Мураками - инструкция по потерянности
_Sarcasm_Provider
- 76 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Признаюсь, в начале знакомства с Харуки Мураками я упорно пыталась найти смысл в каждой строчке. Мне казалось, что в обилии аллегорий и скрытых, едва уловимых сравнений есть какая-то важная мораль, которая даст ответы на все вопросы. Однако оказалось, что главная особенность японской литературы именно в том, что текст раскрывается как мелодия. Как мелодия океана, где волны играют в совершенно произвольном ритме. Некоторые читатели сравнивают такой слог с джазом, с блюзом, но в любом случае важно понимать следующее:
Чётко выявленной морали или явного бунта, как в европейской литературе, здесь нет. Она(мораль) будет всплывать, отдаляться, а возможно вообще не показываться. Суть в том, что ты разговариваешь в первую очередь не с писателем, а с самим собой, через отдаленные образы, возможно даже чертовски знакомые в городской среде, на которые натыкаешься всё время.
Текст изобилует знакомыми для читателя 80-90х годов потребительскими образами, что олицетворяют городское пространство: музыкальные пластинки, марки пива, еда быстрого приготовления и тому подобное, всё это — содержимое, внутренность бетонных джунглей, аккомпанемент всего произведения, в котором жизнь одинока и бессмысленна. Это олицетворение настоящего, в котором всё бесконечно пусто. Многие диалоги построены совершенно нереалистично, герои не слышат друг друга и не слышат себя. Они пробуют уходить и возвращаться, но потерянное (скорее никогда и не приобретенное) в пустоте городского шума "я" всё равно душит и не отпускает.
В книге не найдёшь душераздирающих историй или тяжких страданий героев. Страдания ограничиваются на утерянной машине для игры в пинбол или похоронах распределительного щита. Складывается ощущение, будто настоящие, полные и истинные чувства отображены материальным и глупым спектаклем, чем их подлинность отрицается. А все произведение построено на разрозненности, обрывках и быстрых сменах настроений, из-за чего текст я и ассоциирую с шумом волн.
Японская литература отличается своей плавностью и концентрацией на частном, а не общем. Как я понимаю, из-за культуры, направленной на спешку и переработки, японцам просто не остаётся сил читать наполненную яркими событиями литературу, поэтому отдых во время прочтения строится на детальном описании бессмысленных на первый взгляд аспектов. В этом произведении отражается разрушение смыслов и ценностей. Ни свобода, ни духовное заключение (погружение в будни, где ты работаешь и соблюдаешь социальные стандарты) не освобождает от ощущения пустоты безвременном мире. Близняшки, живущие у главного героя, лишь на первый взгляд кажутся везением для остальных, однако автор указывает на пустоту, скрывающуюся за внешней оболочкой. И снаружи, и внутри это не имеет никакого смысла.
Мураками вкладывает смысл не внутрь книги, а в наблюдение извне. Многое из этой книги, даже если не достоверно, но представляет нынешнюю реальность и реальность Японии 80-х годов. Если не погружаться в размышления о смысле жизни, то книга захватывает и своей избирательной преданностью к приятным описаниям пинбола, пива.. Это описано как смысл жизни, как феномен с собственной историей и жаждой узнать судьбу каждого автомата. Кажется абсурдным, но захватывает)

В городе, может быть, останется его тень — но кому до нее будет дело? А потом, город ведь меняется - так что скоро исчезнет и тень... И все гладко потечет дальше.

— Слушай, Джей! - сказал Крыса, не отводя взгляда от стакана. — Я вот двадцать пять лет на свете живу — а чувство такое, что еще ни в чем не разобрался.
Некоторое время Джей ни слова не говорил, рассматривая свои пальцы. Потом немножко ссутулился.
— А я сорок пять лет живу — и понял одну-единственную истину. Знаешь, какую? Такую, что человек при большом желании из чего угодно может извлечь урок. Из самых заурядных и банальных вещей извлечь урок всегда можно. Кто-то сказал, что даже в бритье присутствует своя философия. Собственно, никто в мире и не выжил бы, будь это не так.

Смерть, несущая на себе «имена, даты и прошедшие жизни, повторялась, как ряды кустов, через правильные промежутки — ей не было видно конца.