Книги, которые заинтересовали.
AlexAndrews
- 3 776 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
Есть расхожая байка про скрупулезного немца, который собирал все озвученные историками причины падения Западной Римской империи. Были там и стандартное переселение народов, и экзотическая слишком высокая температура в термах. Похоже, что такой список можно составить и про ГДР – Фулбрук, например, утверждала, что закупка западных потребительских товаров подкосила экономику республики, а Рубин полагает, что Жилищная программа Хонеккера была той соломинкой, что сломала спину верблюду. Как и с Римской империей, истину мы, вероятно, не узнаем, но каждая попытка любопытна.
А эта любопытна особенно. Хвалить книги сложно, ругать куда проще. Но книга Рубина так невероятно близка к эталону научной прозы, что хвалить нужно. Автор взял тему, которая ему интересна, составил четкий план, провел интервью, отобрал подходящие фотографии и написал книгу, в которой нет ничего лишнего (объем в 160 страниц подтверждает это), нет следов от сшивок ранее написанных статей, нет повторов, нет вялого, но почему-то кажущегося обязательным теоретизирования. Но это список того, чего нет, достаточно ли отсутствия чего-то для приятного впечатления? Да, иногда достаточно, как с современными российскими фильмами про войну, когда нет злобных особистов и фантазий режиссера, уже хорошо.
Но в случае с книгой Рубина дело не только в отсутствии. Автор интересно пишет, интересно потому, что владеет и первичными источниками – материалами по истории берлинского района Марцан, и вторичными, как по истории ГДР (ссылаясь на ту же Фулбрук ), так и более широкого профиля ( Фуко , например). Поэтому разговор о циклопическом районе новостроек превращается в разговор о структуре власти в ГДР вообще, да и о власти везде и всегда. И при этом автору удается смотреть на попытки ГДР построить утопию через линзу Seeing like a State Скотта, но не считать усилия бесплодными и бесполезными изначально. Простыми словами – он не считает, что попытка ГДР и стран Восточного блока построить социализм были обреченными на провал, и такое отсутствие телеологии во взгляде делает рассказ неожиданно интересным, а действия акторов от главы Штази до мэра нового района, а от него до членов домовых комитетов становятся осмысленными.
И поэтому говорить о Марцане хочется не в строгом аналитическом ключе, так, как это делает Рубин, а романтично, вторя его первым обитателям, которые вырвались из старых берлинских домов для рабочего класса, из «берлинских комнат» и «берлинских окон» (однокомнатных квартир с крошечными окнами XIX века постройки без удобств и часто без воды вообще), к высокому модернизму многоэтажной утопии WBS 70. Они вспоминают невероятные закаты, которые они раньше и не видели в центре города, невероятные радуги и внезапное чувство общности. Самое чудное, что все это происходило в конце 70-х – начале 80-х, когда у нас уже было трудно найти подлинный энтузиазм к социалистическом проекту, а тут как раз что-то расцветало.
Сам Марцан был задуман и реализован как пресловутые «дворы без машин», где до всего можно дойти пешком, до садика, школы, поликлиники, торгового центра, до всего, что входило в корзину потребителя «реально существующего социализма». Ты так и ждешь, что автор расскажет, что планировщики ошиблись, что это не вышло, то не получилось, но нет, в целом все реализовалось так, как было запланировано. Миллионы деревьев (которые выросли как раз к 2010-м, когда утопия уже умерла), детские учреждения для района с самым высоким процентом детей среди жителей в стране.
И при этом дети были причиной переезда сюда – квартиры в ГДР продавались через кооперативы (привязанные к VEB) тем, у кого были дети (продавались по сильно субсидированной цене). Т.е. детей заводили, чтобы переехать в современный район из ветшающих зданий центра города. И государство делало какие-то титанические усилия, чтобы обеспечить нормальную жизнь здесь.
Рубин пишет, что до 1989 года жизнь в районе бурно цвела, как на уровне фестивалей (весенний вроде бы до сих пор существует) и праздников, так и на уровне отдельных домов. Все это, конечно, под бдительным оком Штази, работе которой в новых районах крупных городов отведена отдельная глава. Штази была везде, что казалось лишним и мешающим. Но Рубин резонно говорит, что исчезла Штази, исчезла и бурная жизнь района, праздники и фестивали. Штази была обязательным элементом утопии, не существует варианта, когда что-то подобное будет функционировать без службы безопасности. При этом к своему собственному удивлению автор приходит к выводу, что раздутый аппарат Штази использовался в ГДР в первую очередь как последний инструмент в экономическом распределении, даже милую метафору использует, говоря, что 'in lieu of the “invisible hand” the MfS [Stasi] provided a “clandestine hand".'
Метафоры автора в целом хороши. Рассказывая о расколе в школьном родительском комитете по поводу недостроенной детской площадки, Рубин сравнивает заседание мятежников на школьном стадионе с клятвой в зале для игры в мяч. Люблю такие тропы, многое об авторе говорят.
Любопытно смотреть и на стандартное – то, как район рос, прямо как у нас, через резиновые сапоги и грязь как обязательный элемент жизни на стройке к городу-саду, к башням в лесу в стиле ле Корбюзье. И на локальное восточнонемецкое – обязательные часы на общественные работы в год, ячейки Национального фронта в домах, элемент того самого общества-государства, о котором писала Фулбрук. Кстати, единственный раз, когда Рубин ошибся в тексте книги, это тот момент, когда он назвал концепцию Фулбрук ‘participatory democracy’, тогда как у британского автора речь шла о ‘participatory dictatorship’. Описка по Фрейду, так сказать. Домовые книги на наши, советские похожи, я как-то держал в руках ту, что вела моя прабабушка, с тех пор, как часть дома квартирантам сдавала.
Старший сын, кстати, требует теперь от меня, чтобы я купил ему копию немецкого конструктора Grossblock, который эти самые немецкие панельки и изображает (имел неосторожность рассказать и показать образцы). Их или другие макеты, но какие-то игрушки инженеры в середине 70-х таскали в поля Марцана, чтобы рассчитать инсоляцию в новом районе. Есть в этой модернистской связи что-то милое и любопытное. Как и пропаганда, связывавшая новые дома с космическим полетом Быковского и Йена, с их визитом в Марцан. Рубин даже связь с Pebe находит, с восточнонемецким аналогом Lego, мол, дом-конструктор снаружи, элементы конструктора в детских внутри.
Марцан умер вместе с ГДР. Люди там быстро опомнились после эйфории 1989-го, Партия демократического социализма, обмылок СЕПГ, получала в этом районе на выборах первое место, аж 45% в 1995-м, но было поздно, люди дрогнули, и никакие Боевые группы рабочего класса не помогли отстоять власть, а потом ее, конечно, ни через какие выборы не вернуть. Рынок недвижимости в ФРГ сумел реанимировать центральные районы Берлина, сделав их престижными и, естественно, избавившись от их оставшихся восточнонемецких обитателей. Получилось, что Марцан не имел прошлого, был новым стартом для социализма, и потерял будущее, оказавшись в иной социальной структуре. В том, что он не прижился в ФРГ, есть даже что-то правильное.
P.S. В книге о советском модернизме в Ленинграде советские панели ругали за низкое качество, а гдровские хвалили. Фулбрук в «Народном государстве» гдровские панели ругала. Рубин гдровские панели хвалит, но только потому, что два завода по их производству для исполнения Жилищной программы были куплены под ключ в Финляндии. Какие-то панели Шредингера.
P.P.S. После чтения этой книги очень хотелось продолжить знакомство с автором, однако все мои усилия по поиску 'Synthetic Socialism: Plastics and Dictatorship in the German Democratic Republic' не увенчались успехом. Но вдруг еще повезет?
P.P.P.S. Представляете, мэр Пекина в 1987 году испытал головокружение на 25 этаже дома в Марцане, так как никогда не был на такой высоте. Как меняется мир, чем-чем, а высотными зданиями китайцев теперь не удивить.

In lieu of the “invisible hand” the MfS [Stasi] provided a “clandestine hand.”

The Klenners recalled doing this, and so did the Bautzes, who found out it was going to take two years for a playground to be built outside their building, due to the fact that the AWG, communal leadership, and Hausmeister could not seem to get their act together. In this case, the building’s residents simply took it upon themselves to stage a mini tennis-court oath, walking out of a communal association committee meeting to the school across the street, where they elected a new leadership committee; one capable of getting at least an interim playground built.

In fact, there were so many children in Marzahn that the construction brigades could not keep pace with the influx, and the Kindergartens, KiKos, and schools were not able to accommodate all the children—in this case, a conflict between “child” time and “construction” time. To handle the shortfall, in the fall of 1983, Mayor Cyske and other Berlin city officials arranged for a special tram to carry all the children 19 km to the neighboring districts of Lichtenberg and Hohenschönhausen, which were also being developedwith Plattenbau in the name of the Housing Program. Called the “Bummi train” (Bummibahn), named after the popular East German children’s comic book cartoon bear, Bummi, the Tatra streetcar train would carry hordes of children outside Marzahn until the remaining schools and Kindergartens/KiKos were finished.