Рецензия на книгу

• 

  Аноним25 февраля 2019 г.

  Baba, muzhyk, dolgon’ko и другие кошмары редактора

  Переводную книгу нельзя оценивать вне перевода. А здесь перевод (Руслана Косынкина) бьет в бубен и пляшет с кастаньетами, отвлекая всё внимание на себя. Задача, которая стояла перед переводчиком, понятна: передать простонародный говор шведского мизантропа Уве средствами русского языка. И переводчик пошел простым путем - решил передать этот говор через стилизованную речь русских крестьян начала XX века (инда взопрели озимые). Не самое удачное решение. Ок, Уве - не интеллигент. Но он всю жизнь прожил в городе, да и не старец, - всего 59 лет. Молодость его прошла в 70-х годах двадцатого века, но разговаривает он так, будто сошел с картины Серова «Ходоки у Ленина». Ну где вы слышали, чтобы ваши родители и даже бабушки так изъяснялись:
  

  
  …осерчал пуще прежнего…
  
  Слабо тебе супротив меня-то…
  
  …смотреть на него как на свою надёжу и опору…
  
  Долгонько стояли они так…

  «Долгонько»? Серьезно? Вы слышали, чтобы кто-нибудь так говорил без стеба - «долгонько»? (я и со стебом не слышала). Скорее всего, так вообще никогда не изъяснялись реальные люди, - на самом деле это стиль сказок Пушкина: так разговаривают золотая рыбка, кот ученый и Руслан (но не Косынкин, а тот, который «…и Людмила»). Напомню, что речь идет о современных шведских людях. И не только об Уве. Например, свекор Уве живет в лесном домике (ставшем в переводе «избой») и изъясняется так, что даже на глухих таежных заимках его бы приняли за лешего и испугались:
  

  
  

  • Мало ль что господин из «Сааба», помахамши мошной, фабрику укупил…

    Бывают странные сближенья… Вот и встретились «мошна» и «Сааб» (здесь и анахронизм, и стилистический винегрет, - схалтурил не только переводчик, но и редактор).

    И даже жена Уве - филологическая дама, влюбленная в книги, «ходячая библиотека» - подобным же образом молвит (бает, глаголит, гутарит):

  
  

  
  «Так ты, покамест я дрыхла, - людям в нужде помогал…»

  (Кстати, забегая вперед и говоря о претензии уже не к переводчику, а к автору, - не странно ли, что жена, единственный значимый для Уве человек, никак не повлияла ни на его речь, ни на формы его социальных коммуникаций. Уве и Соня, каждый/ая со своими психологическими свойствами жили отдельно, не пересекаясь. Ну ладно, оставим в скобках эти тонкие материи. Тут с толстыми бы разобраться.)

  Когда переводчик пытался передать современный молодежный сленг, тоже получалось не очень естестве

  • А я слышу, кричат, чувак, дай, думаю, загляну, чё за ахтунг, - бодро кудахчет пончик.

    Сюрреалистичная метафора «кудахтающего пончика», без сомнения, тут к месту.

    В общем, избяная-лубяная и просто грубая лексика («брюхатая склочница», «полоумная баба», «психованная баба», - и так без конца) или резала слух, или вызывала скуку.

    Далее - уже об авторских заслугах. Пафос в книге иногда взлетал до небес. Особенно неблизки мне были проникновенные, со слезой, афоризмы о настоящих мужЫках.

  ках.



Ведь в жизни каждого мужчины наступает пора, когда надо решить для себя, кто ты. Позволишь ли вытирать о себя ноги. Дашь ли отпор. И если вы впервые слышите про это, вы вообще ничего не знаете о мужчинах.

Сказать, что это банальность, ничего не сказать. Такие "афоризмы из шансона" повторяются по несколько раз - как припев в песне. В начале главы и в конце. Народная мудрость. Странно, что Уве не достал гитару и не запел: «Братва, не стреляйте друг в друга».

Юмор в книге есть, местами неплохой. Но местами плохой. Часто это несмешная (траги)комедия положений. Уве бьет клоуна в присутствии детей, или запирает в гараже журналистку - просто потому что эти люди ему не нравятся. Весь роман Уве грубит или выражает агрессию как-то иначе (швыряет, толкает, заносит руку), а те, кому агрессия адресована, его ласково увещевают.

И - last but not least - суровое, а местами злобное обличение героем шведской бюрократии отклика во мне не вызвало, - а это один из главных пафосов романа. Ну не могу я проникнуться ненавистью к чиновникам в белых рубашках тогда, когда на постсоветском пространстве социальная защита на глазах становится воспоминанием. Да, нам, в отличие от шведов, сильно повезло, - наши «белые рубашки» на нашу свободу никак не покусятся. Хоть Альцгеймер, хоть обнищание, хоть полная дистрофия - белая рубашка к нам не нагрянет, и со своей проблемой мы окажемся один на один. Это, конечно, очень радует. В общем, в постсоветском контексте ненависть Уве к социальному государству вызывала в памяти только бабушкину фразу «богатые с жиру бесятся». В этом смысле безработица из «Здесь была Бритт-Мари» вызвала во мне гораздо больше сочувствия, чем переживания обитателей благополучного коттеджного поселка.

И если бы я (к счастью) не прочла раньше «Здесь была Бритт-Мари» - с прекрасным переводом от другой переводчицы, - после знакомства с Уве я бы больше не читала Бакмана.