Рецензия на книгу

• 

  Аноним3 октября 2018 г.

  Ты — временное существо моего типа, и вместе мы будем творить волшебство

  Рут быстро захлопнула книгу и даже закрыла глаза, чтобы не дать себе сжульничать, заглянув на последнюю страницу, но вопрос остался, повиснув в воздухе, как ожог на сетчатке под закрытыми веками, в темноте ее сознания: Что случилось в конце?

  Я сегодня лоханулась и при редактировании нечаянно удалила огромный по объему отзыв на эту книгу, который писала в течении почти трех часов (и еще примерно столько же редактировала, приводя сумбур мыслей в адекватную форму), и в котором было просто чудовищное количество цитат из книги, потому что ее всю можно на эти цитаты растащить. Но видимо не судьба, я слишком поздно вспомнила о чудесном сочетании клавиш "ctrl+z". Т_Т
  Первые двадцать минут хотелось застрелиться, ну или побиться головой об стену, сейчас я вроде отошла и готова потратить еще пару часов на написание новой версии, потому что поделиться впечатлениями очень хочется))
  В этот раз постараюсь не очень сильно увлекаться с цитатами, потому что это явно был знак. Но ничего не обещаю, сдержаться трудно XD

  Для меня это крайне удивительно, но данную книгу я "проглотила" буквально за пять с половиной часов. Обычно на такую серьезную (а она серьезная, поверьте) литературу мне требуется намного больше времени.
  Но от этой завораживающей, порой смешной, а порой крайне грустной, буквально разрывающей сердце истории просто невозможно было оторваться!

  Повествование здесь идет от лица двух главных героев, вернее героинь - 16-летней японской школьницы Наоко Ясутани и писательницы Рут, проживающей на острове в Британской Колумбии (Канада).

  На побережье острова Ванкувер, среди водорослей, Рут находит пластиковый пакет, в котором оказывается коробка для ланча Hello Kitty, а в ней потрепанный пухлый томик в красном переплете, письма и часы. Томик оказался дневником Нао.
  Дневник находится под обложкой известного цикла Марселя Пруста "À la recherche du temps perdu" - "В поисках утраченного времени"
  

  
  Как тебе, наверно, уже ясно, это не похоже на типичный дневник невинной школьницы с пушистыми зверьками на блестящей розовой обложке, с замочком в форме сердца и золотым ключиком в комплекте. И когда книга впервые попала тебе в руки, вряд ли тебе пришло в голову: «О, вот милый, невинный дневник, написанный интересной японской школьницей! Вот здорово, надо бы почитать!» Потому что, когда книга оказалась у тебя, твоим предположением было, что это философский шедевр À la recherche du temps perdu знаменитого французского писателя Марселя Пруста, а не пустячный дневник, написанный никому не известной Нао Ясутани. Так что здесь мы доказали прописную истину: не суди книгу по обложке!
  Надеюсь, разочарование не слишком сильно. Содержимое той книги Марселя Пруста было извлечено, но не мной. Я купила ее уже в таком, уже выпотрошенном виде в маленьком бутике на Харадзюку

  Марсель Пруст и его книга (на самом деле цикл из 7 романов) "В поисках утраченного времени" достаточно часто упоминается в этом романе, даже захотелось ознакомиться с этим шедевром начала 20-го века))
  

  
  Старушка Дзико и Марсель Пруст — оба существа из дооптоволоконного мира, а в наши дни это время утрачено безвозвратно.
  Так что сижу я здесь, в «Унылом фартучке Фифи», пялюсь на все эти пустые страницы и спрашиваю себя, зачем вообще так напрягаться, как вдруг меня поражает сногсшибательная идея. Ты здесь? Лучше присядь. Вот она:
  Я запишу все, что знаю о жизни Дзико, в книгу Марселя и, когда я закончу, оставлю ее где-нибудь, и ты ее найдешь!
  Ну, разве не круто?! Я будто тянусь к тебе сквозь время, и теперь, когда книга найдена, ты тоже тянешься ко мне, и мы соприкасаемся!
  Единственная причина, которая приходит мне в голову, зачем вообще записывать историю жизни Дзико в эту книгу, это то, что я ее люблю и хочу ее помнить, но я не планирую оставаться здесь надолго, а как я смогу о ней помнить, если буду мертва, верно?

  Немного о главных персонажах:
  Наоко Ясутани или просто Нао - 16-летняя американка японского происхождения, которой из-за семейных обстоятельств приходится переехать из престижной Силиконовой долины в крайне бедный квартал Токио, и которая пытается в буквальном смысле выжить.
  

  
  Если взять вместе все те чувства, которые у меня были, когда мы паковали чемоданы в Саннивэйле, и когда мама увидела мои шрамы в сэнто, и когда папа упал на рельсы, и когда мои одноклассники запытали меня до смерти, а потом усилить все эти чувства в сто тысяч миллионов раз, тогда, наверно, это будет хоть немножко похоже на то, что чувствовал мой двоюродный дед Харуки № 1, когда его призвали в силы специального назначения и заставили стать пилотом-камикадзе. Это то самое чувство, когда холодная рыба умирает у тебя в животе. Ты стараешься забыть об этом, но, только ты забываешь, рыба опять начинает трепыхаться у тебя под сердцем, напоминая, что произошло что-то совершенно ужасное.
  Дзико тоже это почувствовала, когда узнала, что ее единственный сын будет убит на войне. Я знаю это, потому что рассказала ей про рыбу в животе, и она сказала, что прекрасно понимает, о чем речь, потому что у нее тоже была такая рыба, много лет. На самом деле она сказала, у нее много было таких рыб, некоторые — маленькие, как сардины, другие — среднего размера, вроде карпа, а другие были большие, как голубой тунец, но самая большая была от Харуки № 1, и она была, скорее, размером с кита. Еще она сказала, что, когда она стала монахиней и ушла от мира, она научилась, как открывать свое сердце, чтобы кит мог уплыть. Я тоже пытаюсь этому научиться.
  Когда Дзико поняла, что ее единственный сын погибнет, став пилотом-самоубийцей, она тоже хотела совершить самоубийство, но не могла, потому что ее младшей дочери, Эме, было всего пятнадцать лет и она была ей нужна. Поэтому вместо самоубийства Дзико решила подождать, пока Эма станет чуть старше и сможет быть независимой, и тогда она обреет себе голову и станет монахиней и посвятит остаток жизни тому, чтобы учить людей жить в мире, и, в общем, именно так она и поступила.

  Именно повествование от лица Нао мне понравились больше всего.
  

  
  Короче, из-за того, что Харуки был убит на войне, сначала его сестра, Эма, а потом и мой папа стали носить фамилию Ясутани, и в итоге сегодня я — Нао Ясутани. И, так на минуточку, когда я смотрю на семейное древо, мне сильно не по себе — ты только погляди, все зависит от МЕНЯ. И поскольку заводить детей я не собираюсь, это, типа, все. Капут. Финито. Сайонара, Ясутани.
  Кстати, об именах — бабушку Эму назвали в честь Эммы Голдмен, героини Дзико. Эмма Голдмен была знаменитой анархистской дамой давным-давно, когда Дзико еще не выросла, и Дзико думает, что она была реально крута. Эмма Голдмен написала автобиографию под названием «Жить моей жизнью», и Дзико все подсовывает ее мне, чтобы я ее почитала, но я слишком занята — живу своей собственной жизнью или пытаюсь понять, как это дело прекратить.
  Младшую дочь Дзико назвала Сугако, в честь Канно Сугако, еще одной героини Дзико и знаменитой анархистки. Она стала первой женщиной, повешенной в Японии за измену родине. Сегодня Канно Сугако назвали бы террористкой, потому что она пыталась подорвать императора бомбой, но стоит послушать, как Дзико о ней рассказывает, — сразу понятно, Ба на это не купишь. Дзико ее просто обожала. Они не были любовницами или там что еще, потому что Дзико была еще совсем ребенком, когда Сугако повесили, и, наверно, даже никогда ее не видела, но я думаю, она была по-своему в нее влюблена — как сейчас девчонки влюбляются в поп-див постарше себя или в женщин-рестлеров. Сугако написала дневник под названием «Размышления на пути к виселице», который мне тоже полагается прочесть. Название крутое, конечно, но почему этим дамам-анархисткам нужно было СТОЛЬКО писать?

  Даже Рут признавала талант Нао))
  

  
  Она не могла не заметить — с восхищением — свободу, с которой девочка выражала свои мысли. Никаких колебаний. Практически никаких сомнений в выборе слова, или фразы, или выражения. Всего пара вычеркнутых предложений и строк, и это тоже вызывало у Рут чувство, похожее на благоговение. Прошли годы с тех пор, как она садилась за новую страницу с подобной уверенностью.

  Рут - писательница, которая находится в состоянии творческого кризиса и тут она находит дневник. Что примечательно, Рут тоже, как и Нао, американка японского происхождения. На момент повествования проживает со своим мужем Оливером на острове Ванкувер, в Канаде.

  Ещё одним главным героем данного романа я бы назвала Время. Здесь о нем говорят часто и много.
  

  
  Догэн еще писал, что единственный момент — это все, что нам нужно для изъявления собственной человеческой воли и постижения истины. Никогда этого раньше не понимал, потому что представление о времени было у меня неточным и смутным, но теперь, перед лицом неизбежной смерти, я могу, наконец, вникнуть в смысл его слов. И жизнь, и смерть являют себя в каждом моменте существования. Наше тело, человеческое тело, непрерывно исчезает и появляется, момент за моментом, и эта непрерывная цепь возникновений и угасаний и есть тот опыт, который мы переживаем, будучи временем и существом. Они нераздельны. Они — это единая сущность, и у нас есть возможность даже за долю секунды совершить выбор и повернуть ход событий, который может либо привести нас к постижению истины, либо увести от нее. Каждое мгновение значит неизмеримо много для всего нашего мира.

  Да и само повествование можно сказать существует в разное время - от лица Нао оно ведется примерно в начале 2000х, а от лица Рут в 2013, хотя сама Рут порой забывает об этом временном промежутке.
  

  
  Весь дневник — это крик о помощи. Так что, да. Это срочно. Я бы сказала, это исчерпывающее описание ситуации. — Она понимала, что говорит обвиняющим тоном, но поделать с собой ничего не могла. — Ты все еще смотришь.
  — Ну…
  — Ну, что?
  — Ну, смысла в твоих действиях немного. То есть это же не прямо сейчас происходит?
  — Не понимаю. К чему ты клонишь?
  — Посчитай. Доткомовский пузырь лопнул в марте 2000 года. Ее папу уволили, они уехали обратно в Японию, прошла пара лет. Нао было шестнадцать, когда она начала вести дневник. Но это было больше десяти лет назад, и мы знаем, что дневник плавал в океане еще, по крайней мере, несколько лет после этого. Я к тому, что, если она собиралась покончить с собой, то, скорее всего, уже это сделала, как ты думаешь? А если она себя не убила, значит, ей уже далеко за двадцать сейчас. Так что я просто пытаюсь понять, каким образом «срочно» — это правильное слово для описания ситуации, вот и все.

  Что касается второстепенных персонажей, тут стоит упомянуть:
  Дзико Ясутани - прабабушка Нао, о которой та мечтает написать книгу. Буддийская монахиня, дожившая до крайне преклонных 104-х лет и познавшая дзен. А еще анархистка и феминистка. Очень занятная личность)
  

  
  К сожалению, всё, что написала Дзико, давным-давно не переиздавалось, так что на самом деле я никогда не читала ее слов, но она рассказывала мне кучу историй, и я стала думать о том, что слова и истории — это тоже временные существа, и вот тогда у меня появилась идея использовать великую книгу Марселя Пруста, чтобы записать историю жизни старушки Дзико.
  Дело не только в том, что Дзико — это самый значительный человек из всех, кого я знаю, хотя в этом, конечно, тоже. И не в том, что она ужасно старая и жила еще в те времена, когда Марсель Пруст писал свою книгу о времени. Может, это и так, но дело не в этом тоже. Причина, по которой я решила написать о ней в À la recherche du temps perdu, в том, что она — единственный известный мне человек, который на самом деле понимает время.
  Старушка Дзико суперосторожна со временем. Она делает все очень, очень медленно, даже когда просто сидит на веранде, наблюдая за стрекозами, которые выписывают ленивые круги над садовым прудом. Она говорит, что делает все очень, очень медленно с целью растянуть время, чтобы его у нее было побольше, и она смогла бы жить подольше, а потом она смеется, чтобы ты понял, что это шутка.
  То есть она прекрасно понимает, что время — это не то, что можно растянуть, как жвачку, и смерть не собирается стоять в сторонке и ждать, когда ты закончишь делать, что ты там делаешь, прежде чем прибрать тебя. В том-то и шутка, и она смеется потому, что знает это.

  Харуки "Харри" Ясутани - отец Нао. Специалист в области информатики, был уволен с высокооплачиваемой работы в Силиконовой Долине в связи с нервным срывом, который случился из-за противоречий его моральных принципов с политикой компании.
  

  
  Изначально его компания была вовлечена в разработку интерфейса для компьютерных игр, но американские военные живо заинтересовались его исследованиями из-за огромного потенциала в области технологии полуавтономных вооружений. Харри тревожился из-за того, что интерфейс, который он помогал создавать, был чересчур удобным.
  То, что делало компьютерную игру захватывающей и интересной, превращало бомбардировку массового уничтожения в увлекательное и забавное занятие.
  Он пытался понять, существует ли возможность встроить совесть в проект интерфейса, какой-то способ пробудить в юзере этическую способность отличать хорошее от плохого и, в конце концов, принудить его к правильным поступкам.

  Впоследствии, когда лопнул доткомовский пузырь, он потерял все свои сбережения, из-за чего его семье пришлось переехать в Токио. Начал постепенно впадать в депрессию, у него появились суицидальные наклонности, чем он вогнал семью во все большие долги из-за штрафов и счетов за лечение. Этому герою я искренне сопереживала, ведь бывает так, что с некоторыми ситуациями человек не в силах справится сам, ему нужна помощь и главное предоставить эту помощь вовремя.

  Томоко Ясутани - мать Нао, которая сначала сутками глазела на медуз в аквариуме, а потом так же сутками работает, чтобы хоть как-то держать семью на плаву. Немного раздражающий меня персонаж, вот вроде бы и человек неплохой, но все таки японский менталитет порой мне не совсем понятен. Ее реакции иногда заставляли скрипеть зубами или вводили в ступор.

  Харуки №1 - двоюродный дед Нао, пилот-камикадзе, погибший во время Второй Мировой. Очень трагичный персонаж, о котором мы тоже узнаем от Нао, а прочитав главу "Тайный французский дневник Харуки №1" вообще хочется плакать.
  

  
  Харуки был папин дядя, и Эма назвала папу в его честь. Харуки № 1 был пилотом-камикадзе, что, если подумать, довольно странно, потому что до войны он был студентом философского факультета в Токийском университете, а мой папа, Харуки № 2, очень любит философию и все время пытается себя убить, так что, думаю, можно сказать, самоубийство и философия — это семейное, по крайней мере, для всех Харуки.
  Когда я сказала об этом Дзико, она мне напомнила, что вообще-то Харуки № 1 не хотел совершать самоубийства. Он был просто молодым парнем, любил книги и французскую поэзию, он даже не хотел драться на войне, но они его заставили. Они тогда всех заставляли драться на войне, хотел ты этого или нет. Дзико говорит, в армии Харуки терпел издевательства из-за любви к французской поэзии, так что вот еще две семейные черты: интерес к французской культуре и быть жертвой издевательств.

  Оливер - муж Рут и художник-энвайронменталист. Тоже крайне занятный персонаж, один из моих любимых в романе.
  

  
  — Иногда я думаю, тебе было бы без меня лучше. Ты бы вышла замуж за какого-нибудь флагмана индустрии и вела бы приятную жизнь в Нью-Йорке. Вместо этого ты застряла со мной на этом богом забытом острове с паршивым котом. Лысым паршивым котом.
  — Вот теперь ты сам занимаешься историческим ревизионизмом, — сказала она. — Есть ли какие-либо свидетельства в пользу этой гипотезы?
  — Да. Есть масса свидетельств в пользу того, что кот крайне паршивый. И крайне лысый.

  Забавным персонажем, привносящем положительные эмоции был кот Рут и Оливера, которого называли Пестицид, или Песто, хотя настоящее имя у него было совсем другое))
  

  
  Кот, раздраженный тем, что на него не обращают внимания и постоянно ерзают, спрыгнул с колен. Он терпеть не мог, когда человек сидит за компьютером и использует пальцы, чтобы стучать по клавишам и водить мышкой, вместо того, чтобы чесать ему голову. По его мнению, это была пустая трата вполне пристойной пары рук, так что он удалился на поиски Оливера.

  В книге поднимаются очень много крайне болезненных и социально значимых тем: инфантилизм взрослых, жестокость детей, отсутствие глубоких связей между людьми, страх смерти и страх жизни, безразличие человека к живому миру.
  Здесь идет речь о совести и стыде, об индивидуальности, моральных принципах, о "raison d’être" (смысле жизни) и об экзистенциальном кризисе у людей.
  

  
  История его была трогательной — и трагической. Несмотря на то, что, как он уверял, он не понимал механизмов человеческой совести, именно совесть заставила его подвергнуть сомнению существующее положение дел и в конечном итоге оставила без работы. Понятно, что создание технологий не может быть морально нейтральным и военные подрядчики, равно как и разработчики вооружений, не желали, чтобы поднимались подобные вопросы, не говоря уж о том, чтобы встраивать их в контроллеры.

  О жутких событиях 11 сентября, об ужасах Второй Мировой и войн в целом, о катастрофе на Фукусиме и о современных проблемах экологии.
  

  
  Старушка Дзико говорит, что мы, сегодняшняя молодежь в Японии, очень хэйвабокэ. Не знаю, как это перевести, но, в общем, это значит, что мы бестолковые и неосторожные из-за того, что не понимаем, что такое война. Она говорит, что мы думаем, будто Япония — мирная нация, потому что родились после того, как закончилась война, и мир — это все, что мы помним, и нам это нравится, но на самом деле всю нашу жизнь определила война, наше прошлое, и нам надо это понимать.

  О типично японских явлениях, таких как лавотели или хентайные бурусера-сайты.
  Вообще, я узнала много нового о Японии и японцах в общем, и о японском менталитете в частности.
  

  
  Тот факт хотя бы, что он задавал эти вопросы, указывал на то, что совесть его была в полном порядке.
  Он покачал головой. «Нет, — сказал он. — Это не совесть.
  Это только стыд за собственную историю, а историю легко изменить».
  Этого я не понял и попросил его объяснить.
  — История — это то, чему мы, японцы, учимся в школе, — сказал он. — Мы узнаем об ужасных вещах, как, например, об атомных бомбах, которые разрушили Хиросиму и Нагасаки. Мы узнаем, что это плохо, но в данном случае это просто потому, что мы, японцы, здесь являемся жертвами.
  — Более сложный случай — когда мы узнаем об ужасных японских зверствах, таких, как в Маньчжурии. В этом случае японцы занимались геноцидом и пытками китайского народа, и мы учимся, что должны испытывать огромный стыд перед миром. Но стыд — неприятное чувство, и некоторые японские политики постоянно пытаются изменить учебники истории для наших детей, чтобы следующее поколение не училось этим геноцидам и пыткам. Они пытаются изменить нашу историю и память, чтобы стереть весь наш стыд.
  Поэтому мне кажется, что стыд и совесть отличаются друг от друга. Говорят, у нас, японцев, культура стыда, так, может, совесть — это то, что у нас получается не так уж хорошо?
  Стыд приходит извне, но совесть должна быть естественным чувством, которое исходит из глубины индивидуальной личности. Говорят, мы, японцы, так долго жили при феодальной системе, что, возможно, у нас так и не развилась индивидуальность, как у людей Запада. Может, нельзя иметь совесть, не имея индивидуальности. Я не знаю. Поэтому и беспокоюсь.
  

  В романе много японских слов, перевести которые одним словом крайне сложно, поскольку они являются терминами и явлениями присущими только японскому социуму и их менталитету. Такие термины в книге чаще всего объяснялись достаточно пространно.
  Одним из таких слов можно назвать идзимэ, буквально - "издевательство". И дай Бог это будет просто бойкот, но часто такие "идзиме" сопровождаются насилием, причем не только физическим, но и психологическим, моральным. А уж если такие события происходят при полном попустительстве учителей и родителей, которые заняты решением своих "взрослых" проблем, то тут и до попыток самоубийства недалеко, часто удачных...
  Меня крайне заинтересовало это явление в японском обществе и его корни. Вот что я нашла в интернете:
  

  
  Проблема изгоев в школе известна во всем мире, ведь детский коллектив – это всегда маленькая первобытная стая, а дети в ней – зверята. Но идзимэ несет в себе несколько иные корни и несколько иные причины, обусловленные особенностью японского менталитета.
  Японцы живут в обществе, полном строго регламентированных правил, определяющих все сферы их жизни. В Японии буквально на каждом углу можно увидеть инструкции на все случаи жизни. Причем своды правил считаются не просто рекомендацией, которую можно при желании игнорировать, а обязательным к исполнению руководством, нарушение которого как минимум порицается.
  Немалое влияние оказывает такой подход и на воспитание детей. Японская мама находится рядом с ребенком до пятилетнего возраста и обращается с ним, как «с королем». Основная задача матери заключается в предотвращении возможных конфликтных или опасных ситуаций. Дело в том, что у японцев не принято что-то запрещать или как-то ограничивать ребенка до пяти лет. Допустимо только корректное направление энергии чада в мирное русло.
  Зато в школе у ребенка начинается новый этап жизни. До пятнадцати лет принято обращаться с ним, как «с рабом». Цель такого отношения одна – постепенно обучить правилам поведения и строгому соблюдению регламента. При этом подразумевается, что главным приоритетом должны быть интересы коллектива, общества, в то время как все личное относят к вторичным приоритетам. Для укрепления «чувства локтя» часто проводятся соревнования, в которых победить можно только командой.
  Строгими правилами оговаривается каждый поступок ребенка, начиная от внешнего вида и заканчивая темами уроков, которые он изучает. Одежда, поведение – все должно соответствовать тем правилам, которые приняты в учебном заведении. Любые проявления инициативы или неординарности не приветствуются и даже порицаются.
  За проступок или даже нестандартность одного ученика наказывают всю группу, в которую он входит. На этом фоне ученику, проявившему оригинальность, нередко устраивают «идзимэ» - аналог нашего байкота. Подразумевается, что путем психологического давления товарищи помогают другу стать таким, как все.

  После такой информации, Япония предстает уже не в таком радужном свете, как она нам представляется после аниме и дорам)) ​

  
  «Покинуть дом» — это буддийский эвфемизм для отказа от мирской жизни и вступления на монашеский путь. Нечто, в общем, противоположное тому, что виделось Рут, когда она думала о возможности вернуться в город. Учитель дзэн Догэн использует выражение в «Преимуществах ухода из дома» — это название главы 86 из его труда «Сёбогэндзо». Именно в этой главе он хвалит молодых монахов за упорство на пути к пробуждению и объясняет гранулярную природу времени: 6 400 099 980 моментов составляют один день. Цель его рассуждений — показать, что каждый из этих моментов дает возможность для волеизъявления. Даже щелчок пальцами, говорит он, предоставляет нам шестьдесят шесть возможностей для пробуждения и выбора действий, которые создадут нам благоприятную карму и возможность изменить жизнь.

  В общем, книга мне безумно понравилась, несмотря на достаточно драматичное содержание, читалась она быстро, легко и с интересом.
  Если вам хочется узнать, что такое круговое Тихоокеанское течение, причем тут черепахи, и как с этой книгой связаны субатомные частицы и кот Шрёдингера, тогда вам непременно надо ее прочитать! Но даже если вам это неинтересно, все равно читайте - это стоит того))
  

  
  Жизнь пролетает! Не тратьте зря ни единого момента вашей драгоценной жизни!
  Побуждайтесь сейчас!
  И сейчас!
  И сейчас!

  Содержит спойлерыОткрыть

  15

  576