Рецензия на книгу

• 

  frabylu20 ноября 2018 г.

  И имя ему...

  Непростительно долго я думал над заголовком. Больше, чем над самой рецензией. О чем писать — было очевидно, но как найти в нем что-то общее, объединяющее? Хотелось чего-то необыкновенного, своего, но я же мерзкий йынчукс, так что меня хватило только на

  «Я уеду жить в Бухару» ©

  Так мог бы сказать Насреддин-эфенди, прежде чем уехать жить в ЛондонБухару (чтобы помогать Авиценне, там живущему, в сотворении какого-нибудь например этанола — уж я-то этого пройдоху знаю). Хотя Узбекистан не такой большой, чтобы разбрасываться и другими, не менее славными и великими городами — Ташкентом, Самаркандом, ХересХорезмом (чувствуете связь с великим основателем алгебры, которого проклинает не одно поколение школьников?) В этих городах есть и прекрасные дворцовые комплексы, и культивируемые, очаровательные в своей традиционности и «восточности» изделия местных ремесленников, и подаваемая всюду райская еда, которая искусила бы и самого стойкого будду. Все это есть в сказочном и красивом как на картинке из туристического буклета Узбекистане, но Шамшад Абдуллаев — не тот человек, который захочет кому-то эту картинку показать, совсем не тот человек.
  Поэтому попробую дать этому отзыву другой заголовок.

  «Ты столько грешил, тебе пора сдохнуть»

  Одна из самых полюбившихся мне строчек у Абдуллова. Я не против увидеть ее на своем надгробии. Но для заголовка, наверное, тоже не годится. Да, читать книгу сложно, так и тянет послать по адресу автора парочку крепких проклятий. Составитель попытался утрамбовать в 250 страниц все лучшее из Абдуллова, но преуспел только в убийственном опреснении его своеобразия. Абдуллов хорош — но только если ты человек, влюбленный в Юг; если ты очарован древностью выжженных полуденным зноем долин; если любишь старые атмосферные фильмы; если готов к тому, каким необузданно многословным становится поэт в прозе; если готов учиться понимать поэзию; если ты готов.
  Поэтому я воспользуюсь другой строчкой Абдуллова, больше подходящей к тому, о чем — точнее, «о его “где”» — я хочу рассказать.

  «Fergana in my life and my life in Fergana»

  Когда бьет «Двойной полдень», ты оказываешься в другом мире. «И имя ему Фергана», как говорил в предисловии к «ДП» Григорий Коэлет. Но не дай Коэ-этому-лету обмануть себя, заворожить гипнотическими флэшбеками из общей с Абдулловым ферганской юности, лучше сразу отправляйся на Место, чтобы увидеть все своими глазами.

  Итак, Фергана Шамшада Абдуллаева…
  Здесь всегда стоит жаркий полдень, и даже если ты любуешься закатом, что-то в падающих лучах напоминает: скоро солнце снова ослепительно воссияет.
  Здесь всегда спокойно, как в храме, как в монастыре, как на вершине горы, как в нирване. Что бы ни происходило, какая бы драма ни разыгрывалась, — здесь так спокойно, что любая трагедия теряет остроту и кажется пустяковой, даже фальшивой, мелкой…
  Повсюду слышна русская речь. Накатывающая волнами, до предела насыщенная образами, аллюзиями и метафорами — так, что кажется, будто вот-вот потеряешь сознание, не вынесешь больше ни секунды… Но после краткой передышки снова следуешь за словами, убаюканный запятыми, иногда спотыкаясь о кочки-точки, но не находя ни одного абзаца, чтобы перевести дух.
  И на фоне всегда звучит музыка, настоящий, черт его побери, рок — психоделик-рок, хард-рок, прогрессив-рок, хэви-метал(-рок?), блюз-рок, фолк-рок. Даже не зная подробностей, можешь легко это вообразить: пластинку, переходящую из рук в руки; растянутую психоделическую майку; косматые головы, склонившиеся над проигрывателем; дымку неспешной беседы о судьбах мира. Весь мир, сконцентрированный в маленькой точке, которая — парит надо всем миром. Так бывает, когда рождаешься в одной стране, говоришь на языке другой, слушаешь музыку третьей, мечтаешь снимать фильмы в четвертой, но чувствуешь, что твоя настоящая родина — это вообще весь мир, а не какое-то конкретное место.
  Кстати, в каждом кинотеатре показывают итальянское кино — естественно, итальянское, какое же еще? — снятое на ручную камеру, напоминание о ферганской долине, поворот от неподвижности к солнцу, мужская фигура на вершине холма, неразборчивые разговоры и музыка — все итальянское.

  Да, вот она, первопричина всего: Абдуллов создавал то ли стихи, то ли кино — но никак не прозу. Поэт-фильмейкер — отсюда и произрастает чувство беспредельного спокойствия и даже некоторой фальши происходящего: знаешь, что это просто кинолента, и на самом деле с героями не случится ничего страшного — даже если девушку насмерть собьет автофургон. К дьяволу событийность и реальную жизнь, важны только предметность и чувственность, которые пытается передать автор. В каждом рассказе заключена лирическая сила поэмы (или кинонатюрморта), концентрировано представленная в названии. Если оно обещает рассказать о воскресном дне, то это и будет воскресный день, где
  «человеку не дает покоя только одно: покой»
  — деревянный частокол, сонная собака, голые спины мальчишек, разбивающих орехи, шумный старик с тележкой, прогрохотавший вниз по улице, — вот это да! событие! до конца дня можно обсуждать! — шляпа на голове прохожего, девушка в белом платье, как-то нехотя, настороженно встретившая парня в голубой рубашке, оттиск сандаль в пыли, воспоминание об умершем отце, бабочка на запястье — все, что может случиться с тобой воскресным днем, когда тебе не дает покоя только одно: покой. Короткая лента в проекторе, промелькнувшая за пятнадцать минут жизнь. В жизни, что рисует воображаемая камера Абдуллова, каждый переполнен тоской до еканья. Это тоска покоя, и когда
  «в следующем столетии, по крайней мере в литературе, победит спокойствие, то есть мир, подтверждающий, что он просто течет»,
  это станет началом обновленного экзистенциализма, только вместо иррациональности существования боль людям будет причинять предметность и бессобытийность — покой.

  «Христосик, шлюхин сын, обернулся — лишь эта поза говорит в его пользу в конце убогих улиц»

  Эссеистику Абдуллова трудно отделить от его художественной прозы. На мой взгляд, единственным маркером может служить слово «поэзия» (хотя припоминаю его и в одном из рассказов, но.). Его эссе сразу напоминают, что Абдуллов стоял у истоков «ферганской поэтической школы» (чем бы она ни была). Оказался он там не столько из-за должности редактора в художественном журнале и даже не из-за того, что сам был поэтом. Абдуллов способен в своей необыкновенной (читай: многослойно образной) манере рассказать о том, почему «ферганская школа» — это уникальное явление в русскоязычной и восточной поэзии, какие достоинства есть у стихов этой школы, чем примечателен каждый из авторов этой школы — и доказать таким образом существование существующего. Отдельные эссе касались не столько ферганской поэтической традиции, сколько поэзии как одного из величайших (да простит мне Абдуллов этот скучнейший из эпитетов) явлений в мире.

  Пожалуй, если меня однажды попросят дать отзыв на сборник стихов, я даже вернусь к эссе Абдуллова ради общего понимания, что такое поэзия и на что стоит обращать внимание. Ведь человек, который считал Боба Дилана великим поэтом за много лет до того, как тот получил Нобелевскую премию, — такой человек в поэзии кое-что наверняка понимает (в отличие от меня). Я заинтересовался Абдулловым не поэтому, мне скорее было любопытно проникнуться атмосферой автора, несколько раз публиковавшегося в «Митином журнале» — необычном явлении своего (нашего?) времени, — причем авторе русско-узбекистанском. О премиях говорить не стану, на мой взгляд они скорее вручались из-за усилий Абдуллова в восточно-западном сотворчестве, чем из-за подлинного понимания и заслуженной оценки. Так или иначе, Абдуллов меня не разочаровал, хотя я потратил немало времени, сил и нервов на преодоление горных массивов его слов. Он жесток и спокоен, как самое время. Он образован, интересен — и будто стоит одной ногой в могиле, как бы показывая, что многое знать — значит многое пережить. Он привносит в поэзию кино, создавая что-то вроде поэтической киномеханики, которой можно научиться по его эссе словно по учебникам — значит, учитель? Или непонятый современниками (кроме избранных) мессия? А хочет ли он вообще быть понятым кем-то, кроме них?

  10

  798