Рецензия на книгу

• 

  bastanall29 ноября 2018 г.

  «И моя рвота белела пятнами даже в кромешном ночном мраке»

  Эту историю рассказывает всем желающим пациент Номер Двадцать Три в одной психиатрической клинике. Не делайте поспешных выводов! Его муки в кромешном ночном мраке не связаны с психическим здоровьем, как раз наоборот — эта была одна из немногих нормальных реакций на культурный шок, который Номер23 (тогда ещё обычный японец) пережил, попав в страну водяных. Уверена, в Японии 1920-х гг. такое понятие как «культурный шок» было не ново, хотя, может, и называлось как-то иначе.
  Итак, психологические предпосылки кошмарного состояния Номера23 убедительны даже сегодня, но не надо быть тонким (и даже толстым) психологом, чтобы понять простую истину: если в стране капп всё абсурдно и переворачивается с лап на голову и обратно, то рано или поздно вестибулярный аппарат человека не выдержит творимых кульбитов и жестоко отомстит. Так же чувствовал бы себя Гулливер в стране лилипутов, не окажись он страстным путешественником, готовым ко всему на свете. (Да его бы просто стошнило! Какое кошмарное зрелище! Воображение, прекрати!) Но в том-то и разница между путешественником Гулливером и домоседом вроде Номера23 (а таких в любом государстве большинство): первый понимает, что в других странах всё будет непривычно, поэтому открыт новому и готов удивляться; второго после лихорадочной акклиматизации будет пугать (угнетать, коробить, кошмарить, кумарить, ломать, плющить, штырить, колбасить и так далее в том же духе) всё новое и незнакомое, и худо будет вашим глазам, окажись вы где-то рядом с ним в ночном мраке.

  Я неслучайно вспомнила Гулливера. Такую же аналогию для создания сатирического контраста использует и другой японский писатель, которого Акутагава считал своим учителем и с творчеством которого я сама познакомилась буквально на прошлой неделе, — Нацумэ Сосэки. В его сатирическом романе «Ваш покорный слуга кот» главный герой (разумеется, кот) попадает в мир людей и пытается измерить его своими, кошачьими мерками. Герой Акутагавы занимается тем же, но он человек и реакции у него несравнимо более бурные.
  Итак, Акутагава считал Нацумэ своим учителем, и именем Акутагавы названа престижная японская премия — вот и всё, что я про него знаю. Слова о том, что Акутагава является знаковым писателем своей эпохи, для меня ничего не значат (и вообще не доказуемы, «садитесь, адвокат Гульд, дальше Процесс пойдёт без вас»), потому что эта эпоха в истории Японии мне плохо знакома. Если сложить «два» (эпоху Нацумэ, которую знаю) и «два» (проблемы, которые поднимает «В стране водяных» Акутагава), то получится «четыре», которое и будет той самой эпохой.
  Что ж, посмотрим, какие проблемы, — и какая эпоха. Автор начинает с критики межличностных отношений, подчёркнуто мещанских, эгоистичных, бездуховно-корыстных — и одобряемых обществом. Эта часть немного напоминает мне рассуждения Степного волка, появившегося на свет — вот так совпадение! — через год после этой повести. Акутагава, одиноко стоящий за текстом (словно волк в степи), выводит «В стране водяных» образ художника/творца/сверхчеловека/сверхкаппы, обязанного быть выше добра и зла, а значит — обязанного быть аморальным. И аморальность — в общем-то, единственное и возведённое в ранг искусства занятие сверхкапп: кто эпатажнее — тот и гений. Если я забыла Степного волка, и там ничего подобного не было, киньте в меня камнем.
  Но вот в чём я точно уверена, так это в том, что подобную критику «Сверхчеловека» Ницше (только другими словами) можно найти и в романе Нацумэ. Идеи Ницше и сегодня вызывают яркую неоднозначную реакцию, что же тогда говорить о начале XX века с его прогрессом, войнами и с набирающим критическую массу капитализмом. Акутагава поднимал в повести и эти проблемы, ведь каппы — они же как люди, только лучше: войны у них более масштабные, и безработица среди населения решается более радикально, и политики лгут более открыто, и законы более гибкие, и капитализм у них идеально каппиталистичен, и т.д. Можете представить, какой дивный новый мир открыл для себя Номер23? Если нет (а по моим косным объяснениям так оно и есть, подагаю), то срочно открывайте повесть, чтобы своими глазами посмотреть на реальность, доведённую до абсурда.

  А вот я уже немного пресыщена кошмарами того времени и страдающей Японией в лице двух Нацумэ и Акутагавы, поэтому поддамся соблазну принять «Страну водяных» за чистую монету. Давайте попробуем сделать вид, что не слышим ноток отчаяния в голосе Акутагавы (всё равно год спустя он покончит с собой) и предположим, что он написал современную мрачную сказку о подземном царстве мифических существ, вовсе не желая свести с ума ни Номера23, ни своих читателей.
  И тогда я, наконец, смогу задать парочку отвлечённых вопросов. Почему водяные живут не в воде, а под землёй? Почему они предоставляли такие огромные привилегии людям, которых вроде как считали хуже себя? И почему Номер23 так привязался к стране капп и так хотел туда вернуться?
  На первый вопрос ответа у меня нет. Точнее, есть кое-какие догадки, но они связаны с аллюзией на райские кущи в преисподней, и мне не очень-то хочется об этом размышлять, ведь, как уже писала выше, я немного устала от сатиры. Но сама по себе ситуация занимательная: автор делает очевидное отступление от мифологии, но не даёт ему логического обоснования, и читатель вынужден сам искать ответ. С точки зрения писательского мастерства — интересный приём. Позволяет при первом знакомстве очень высоко оценить Акутагаву как писателя.

  Второй и третий вопросы дают столь желанную волю фантазии, позволяя отвлечься от сковыривания корочки с ранки и заняться чем-то более продуктивным и вдохновляющим — например, развитием собственного воображения. Представьте себе ситуацию, когда в вашу семью попадает маленькое, слабенькое и обиженное эволюцией создание, которого вы прежде не видывали, — какой будет ваша реакция? Любопытство? Жалость? Пожалуй, и то, и другое (это отвратительно, дайте мне ещё!), так что в повышенном интересе капп к людям нет ничего удивительного. А теперь представьте себя обычным человеком, который попал в место, где всё вызывает отвращение, — но при этом ему нет нужды зарабатывать на жизнь, а к нему самому проявляют неизменное, участливое и дружелюбное внимание. Если вспомните пирамиду потребностей по Маслоу, поймёте, что в таком райском местечке — пусть и тошнотворном, — нельзя не захотеть остаться. Даже если оно расположено в центре ада.
  И знаете, я начинаю понимать Номера23. Возможность не работать и жить припеваючи — это ли не счастье? Каппиталистическое счастье, которое получаешь по праву рождения человеком. Не знаю, смогла бы я отказаться от такого предложения ради высокого страдательного залога быть человеком искусства (например)? А вы — смогли бы?

  Напоследок немного классики, чтобы было понятно, почему я прикипела к каппитализму Акутагавы:
  
  Ну разве не красавчик? Как в такого не влюбиться?

  30

  1,7K