

  Перед нами не неприятие мира, это уже пройденный этап (XIX век), мы все его не принимаем (это не новость), а стремление избавиться от своего Я. Избавиться, чтобы вновь его обрести. Сменить старое Я на новое, более созвучное эпохе, если хотите.

  В принципе, с подобной задачей неплохо справляется современный мир, требующий от тебя быть бессознательным потребителем, нерассуждающим сотрудником, безликой индивидуальностью, зажигающей в клубах и блистающей в соцсетях. Сон разума – основа прибыльности корпорации монстров. Разум, сознание, чувства – все это стало слишком болезненным, слишком дискомфортным. Лучше отключить эти опции в ситуации бесконтактной реальности. Стать идеальным полноценным, полнокровным спящим, одной из миллиардов.

  Спрятаться от мира, чтобы вернуться к нему, вернуться к нему, спрятавшись. Потерять чувствительность, чтобы обрести чувство реальности. Запереться в квартире из слоновой кости вместе с набором второразрядных блокбастеров, теликом и т.д.

  Отличие героини от остальных в том, что она вырубается из реальности по старинке – медикаментозно, путем изоляции. Многим для полноценной безличностной спящей жизни уже не надо ни того, ни другого. Для этого есть Опра, каталоги, соцсети, новые религиозные практики и просторные супермаркеты.

  Но эволюционировать героине как бы и некуда. Эгоизм и потребительское отношение к миру и людям вокруг изначально с ней. Таково восприятие даже единственной подруги: та может успешно заменить испорченный видак.

  Рива – типичный герой-двойник, она то, чем героиня могла бы быть (в романе и в реале). Рива погружена в современность, у нее есть отношения, залеты, алкоголизм, умирающая мать, неравнодушие к другим. И та же проблема одиночества. Нет, по-другому, у нее это действительно настоящая проблема, потому что одиночество, как и многих нынче, саму рассказчицу вовсе не гнетет. Или, вернее сказать, одолевает ее совсем иначе, бытийно, а не психологически. Не то что бы с одиночеством велась борьба, оно просто одолевается либо мельканием-бормотанием видео, либо тупой отключкой.

  Как ни странно вовлеченность Ривы в пошлое (жизненное и романное) суматошное мельтешение оказывается чем-то более живым и человечным. Возможно, поэтому у Ривы в романе есть имя, а у героини его нет. Возможно, поэтому личная судьба Ривы становится маленьким ручейком в общей истории, а героиня так и остается никем. Поневоле мелькает мысль – может Рива и есть подлинная главная героиня книги. Это очень возможно в мире где главное, как правило, задвинуто на периферию, а всякая ерунда раздута до прустовских масштабов.

  Почему же Рива околачивается вокруг нее? Наверное, можно говорить о родстве душ, «вот и встретились два одиночества». Но есть и иное объяснение, раскрывающее, на мой взгляд, основное качество самой героини – она для Ривы единственное статичное в непрочном меняющемся мире. То есть особость героини, ее фишка в том, что она в отличие от окружающего не живет в стиле, завещанном капитаном Немо «mobiles in mobile» (к капитуляции перед ним, кстати, призывают некоторые, размышляющие ныне о бессоннице в философском, экзистенциальном ключе). Статичность оказывается оплотом человечности. «Чуть помедленнее кони!»

  С этих позиций, вроде бы выступал и «Обломов». Однако здесь есть коренное различие между старой и новой литературой, прошлым и современностью. Там была цель, а значит и деградация, «обломовщина». Нынче целей нет («я добровольно выбрала одиночество и бесцельное существование»), статика ценна сама по себе. Статичный в подвижном. Но это возможно только во сне. Это может быть только если Я перестанет быть юмовским пучком впечатлений.

  Самое забавное, что Мошфег в своем романе преодолевает еще один штамп старой литературы. Ну, вы знаете – герой сталкивается с проблемой, борется, переживает кризис, и перерождается. Здесь героиня скорее обретает баланс. Но что такое баланс? Слишком абстрактная категория. Да она перестает беспокоится. Но начинает ли она жить?

  Мошфег в интервью говорит, что вроде бы да. Но из самого текста, если брать его в целом, а не одну отдельную сценку в художественном музее, это не следует.

  Героиня обретает способность к восприятию мира. Но есть ли в нем что воспринимать?

  Порою кажется, что героиня не просыпается, а просто переходит из одной стадии сна в другую, от беспокойного индивидуального к всеобщему, а потому уравновешенному. Исцеления нет. Никаких изменений нет.

  Потому роман и оказывается книгой ни о чем.

  В ней нет конфликта, кульминации, Другого, перехода из одного качества в новое (только из пустого в порожнее). Нет «то удач, а то неудач», содержания в общепринятом смысле этого слова, борьбы, сложностей. Только тягостное пребывание изо дня в день, и желание убрать не столько пребывание (оно неустранимо), сколько чувство тягостности. Проза тотального одиночества, абсолютного самобытия.

  Наконец, из книги Мошфег и морали никакой не извлечешь.

  «Что дальше? Я понятия не имела».

  Но в силу подобной мощной зарисовки переполняющего нас и мир состояния ничтойности, тяги к небытию, как единственному лекарству от чувства реальности, а значит и беспокойства, роман оказывается в совершенно особом положении среди множества современных книг.

  Выхода нет. Конечно, его можно придумать. Но разве это что-то меняет по существу?

  Ватность, блеклость, автоматизм имеют смысл только в том, что и они могут стать предметом искусства. Литература совершает еще один шаг от бодлеровской «Падали» к «Году отдыха и релакса». От эстетизации декаданса к фиксации безличного, никакого, пребывающего не в смерти, гниении, разложении, а в состоянии экзистенциальной спячки.

  11

  676