Логотип LiveLibbetaК основной версии

Рецензия на книгу

A General Theory of Oblivion

José Eduardo Agualusa

  • Аватар пользователя
    Аноним13 ноября 2018 г.

    Двадцать пять лет одиночества, Че Гевара и бегемот

    Начну с претензии: зачислять Агуалузу в эпигоны Жоржи Амаду лишь из-за особой привязанности Жузе к Бразилии в целом, бразильской литературе в частности и сеу Жоржи в особенности - ошибка просто вопиющая. Как писал Буссенар, "старый бур и старая английская леди прекрасны, как полубоги, но каждый в своем роде". Объединяют их разве что язык и имена, как и внимание к судьбам маленьких людей, остальное - различно.

    Амаду страстен и пропитан соками весны и плотского наслаждения, Агуалуза подчеркнуто аскетичен и отстранен. Если уж и сравнивать его по атмосфере, то, безусловно, с Маркесом, для которого личная история человека всегда была гораздо важнее цветастого бэкграунда. Только Агуалуза, пожалуй, еще более медитативен вплоть до полного забвения внешнего: кажется, это не героиня, а он сам засел на четверть века в замурованной квартире наедине с грудами книг и старой собакой.
    Событий в книге хоть отбавляй: ангольская революция, массовое изгнание из страны белых "колонизаторов", бесконечная резня и превращение некогда цветущей и застроенной небоскребами Луанды в огромную помойку... Впрочем, если вам хочется рвущих душу подробностей - за этим к Чимаманде Нгози Адичи или Халеду Хоссейни. Агуалуза несколько о другом.

    То, что происходит в душе отдельного человека для него куда важнее внешней кутерьмы. Хорошо это или плохо, но африканской экзотики в книге практически нет - разве что на балконе вместо чахлых гераней растут бананы, а по веткам фигового дерева напротив прыгает обезьяна по имени Че Гевара. Исключите это - и получите практически универсальную историю, которая могла происходить в любой стране и любое время. Возьмите дневник Луду, записи в котором резко контрастируют со всей книгой по накалу эмоций и поэтическому заряду - и положите рядом стихотворения доктора Живаго: они оба прошли свою историю затворничества, отличия только в сроке.

    Отрываясь от мукубал, бананов, говорящих бегемотов и горящих в камине книг (боль!!) начинаешь видеть в книге другое: как искусно Агуалуза сводит воедино, казалось бы, безнадежно расходящиеся тропки различных персонажей: недостреленный португальский наемник, следователь местной ЧК, ставший частным детективом, голубь по имени Любовь, мальчик и обезьяна Че обязательно встретятся друг с другом - и придут к чему-то единому.
    Возможно, именно к тому, что одни называют Забвением, а другие - Прощением. И в этот момент на горизонте появится фигура в белых одеждах и напомнит: "Злых людей нет на свете". Об этом говорит в финале и сам Агуалуза:

    "В “Теории” все персонажи получают возможность быть прощенными. В моей Анголе, чьи раны продолжают кровоточить, этого не происходит. И речь не о войне: последовавшее за ней революционное насилие было еще хуже, чем борьба за независимость, раскидав по разные стороны баррикад целые семьи. По сути, моя книга о ксенофобии, о боязни другого человека… Нужно убрать разделяющие нас стены и позволить тем, другим, войти. Они — это мы. Каждый человек — все человечество. Выбор между необходимостью “учиться забвению”, как говорит героиня романа, и словами другого персонажа о том, что “забыть — это как умереть, сдаться”, является классической дилеммой для стран, переживших гражданскую войну или массовое политическое насилие. Возьмите Аргентину, бывшую Югославию, Анголу, Мозамбик… "

    13
    967