Рецензия на книгу

• 

  Аноним9 мая 2019 г.

  Священное и Прекрасное

  Разрушение, гибель храма оказывает сильное впечатление даже на людей нерелигиозных. Что именно оплакивали парижане в апреле этого года, смотря на полыхающий шпиль собора Нотр-Дам-де-Пари? Утрату ли уникального исторического наследия, сердца страны? Гибель ли Прекрасного, казавшегося вечным и неуязвимым? Или их охватил первобытный, древний ужас от возможного исчезновения Центра мира, который символизирует сакральное здание? В 1950 году сошедший с ума послушник буддийского монастыря сжёг дотла храм Кинкакудзи (букв. Золотой Храм), один из самых прекрасных архитектурных памятников древней японской столицы Киото. Писатель Мисима Юкио к 1956 году написал роман, в котором представил внутренний мир юного монаха, заворожённого Золотым Храмом до степени одержимости. К исторической правде произведение имеет мало отношения, скорее, это эстетический манифест писателя, который всю жизнь посвятил исследованию Прекрасного. На русский язык "Золотой Храм" был великолепно переведён Григорием Чхартишвили. Английский же перевод данного издания более сухой, лаконично-выдержанный.

  Изначально Золотой Храм был частью крупного дворцового ансамбля, состоящего как из построек религиозного значения, так и из ряда светских зданий. Увы, в течением времени из совершенного уголка, симбиоза зодчества и природы, сохранился один лишь Кинкакудзи: исчезла магия “комплекта”. Сам храм, покрытый листовым золотом, представляет собой трёхэтажную башню, возвышающуюся над Зеркальным прудом. Уникальность храма состоит в том, что каждый этаж выполнен в разном архитектурном стиле: синдэн-дзукури (аристократический стиль эпохи Хэйан), букэ-дзукури (стиль воинского сословия) и дзен (традиционный китайский стиль, строящийся на канонах дзен-буддизма). Композицию храма нарушает Рыбачий павильон, выходящий к самому пруду. Верхний этаж носит называние Вершины Прекрасного, а четырёхскатную крышу украшает фигура феникса из позолоченной меди. Храм красив не вопреки, а благодаря своей полифонии, благодаря своему нарочитому несовершенству. Согласно верованиям синтоизма, объект, обладающий красотой – природной, эстетической, на первый взгляд незаметной – священен и достоин поклонения.

  В романе можно встретить сравнения микрокосма Кинкакудзи с макрокосмом Японии. Конец Второй мировой войны – трагическое время для проигравшей страны. Послушник Мидзогути считает, что несоответствие архитектурных стилей отображает хаос и смятение, царившие в мире на тот момент. Реки крови, горы трупов, смута будто бы являются жертвоприношениями, благодаря которым Храм сияет ещё ослепительней. Однако, в тексте находятся примеры того, что Кинкакудзи своим существованием организует профанное пространство, приводит его в норму:

  
  Храм действовал подобно фильтру, превращающему грязный поток в родниковую воду.
  Здесь и далее - перевод Г. Чхартишвили

  Можно заметить и более масштабный ракурс, чем страна. Главный герой, Мидзогути, в первый раз посещая Храм с отцом, замечает макет здания под стеклянным колпаком. То, что внутри большого Кинкакудзи находится маленький, наводит юношу на мысль о бесконечности миров, о том, что где-то есть бесконечно громадный Золотой Храм, охватывающий всю Вселенную. То есть, Золотой Храм – это imago mundi, цельная картина мира. Для Мидзогути, сына священника, Храм становится центром существования.

  Впрочем, в японской культуре «Центр мира» – это совсем не то же самое, что аналогичное понятие на Западе. Центростремительная динамика японской культуры в своём сердце имеет Пустоту. Сакральное должно быть скрыто от любопытных глаз, как императорский дворец, совершенно не просматривающийся в пейзаже Токио. Пустота не вызывает у японцев желания поскорее чем-то её заполнить, что-то туда вписать – ведь небытийное, неявленное само по себе содержит много значения и красоты. Золотой Храм спрятан за холмами и горами, его невозможно узнать по фотографии. Он закутывается в снег, в туман и пыль, об истинной красоте знают только «свои», посвящённые. Образ сияющего, настоящего Храма Мидзогути получает от отца в наследство – и в предвкушении встречи угадывает черты Храма в лицах людей, в море, в рассвете, в грозовых тучах и в маленьком цветке. Когда главный герой наконец видит Храм воочию, он разочаровывается. Что это за здание с облупленной позолотой? Кинкакудзи скрывается от него, прячет лицо, как скромная японская красавица. Истинный облик Храма можно увидеть в отражении – здесь нужно упомянуть, что зеркало считается священным предметом в синтоизме, образом Пустоты. Конечно, Кинкакудзи – храм буддистский, но это наблюдение, на мой взгляд, всё равно справедливо.

  Сакральное – это Пустота, и Прекрасное – тоже Пустота. Последний тезис неоднократно повторяется в романе, являясь, таким образом, одним из главных лейтмотивов. Кинкакудзи как тщательно сконструированная, построенная Пустота, как священное «ничто», окутанное густой, величественной тьмой – это часто встречающийся образ.
  

  
  …ни одна из деталей не будет законченной и прекрасной, но каждая окажется предвестницей красоты всех прочих компонентов. Здесь не найти спокойствия завершённости. Составные части не ведают совершенства, они - лишь переход к гармонии целого, лишь обещание очарования, что таится где-то рядом, по соседству. Одно обещание прекрасного наслаивается на другое, и все эти предвестья не существующей на самом деле красоты и образуют главную суть Кинкакудзи. Посулы не несут в себе ничего, кроме пустоты. Пустота, Ничто и есть основа Прекрасного. Незавершённость каждого из компонентов сулит не красоту, а Пустоту, и в преддверии этой Пустоты затейливый деревянный каркас Храма трепещет, словно драгоценное ожерелье, колеблемое ветром.

  Трагедия Мидзогути состоит в том, что он стремится обладать Несуществующим, обладать Прекрасным, что по определению невозможно.

  В произведении нам предлагается ёмкая концепция Красоты. Она содержится в коэне (афористической загадке, входящей в катехизис секты Дзэн и требующей толкования) «Нансэн убивает котёнка». Когда в монастырском саду появляется милый котёнок, каждому послушнику хочется забрать его себе. Святой Нансэн, посмотрев на разразившиеся споры, хватает котёнка и замахивается серпом. “В чём смысл моего жеста? Говорите, иначе он умрёт”. Никто не ответил, и Нансэн убил котёнка. Когда в обитель вернулся лучший ученик, Дзёсю, у него спросили, что он думает по поводу коэна. Вместо ответа он снял сандалию, возложил на голову и вышел. Святой Нансэн воскликнул, что если бы Дзёсю вернулся пораньше, котёнок бы остался в живых. Убив котёнка, Нансэн отсёк наваждение, охватившее монахов, избавился от конфликта и источника суетных дум. Возложив грязную сандалию на голову, Дзёсю показал, каким смиренным должен быть человек перед лицом Красоты. В чём причина мук – в котёнке или в человеке, который хочет присвоить себе совершенное создание? Стоит ли смиренно терпеть боль, причиняемую Красотой (возложить сандалию на голову) или прекратить сомнения и муки (убить котёнка)? Какой путь выбирает Мидзогути, становится понятно в конце.

  Стоит обсудить вопрос, является ли Мидзогути, послушник при Храме, человеком религиозным. Скорее нет, чем да. Он стремится жить в священном пространстве (то есть, поблизости от Храма), которое для него поначалу и представляет реальность. Война кажется чем-то фантастическим, посетители Храма кажутся пришельцами. Дом детства главного героя продают, а он и не знает – в прямом смысле некуда возвращаться, бесформенная протяжённость. Мирская жизнь не принимает нескладного, уродливого мальчика с дефектами речи, а он не принимает её. Нескладывающиеся отношения с женщинами для Мидзогути – это попытка приблизится к жизни, но она его отторгает, как инородный элемент.

  
  Душа моя умирилась, страх, владевший ею, исчез. Вот каким в моем представлении должно быть Прекрасное. Оно обязано отгородить, защитить меня от жизни.

  Посмотрев на обнажённую женскую грудь, юноша видит Храм, пытаясь залезь девушке под юбку, он видит, опять-таки, необычайно яркий мираж Кинкакудзи, и так далее. Лишь окончательно решив сжечь Храм, Мидзогути смог пойти в бордель и снять проститутку. Восприятие красоты у юноши извращённое: он восхищается Уико, женщиной, которая идёт предавать возлюбленного, но считает её некрасивой, обычной, когда Уико в последний момент неожиданно даёт сигнал к бегству, чтобы любимый скрылся. Мидзогути влюбляется в Храм сильнее, когда узнаёт, что на Киото могут упасть бомбы – и они с Храмом могут погибнуть в одном огне. То же уникальное чувство единения со святыней он чувствует, когда на Храм налетает тайфун. Однако, Кинкакудзи миновали эти беды, и послушник погрузился в депрессию. Если он не может опустить предмет поклонения до своего уровня, вывалять в грязи, уничтожить, Мидзогути переживает сильные муки. Он не может смириться перед лицом Прекрасного, и путь остаётся только один – сжечь источник своих страданий.

  Дорога к поджогу Золотого Храма вымощена мелкими святотатствами. Ещё мальчиком Мидзогути нарочно поцарапал красивые, лаковые ножны кортика, принадлежавшего старшему товарищу. Касиваги – остроумный, немного демонический персонаж – тоже подталкивает друга на святотатство, а именно, на чрезмерную торжественность, напускную набожность при чтении сутры. Дальше Касиваги просит Мидзогути принести цветы из монастырского сада, чтобы сделать икэбану – это уже воровство. Мало-помалу десакрализуется пространство вокруг Золотого Храма, и Мидзогути чувствует себя способным на большее. Мысль убить Учителя (настоятеля), например, ему кажется несостоятельной: человека убить сложно, так как согласно буддизму он подлежит перерождению, а такое сокровище, как Золотой Храм, смертно. Мидзогути намерен поджечь Храм и умереть вместе с ним – посредством яда ли, заранее купленного, ножа ли, неважно. Всё идёт по плану, и святотатственные слова “Встретишь Будду – убей Будду…” помогают главному герою осмелиться на уничтожение Прекрасного. Когда послушник поджёг всё, что было возможно, он устремился на третий ярус Храма, в Вершину Прекрасного, чтобы там умереть. Но, увы, дверь оказалась заперта и не поддалась. Храм отверг Мидзогути в последний раз, и тому не осталось ничего больше, кроме как выбежать из пылающего здания. Вдали от Храма произошла любопытная трансформация: Мидзогути уже не хочет убивать себя. Он деловито закуривает и думает: “Ещё поживём…”

  Чем вызвана такая перемена? Бывший послушник уже не может видеть Кинкакудзи, лишь зарево и облако дыма. Он отдалился от священного и убил в себе последние зачатки религиозности, которые мешали предаваться блуду, пороку, воровству. Мидзогути устранил главное препятствие на пути к свободе, он «очистился» от влияния Золотого Храма и теперь открыт для жизни – той жизни, что простирается за пределами священного пространства. К счастью, Прекрасное гораздо более жизнеспособно, чем себе представлял Мидзогути. Золотой Храм смогли восстановить – он и сейчас отражается в гладкой поверхности Зеркального пруда.

  Содержит спойлерыОткрыть

  103

  3,2K