Рецензия на книгу

• 

  Аноним8 сентября 2018 г.

  I am going to outlive myself. Eat, sleep, sleep, eat. Exist slowly, softly, like these trees, like a puddle of water, like the red bench in the streetcar

  это точка, к которой приходил каждый экзистенциальный философ: существование омерзительно и невыносимо. она занимает особенно важное место в размышлениях ясперса о специфике человеческого бытия. экзистенция релятивирует и в смысловом отношении сдерживает вещное «бытие-в-мире». и сама она существенным образом ограничена эмпирическими рестрикциями человеческих знаний, сил и возможностей. наше сознание, о котором мы никогда никого не просили, требует оснований и смыслов. это его задача по определению. оттого так невыносимо и тошно от понимания, что мы находимся в самой гуще радикально бессмысленного существования. рокантен, как жюльен сорель или гамлет, герой своего времени, можно сказать, архетип, ставший родоначальником множества реальных и выдуманных экзистенциальных людей. он был человеком, живущим в режиме невероятного метафизического питча, по крайней мере, на страницах его дневника. история его жизни включает в себя огромное количество проницательных перцепций существования, которые, являясь частью культурной экипировки, определяют наше отношение ко многим вещам. каждая вторая книга, написанная после публикации «тошноты», будь то философский трактат, пособие по психологии, малохудожественная беллетристика или современный роман, содержат в себе отсылки к герою сартра и его конфронтации с каштановым деревом, одним из самых точных портретов неуверенности в собственных силах, сомнений и метафизических страданий.
  

  
  I jump up: it would be much better if I could only stop thinking. Thoughts are the dullest things. Duller than flesh. They stretch out and there's no end to them and they leave a funny taste in the mouth. Then there are words, inside the thoughts, unfinished words, a sketchy sentence which constantly returns: "I have to fi. . . I ex. . . Dead . . . M. de Roll is dead . . . I am not ... I ex. . ." It goes, it goes . . . and there's no end to it. It's worse than the rest because I feel responsible and have complicity in it. For example, this sort of painful rumination: I exist, I am the one who keeps it up. I. The body lives by itself once it has begun. But though I am the one who continues it, unrolls it. I exist. How serpentine is this feeling of existing, I unwind it, slowly. ... If I could keep myself from thinking! I try, and succeed: my head seems to fill with smoke . . . and then it starts again: "Smoke . . . not to think . . . don't want to think ... I think I don't want to think. I mustn't think that I don't want to think. Because that's still a thought." Will there never be an end to it?
  My thought is me: that's why I can't stop. I exist because I think . . . and I can't stop myself from thinking. At this very moment, it's frightful, if I exist, it is because I am horrified at existing. I am the one who pulls myself from the nothingness to which I aspire: the hatred, the disgust of existing, there are as many ways to make myself exist, to thrust myself into existence. Thoughts are born at the back of me, like sudden giddiness, I feel them being born behind my head ... if I yield, they're going to come round in front of me, between my eyes, and I always yield, the thought grows and grows and there it is, immense, filling me completely and renewing my existence.

  отчетливый приступ безумия, подкрадывающаяся тошнота, пугающее новое ощущение особенно громко манифестуют себя в эпизоде с камнем, когда рокантен собирается бросать в воду гальку. он осматривается вокруг и сознает, что все окружающие его предметы живут своей собственной жизнью, проходят через какую-то решительно опасную и интрузивную экзистенцию. пивная кружка на столе, голубая ситцевая рубаха, плюшевое сиденье в трамвае - все оборачивается к нему непостижимой, жуткой, отвратительной стороной. его буквально тошнит, он отторгает все вещи, на которые падает его глаз: красивые, сделанные человеком или возникшие вместе с самой природой. попавший врасплох, одинокий, беззащитный и бессловесный, он впадает в филлипику против вещей. они существуют независимо от него, они его окружили. ничего не требуя, ничего не провозглашая, никак себя не навязывая, они существуют вне человека, а оттого должны быть отвергнуты. именно с бунта против вещей - обвинительного акта против материального мира, физическим потребностей и побуждений тела начинается процесс самоуничтожения рокантена. и если плоть и вещи можно отвергнуть, они могут жить сами по себе, то мысли, которые тянутся без конца и оставляют за собой обрывки и предпосылки для новых мыслей, рождаются за затылком и являются неотделимой частью нашего бытия. они вынуждают нас существовать против нашей воли.
  

  
  I felt myself in a solitude so frightful that I contemplated suicide. What held me back was the idea that no one, absolutely no one, would be moved by my death, that I would be even more alone in death than in life.

  трагизма истории рокантена добавляет и тот факт, что изначально он был влюблён в жизнь. он объездил почти всю центральную европу, северную африку и дальний восток, побывал в сотне передрягах и даже был одержим идеей и влюблён в своего кумира, маркиза де рольбона, который был очень популярен при дворе марии антуанетты. ради маркиза он оставил путешествия по земному шару и перебрался в бувиль, где находилась библиотека с самым большим архивом с материалами о де рольбоне. ради маркиза он оставил свою прежнюю жизнь. но к сожалению, как это бывает, по мере того, как он писал его биографию и усердно штудировал разного рода документы из архива, маркиз ему попросту надоел. тут произошла немая трагедия: маркиз был единственной причиной его собственного бессмысленного существования, утратив маркиза, рокантен остался наедине с собой. он отправляется на поиски истины, и приходит к выводу, что истины нет. будущее бессмысленно, а прошлое забыто. тошнота, как реакция - это бьющая в глаза очевидность. в жизни нет никакого смысла, и это невыносимо.

  сартр, с присущим ему талантом, очень умело описывает трансформацию раконтена и его полное погружение в безумие. он посмеивается над декартовским рационализмом, как-будто бы кланяется ясперсу и хайдеггеру и даже покушается на традиционные европейские идеалы: гуманизм и любовь к ближнему. apparently being edgy is more contagious than ebola these days...

  8

  1,2K