Рецензия на книгу

• 

  Flathead15 декабря 2018 г.

  - На пути в «четвёртый» Рим.

  Нижеприведённый текст пропитан духом скептицизма (не обошлось здесь без влияния «Кандид, или Оптимизм» ), полон субъективизма, нигилизма, софизмов и прочих «измов». Мнение автора может не совпадать с его точкой зрения. Графоманство и бумагомарательство как они есть… Но это не точно.

  -------------------------------------------------------------------------------------------------------

  Отчаяние рождается только из надежды. Но людям трудно жить совсем без неё, что значит - людям ничего не остаётся, как жить в отчаянии… (1)

  - «Он» мог бы уже и прийти.
  

  • «Он» ничего твёрдо не обещал. (2)

    Невозможно преуменьшить опасность альтернативного мнения в авторитарном государстве. А в те времена с инакомыслием разговор был короткий: либо наряжали в «тунику скорби» и отправляли на костёр, либо отсылали «на свалку» за Тибром. Во имя стабильности ещё и не на такое пойдут власть имущие. Но цивилизация погибнет без вызова. Умеренная встряска полезна. Победоносные экспансивные войны всегда оказывали благотворное влияние на дух народа и государственную экономику. Чуть более, чем за век до описываемых событий Рим подвергся крупнейшему восстанию десятков тысяч вооружённых рабов под предводительством непобедимого Спартака. Рим устоял, укрепив своё могущество. В случае же с христианством удар был отсроченным. Как при игре в го, старая цивилизация допустила «зевок» и впоследствии ей было объявлено «атари» по всем фронтам.

    В целом, повествование построено на противопоставлении старого языческого учения, погрязшего в пороках, и всепрощающего нового. И всё это развернётся на грандиозной арене, в величайшем античном мегаполисе – Вечном городе Риме. Городе – властелине мира, перекрёстке всех дорог и множества судеб. Точных данных о населении в описываемый период времени я не нашёл, но Рим могло населять от 300 тыс. до 1 млн. человек. Ещё более внушительные цифры приводятся в «Как управлять рабами» :

  
  

  
  Город Рим кишит всякого рода рабами, количество их здесь столь же велико, как и в других местах. Возможно, миллион рабов живет в столице, а некоторые утверждают, что по меньшей мере треть ее населения составляют рабы. Хотя подобные оценки являются не более чем допущениями людей с богатой фантазией, они в то же время свидетельствуют о том, как важен институт рабовладения для мира римлян.

  Путаницу и несоответствие друг другу данных о народонаселении города можно объяснить использованием различных методов подсчёта: где-то учитывались только свободные римляне, в других источниках исходили из количества домовладений, в иных - из предполагаемого расхода городом запасов пищи и ресурсов акведуков.

  Прекрасный слог, множество деталей и действующих лиц, позволяющих окунуться в ту эпоху. А ещё здесь можно найти любовь, ненависть, веру, предательство, надежду, страдания, интриги и заговоры… Через кого же нам предстоит знакомиться с миром романа?

  ● Краткий «character profile» основных персонажей

  Петроний
  
  Центральная фигура. Фаворит императора. Разносторонне образован, сведущ в искусствах, среди приближённых императора признан арбитром изящества.

  Вертит смыслами как кубиком Рубика. Поднаторел в риторике, вследствие чего способен изощрённо развлекать императора, перманентно пребывающего в состоянии скуки. Постоянно ходит по лезвию бритвы, мастерски лавируя меж козней конкурентов, не страшась смерти, но, вместе с тем, и не желая накликать её попусту:

  
  О смерти не стоит думать, ибо она о нас думает без нашей помощи.

  Мог бы претендовать на лавры истинного философа и государственного мужа, кабы не природная лень. Катализатор событий, связующее звено во взаимоотношениях ключевых персонажей, а также являет собой антитезу, пусть и в пассивной форме, по отношению к новому учению. Ему не нужна вера «нищих духом» и отрекающихся от земных удовольствий в угоду обещанному блаженству на небесах:

  
  Да, мы безумствуем, мы катимся в пропасть, что-то неведомое надвигается на нас из будущего, что-то рушится под нами, что-то умрёт рядом с нами, согласен! Но умереть мы сумеем, а пока что нам не хочется осложнять себе жизнь и служить смерти, прежде чем она нас возьмёт. Жизнь существует для себя самой, не для смерти.

  Виниций и Лигия
  
  Он - ловец сердец, взглядов (и не только женских), изрядный повеса, молодой военачальник, племянник и протеже Петрония. Она – дочь царя варварского племени, взятая в заложники, как символ доброй воли. Виниций случайно встречает Лигию и, будучи парнем востроглазым, примечает девушку для себя. Не зная отпора в своих помыслах, пытается всеми правдами и неправдами заполучить её. Но Лигия (или Калина), судя по всему, родом откуда-то из лесов западных славян и не принимает разгульной столичной жизни, а Виниций определённо не был знаком с житейской истиной: «угорь, как женщина: если ты сжимаешь его слишком сильно – он ускользает…» *(1) И эта пара будет сопровождать читателя на протяжении всего романа.

  Хотелось бы, конечно, проникнуться историей развития их отношений и переживать трудности вместе с ними, но во все эти разговоры о единении душ и чистоте их помыслов к концу романа верится с трудом, если вспомнить, КАК они полюбили. За внешность, статность, красоту молодых тел; чувства вспыхнули, когда они толком ещё не знали друг друга. Любовь Лигии всегда была «любовью девочки», которой просто нравится большой (плохой) мальчик. Слишком уж нарочито «по-земному» показаны и «духовные» устремления Виниция, и творит добро он, спасая ближнего своего, только около Лигии и для Лигии, оставаясь в душе всё же римлянином, готовым принести жертву новому, выгодному для достижения его цели, богу-идолу. Была попытка скрыть это завесой их веры и сделать из них икону пуританства (да-да, за 15 веков до самих пуритан), но она не слишком удалась.

  Хилон
  
  

  
  В странной его фигуре было что-то жалкое и вместе с тем смешное. Он был не стар: в неухоженной бороде и курчавой шевелюре лишь кое-где белели седые волоски. Худощавый, с очень сутулою спиной, он на первый взгляд даже казался горбатым; над горбом торчала большая голова, лицо напоминало сразу и обезьяну, и лису, взгляд был пронзительный. Желтоватая кожа на лице была вся в прыщах, и усеянный ими сизый нос, видимо, указывал на пристрастие к вину.

  Бедный грек-философ родом с черноморского побережья, нанятый Виницием в качестве ищейки. Довольно начитан, обладает здравомыслием и легко проникает в суть вещей. Однако, ̶с̶л̶у̶х̶и̶ ̶о̶ ̶м̶е̶д̶л̶и̶т̶е̶л̶ь̶н̶о̶с̶т̶и̶ ̶к̶р̶о̶к̶о̶д̶и̶л̶о̶в̶ ̶р̶а̶с̶п̶р̶о̶с̶т̶р̶а̶н̶я̶ю̶т̶ ̶с̶а̶м̶и̶ ̶к̶р̶о̶к̶о̶д̶и̶л̶ы̶ судя по делам его – латентный адепт двуликого Януса. Будучи последователем множества модных тогда философских школ, владеет красноречием и умеет говорить то, что от него хотят услышать. Умелый манипулятор. Весьма меркантилен:

  
  «Добродетель — это товар, который никому не нужен.»

  Нерон и Поппея
  
  Нерон. Казалось бы, должен быть основным действующим лицом, но его образ создан на скорую руку и служит скорее исторической декорацией.

  Показан слабой и злопамятной личностью, позволяющей властвовать над собой гордыне, а другим - льстить себе. Хотя нерадивый льстец может и расстроить императора, а это не то ощущение, которое тому захочется пережить дважды.
  Безумен ли Нерон? Если и «да», то не он один, ведь для того, чтобы двое вступили в заговор, они должны быть либо оба сумасшедшие, либо оба в здравом уме. (3)
  Мстительный и мелочный, сочетающий трусость со всевластием над миром.
  Виниций о Нероне:

  
  В одном лице верховный жрец, бог и атеист.

  Петроний о Нероне:

  
  Императору в его преступлениях недостает смелости.

  С таким неуравновешенным характером Нерона, окружающие люди относятся к нему с некоторым пренебрежением. За глаза его называют меднобородым (похоже, рыжие всегда были не в почёте), обезьяньей мордой, братоубийцей, матереубийцей и женоубийцей, но побаиваются ̶к̶а̶к̶ ̶̶̶о̶̶̶б̶̶̶е̶̶̶з̶̶̶ь̶̶̶я̶̶̶н̶̶̶у̶̶̶ ̶̶̶с̶̶̶ ̶̶̶г̶̶̶р̶̶̶а̶̶̶н̶̶̶а̶̶̶т̶̶̶о̶̶̶й̶̶̶ , т.к. хорошо отлаженная система власти способна самовоспроизводиться и не всегда нуждается в непосредственном участии хозяина – неизменно найдётся кто-нибудь, кто донесёт «куда следует».

  Муж и жена — одна сатана. Поппея – знатная профурсетка, от государственных дел далека, но также умудряется влезать в них, преследуя свои мелкие «женские» радости.
  

  
  Вселенную несет на своих плечах не Атлант, а женщина, и порой играет ею как мячом.

  И вот эти персонажи, неустанно оказывая влияние на ход событий романа, становятся свидетелями становления новой, чуждой господствующему римскому язычеству, религии. Были, конечно, ещё многие иные герои истории, но упоминать их всех не имеет особого смысла.

  ● Единобожие
  В романе на новой религии хоть и сделан явный акцент, всё же скорее её следует воспринимать в качестве лёгкого напыления на разворачивающиеся события. Стоит лишь отметить следующее.

  Нет ничего более выгодного чем религия. А всё, что становится достоянием широкой публики – изменяется и опошляется, начиная служить «земным» интересам, в частности – политике. А ведь столь важно соблюдение традиций и, главное, их понимание, ибо в мире греха легко извратить добрые истоки.

  Иудеи преследовали христиан на заре их становления, те, в свою очередь, устраивали крестовые походы против исламского влияния на границах своего цивилизационного пространства. Иудаизм, христианство и ислам, формировавшиеся на протяжении тысячи лет и называемые сейчас мировыми, монотеистическими или Авраамическими религиями, в своей основе имели одно и то же Священное Писание.

  Но «истинная вера» на поверку оказывается возможной только в рамках веры одного человека. «Для всех существ без исключения истина идёт из себя.» (4) Тут можно, конечно, возразить: дорога кажется бесконечной, когда идёшь по ней один. Ведь, в этом случае она потребует от личности развитых морали и ответственности; к подобному обычно ни одно общество оказывается неготовым (без царя в голове, зато при пастухе…) и каждому человеку приходится быть «как все» в его окружении, примыкать к какой-либо общности, закладывая новые истоки непонимания, неприятия и ненависти; когда-то общее, учение, изначально призванное объединять, всё более и более дробится, одновременно отдаляя и людей.

  Очень важный исторический период. И как раз здесь историческая наука натыкается на информационную яму «тёмных веков», которую объясняют всеобщим цивилизационным упадком после гибели Римской Империи и Великим переселением народов. Подобные глобальные потрясения – прекрасная возможность переписать или уничтожить неудобную историю. Но снести на корню все старые устои и выстроить на их месте новый мир не выходит. Чтобы язычники приняли учение Христа, церковные праздники приходилось замещать, затирать или подгонять под те дни, когда в прежние времена восхвалялись местные боги. Например, древнеримские Сатурналии приурочили к Рождеству, а нашу Масленицу привязали к Великому посту. И не всегда изменения проходили мирно.

  Если бы молодое христианство было настолько всепрощающим, как это описывается здесь, и такие «хилоны-философы» отпускались бы «с миром», сколь долго просуществовало бы подобное «беззубое» учение? За исключением проповедника Криспа, все остальные старательно сглаживают углы, делая упор на чёрно-белом представлении различий мира старого и грядущего. Так что, при чтении не следует поддаваться необоснованной романтизации происходящего.

  В чём автор бесспорно прав, так это в том, как он показал монотеистическую религию в качестве плавильного котла:
  

  
  Толпа, состоявшая из азиатов, африканцев, греков, фракийцев, германцев и бриттов, вопившая на всех языках, какие есть на земле, толпа дикая и разнузданная, бесчинствовала, полагая, что настал миг, когда ей можно вознаградить себя за годы страданий и нищеты.

  Как из ЭТОГО без христианства родилась бы цивилизация, существующая и поныне?

  ● Чтоб ты жил в эпоху перемен…
  «... Не будем говорить плохо о нашей эпохе, она не страшнее предыдущих… И хорошо о ней не будем говорить… Не будем о ней говорить…» (2)

  «Нам необходимо очевидное прошлое, очевидный континуум, очевидный миф о происхождении, которые бы утешали нас относительно нашего конца. Хотя в глубине души мы никогда не верили в них.» (5)

  Как уже упоминалось, повествование здесь основано на попытке противопоставить старый и грядущий ему на смену уклады жизни. Но всё, что ставится в упрёк старому укладу, применимо и к новому (и, даже, к нашему времени). Разве что-то изменилось?

  Одним богом легче «управлять», проще получить на него монополию. Только и всего. Теперь правители заключают договор только с одним богом через церковь и опираются на её поддержку, когда та объявляет их «помазанниками божьими». Более не нужно разбираться, «в каком Доме Луна» и кого из божественного пантеона сегодня необходимо умилостивить. К тому же, «уйдя в народ» и сделавшись универсальной и понятной для последнего крестьянина, новая религия потеряла исходные установки, деградируя по сути в то же язычество: упование на бога, молитвы-обещания, граничащие с шантажом. Всё также живы суеверия, а большая часть природной человеческой жестокости перекочевала на экраны, давая жизнь новому триединому «маниту» из пелевинского «Снафа» . Человек давно уже позабыл нечто важное, но продолжает смутно надеяться, совсем как в пьесе Беккета. (2)

  Всё также политики устраивают дешёвые триумфы, а патрициям дозволено под небом чуть более, нежели плебсу. «Везде одно и то же. Власть имущие и козлы отпущения шагают рука об руку, как супружеские пары.» (6)

  Чем отличалась ситуация в горящем Риме от того, что неоднократно в последствие происходило на любом другом пожарище христианского города? Те же бесчинства, зверства толпы, эпидемии и распространяемые слухи о «втором пришествии».

  Не важно, были ли то гонения на новоявленную секту христиан в I в. н.э. или «охота на ведьм» в XVI. Заменим возгласы «Христиан ко львам!» толпы, поклоняющейся Юпитеру, на средневековое «Ведьм на костёр!» и увидим, что массовые казни "изуверов" - методы на все времена.

  Рабство. Насколько важной должна быть эта тема в историческом романе? Достаточно о ней просто вскользь упомянуть для антуража (за более детальным обзором лучше обратиться к соответствующей литературе). Что и было сделано. Но кратко – не значит «понятно». Так ли ужасно было рабовладение, как пытаются нам это преподнести? Ведь для того времени оно замещало сегодняшний институт работодателя. Да и вообще, у каждого времени были свои «дарьи салтыковы», свои нравы и источники экономического развития. Кто-то спустя века будет тыкать в наш век с возгласом «Ха! Они выбрали демократию и капитализм…». Если же оно просто-напросто изжило себя на исторической сцене, то, и вовсе ни о каком чувстве сострадания здесь не может быть и речи. Социальные изменения в Риме после пожара, когда его власть пошатнулась и на улицах города началось мародёрство, стоит рассматривать как естественный исторический процесс.

  А кто-нибудь задавался вопросом: что же означают фасции в государственной геральдике? Символ телесного наказания – розги, повсеместно перекочевал на эмблемы государственных институтов. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…

  ● «Два Рима убо падоша, а третий стоит, а четвёртому не быти»
  В завершении хотелось бы привести небезызвестное высказывание. В широком смысле оно вовсе не предполагает незыблемость настоящей цивилизации, а означает только лишь тот факт, что после её гибели уже некому будет возрождать человечество, что в свою очередь означало бы конец света для существующего издревле порядка вещей. И когда ценности «старушки Европы» находятся под угрозой нового Великого переселения народов, а «американская мечта» стала похожей на симулякр самой себя, занимаясь пожиранием собственного смысла, аки уроборос… впору снова вопросить:

  - Quo vadis, Domine?

  ______________________________________

  Samurai Champloo
• «В ожидании Годо» Сэмюэль Беккет
• «Совсем как человек» Кобо Абэ
• Ergo Proxy
• «Симулякры и симуляция» Жан Бодрийяр
• «Дьявологика» Эрик Фрэнк Рассел

  ● Из рубрики «Синема, синема, синема, от тебя мы без ума!»

к/ф Spartacus (1960) - Спартак и события в Риме I в. до н.э. от С. Кубрика.

Вспомнилось, не знаю почему, вот это. Ничего общего с романом не имеет, но штука по- ̶я̶п̶о̶н̶с̶к̶и̶ римски занятная вышла.