Рецензия на книгу

• 

  bastanall13 сентября 2018 г.

  О картинах и зáмках

  Я всё чаще задумываюсь, что было бы неплохо ввести жанр рецензии с двойной экспозицией, потому что никакая книга не может существовать в изоляции от культуры, а значит — и от других книг. Вот и на «Мальчика-менестреля» я писала рецензию в обнимку с другой книгой — «Импрессионисты перед публикой и критикой» , про которую тоже стоило бы написать — со ссылками на десяток других книг, фильмов и музеев.
  Но раз подобный жанр пока не изобрели, буду по старинке писать сугубо про книгу Арчибальда Кронина, по крайней мере, постараюсь. Но это будет очень, очень странная рецензия.

  Всё началось с того что Алек Шеннон, лучший друг Десмонда Фицджеральда, где-то в начале романа признался, что любит импрессионистов. И я прекрасно понимаю, почему, сама такая же. Но в целом такое признание вполне объяснимо и обычно, и я бы не заострила на нём внимания, если бы не оказалось, что Десмонд с такой же страстью любит Раннее и Высокое Возрождение в итальянской живописи. Тогда-то и стало очевидно, что живопись играет в книге немаловажную роль, и это не раз подтвердилось впоследствии тем, как некоторые люди, места или ситуации описывались с помощью висящих на стенах картин — каждая из них, словно пресловутое ружьё в присказке про театр, выстреливала в нужный момент. Однако дырку от такой художественной «пули» можно увидеть, только если знать, куда смотреть. Понимаете, о чём я? Давайте смотреть вместе!

  Десмонд в романе, конечно, главный герой, но от его лучшего друга, героя-рассказчика, Алека, якобы пишущего этот роман, никак не избавиться, поэтому я со всей возможной уверенностью вывожу следующее предложение.

  Обоих главных героев можно охарактеризовать в зависимости от их предпочтений в живописи.
  Десмонд. В искусстве меня долгое время поражало, что в эпоху Возрождения — возрождения античности же! — было написано так много картин на библейские сюжеты. Но стоило немного углубиться в историю, как недоумение рассеялось. Во-первых, живопись, как и любое другое искусство, должна была получать одобрение Церкви, чтобы выжить, хотя вместе с Ренессансом культура и начала приобретать более светский характер. Во-вторых, сама Церковь стала активно покровительствовать искусствам, заказывала мастерам картины, росписи, ларцы, статуи, целые храмы, чтобы силой прекрасного достучаться до каждого сердца. Тем более, не все тогда умели читать, а вот понять, запомнить и рассказать историю по картине (или барельефу, или витражу) во все времена было намного легче.
  Вот так и получилось, что одни из самых лучших и величайших картин эпохи Возрождения были написаны на религиозные сюжеты. И если уж демонстрировать утончённый вкус, то будешь любить именно их. Причём у Десмонда прекрасный вкус сочетался с искренней верой, поэтому он был просто обречён на любовь к старым мастерам. Или можно посмотреть на это с другой стороны: Десмонд мог выбрать служение церкви из любви к прекрасному в буквальном смысле. И тогда все его страдания, ошибки и мечты оказываются видны как на ладони.

  Например, Десмонд повсюду с собой возил две рамки: в одной был портрет нежно любимой матери, в другой — «Благовещение» кисти Фра Бартоломео дела Порто. Портрет казался мне символом происхождения и формирования личности Десмонда, а картина — символом веры, символом любви к искусству, а может быть и намёком на нечто тщеславное в помыслах героя. Оба изображения были явно для Десмонда равно ценны. И оба его пропащая жёнушка уничтожила. Дальнейшие рассуждения на эту тему могут оказаться спойлерами, поэтому продолжим говорить о живописи.

  Характерен эпизод, когда Десмонд, приехав в Америку, отправился на вечеринку к Сэму Голдуину. Между ним и его покровительницей было условлено, что Десмонд станет звездой вечера — какая судьба! какая внешность! какой голос! — ведь он собирался покорить Голливуд. Но прежде чем запеть, Десмонд
  

  
  уселся в позолоченное кресло времен Людовика XVII и принялся рассматривать огромную картину Андрео дель Сартро «Похищение сабинянок». По тому, как Десмонд скептически приподнял левую бровь, я понял, что, по его просвещенному мнению, эта картина отнюдь не кисти великого мастера, а скорее, одного из его учеников, возможно, Джакопо Феллини.

  Да, подделка — как и весь Голливуд. Такая маленькая сценка — и сколь многое она символизирует в дальнейшей жизни героя.
  (Примечание: если захотите полюбопытствовать, то принятое сегодня написание имени художника — Андреа дель Сарто, и откуда взялось второе «р», которого даже в оригинальном написании фамилии не было, мне не ведомо).

  Или вот ещё одна сценка в ирландском доме, где
  

  
  на стене над уставленным серебром столиком в стиле «чиппендейл» висел портрет пожилого человека кисти Лавери, а противоположную стену украшал портрет женщины в затейливом платье работы того же художника.

  Сколько чоропности в одном предложении! Не могу судить о моральных качествах самого Лавери, однако от его картин у меня определённо сводит зубы: красиво, но пресно. И смело можно предположить, что хозяйку этого дома — миссис Джеральдину Донован, — независимо от того, кем и каким человеком она была в юности, ожидает та же печальная судьба.

  Алек. А вот Алек Шеннон с юных лет увлекался импрессионистами. Какой-то особенный вывод, кроме самого очевидного, сделать из этого увлечения сложно. Возможно, когда Алек стал писателем, он действительно старался в своих романах запечатлевать мир наиболее естественно и живо во всей его подвижности и переменчивости, но в «Менестреле» об этом ничего не говорится. Возможно, это была просто дань времени, когда мир наконец-то оценил импрессионистов, а сознания людей дозрели, чтобы их понять. Так или иначе, автор использовал страсть Алека для максимальной художественной выразительности собственного текста.

  Например, сделав параллельными две сцены: первая в начале книги, где Десмонд и Алек пришли в музей, и вторая ближе к концу книги, когда Десмонд приехал к Алеку домой. Стены музея и, спустя много лет, стены дома Алека украшали картины практически одних и тех же художников: Гогена, Сислея, Вюйара, Утрилло, Кассат... Но какая между этими сценами пропасть! В первой юный Алек был ещё бедным и робким «влюблённым», во второй — нежным собственником, к тому же богатым и успешным. И Десмонд, конечно, тоже не может избежать сравнения с самим собой: в музее он был уверенным наставником с ангельским лицом, но к моменту второй сцены ангел пал и превратился в просителя. Красивый художественный приём, и довольно тонкий, ведь мог же пройти мимо меня незамеченным и неоценённым!

  Кроме того, именно с помощью картины Кронин решил выразить степень признательности Десмонда Алеку за помощь в самый тяжёлый период его жизни. Как только удача вернулась к Десмонду, пусть даже и с помощью фальшивого насквозь Голливуда, он прислал Алеку в подарок картину Эдгара Дега «После ванны» из позднего и лучшего периода творчества художника. Именно этой картины не хватало в коллекции Алека, чего Десмонд не мог не заметить. Самому Алеку картина была не по карману. Десмонд сделал то единственное и возможное, что было ему по силам: подарил другу произведение искусства, причём безумно дорогое, но выбранное со вкусом и внимательностью близкого и любящего человека. Алек был растроган. Я тоже.

  И был ещё один, самый последний эпизод с картиной, значения которого я пока не поняла. Перед отплытием из Америки Десмонд нашёл ещё одну картину, которую счёл достойной прислать в подарок своему другу. Картина импрессионистки Мари Кассат, на которой были изображены мать и дитя и перед которой Десмонд естественно не смог устоять. Намного позже выяснилось, что картина не подлинная, но Алек не хотел расстраивать друга и ничего ему не сказал. Я не уверена, символизировала ли эта сценка что-нибудь. Возможно, Кронин хотел подчеркнуть, что с момента, как Десмонд вернулся в лоно церкви, его тяга к прекрасному померкла, и он уже не способен был уверено отличить оригинал от подделки, — это стало чем-то вроде искупительной жертвы, о которой он и сам не подозревал. А может быть, это ничего не значило.

  ***
  «Мальчик-менестрель» стал для меня тем редким случаем, когда после прочтения книги остались вопросы, решения которых я не могу найти, сколько бы об этом ни думала. Не уверена, что даже перечитывание поможет. Например, я до сих пор задаюсь вопросом, почему Десмонд считал своим призванием путь священнослужителя? Да, это не тот вопрос, на который можно найти точный и однозначный ответ, существование которого многое бы упростило. В этом романе слишком много совпадений, роман требует от героев выполнения слишком многих условий. Если бы Десмонд не был священником, этого романа не было бы — был бы другой, про юное и красивое дарование, может, немного наивное и через свою наивность огребающее проблемы, которые со временем разрешаются сами собой за счёт того самого дарования. Красота его сгубила, а красота голоса потом спасла, как-то так.
  А вот если бы Десмонд был священником, но не обладал при этом никакими талантами и достоинствами, кроме привлекательной мордашки, жизнерадостности и дружелюбия, невинности и хорошего вкуса в пользу собственного эгоизма (а он всеми этими «достоинствами» обладал), то это, опять же, была бы совсем другая история — про совращённого и запятнавшего душу мальчика в теле взрослого мужчины, падшего ангела, которому не положено хэппиэнда.
  Или Десмонд мог быть жизнерадостным и наивным пухлым страшненьким мальчуганом с ангельским голосом и неизбывной любовью к комфорту — и это была бы классическая британская литература, полная самоиронии, самоустранения, тягот жизни за пределами зоны комфорта и спасительным сиянием таланта, а также (что маловероятно, но я не могу этого исключать) муками неразделённой любви, закаляющими характер настолько, что герой отправляется миссионерствовать в забытые богом уголки мира.
  Или, в качестве последнего допущения, представим, что Десмонд и набожен, и красив, и талантлив, но при этом альтруистичен, готов к самопожертвованию и по-спартански закалён — думаю, он бы отправился из испанской семинарии прямиком в Индию, в Мадрас, чтобы продолжить миссионерское начинание своего кумира, отца Хэкетта. И, не устану это повторять, это была бы совсем другая история.

  Развлекаясь подобными мыслями, я незаметно для себя выделила четыре кирпичика (или четыре несущих стены?), которые составляют личность «Мальчика-менестреля» и без которых не было бы этой книги. Во-первых, внешняя привлекательность главного героя, которая постоянно втягивает его в неприятности. Во-вторых, божественный талант главного героя, который его из этих неприятностей вытягивает. В-третьих, стремление главного героя к благополучию, удовольствиям, комфорту, страсть к предметам роскоши, хорошей одежде и хорошей пище, что можно было бы назвать эгоизмом, но мы не станем. В-четвёртых, это стремление Десмонда реализовать себя в служении Богу на церковном поприще.
  И вот эта-то последняя составляющая до сих пор вызывает у меня вопросы. Первые три ещё можно объяснить тем, что автор в своей книге хозяин и властен наделять своих персонажей какими угодно личностными чертами, да и то — всё равно хотелось бы получить им обоснование. Но желания — это уже не часть характера, это побуждения, которые рождаются внутри личности по тем или иным причинам, и вот этих-то причин мне и не хватает сейчас. Без этого желания роман не был бы собою, но почему же он получился именно такой? Может быть, я пропустила где-то упоминание о предсмертной воле отца, чтобы мальчик пошёл по пути священника? (Нет). Или всё дело в том, что семья Фицджеральдов — истово верующие ирландцы? (Шотландцы?) Или… или я просто не понимаю, что значит по-настоящему верить и какие желания рождаются у тех, кто понимает? (Это был бы весьма неприятный ответ). Поэтому я пока продолжу искать другой.
  А может быть, всё просто, и я нашла ответ ещё в самом начале этого текста: у Десмонда был настолько хороший вкус, что он любил только лучшие из лучших произведений искусства, а вместе с ними — и Церковь, для которой они создавались. Но тогда мне не очень понятно, почему Кронин вообще решил написать роман о таком человеке. Особенно с учётом того, что он присвоил другу главного героя практически всю свою жизнь: и школьные игры в футбол, и адски тяжёлую учёбу, а потом и работу на медицинском поприще, и реализацию давней мечты — стать писателем, и успехи в Голливуде, и даже переезд в конце жизни в Швейцарию. Можно даже сказать, что это книга об Арчибальде Кронине и его выдуманном (?) друге Десмонде Фицджеральде. Наверное, нужно прочитать больше книг Кронина, чтобы его понять. «Замок Броуди» уже ощутимо выветрился из памяти, зато буквально совсем недавно я прочитала «Испанского садовника», который задел меня за живое, хотя он будто отравлен этим придурком-консулом, и даже его светлый ребёнок со своим испанским другом не смогли сделать атмосферу книги менее грустной. А вот «Мальчик-менестрель» вначале — очень смешной и нежный, но даже когда на долю Десмонда выпадают все причитающиеся ему испытания, книгу не так мучительно читать, как «Садовника».
  Впрочем, я уже догадываюсь, какую книгу буду читать следующей. В «Менестреле» упоминается маленький требник под названием «Ключи от Царства Небесного» — так же называется и один из более ранних романов Кронина, который рассказывает о священнике, отправившимся с миссией в Китай. Возможно, именно эта книга поможет мне разобраться с оставшимися вопросами. И раз уж мы заговорили об аллюзиях Кронина на самого себя, то знаете ли вы, что означает имя «Десмонд»? Это имя собственное нескольких замков в Ирландии, которым со временем стали называть и детей. В чувстве юмора и коварстве Кронину не откажешь — ведь не стал бы глупый и неинтересный писатель возводить в своем творчестве ещё один «замок». Или стал? Вопросы, одни вопросы...

  54

  2,4K