Шрам

Беллис удивилась при виде двух этих комаров—самцов. Она думала, что ее ждет нечто отвратительное — кожа, обесцвеченная хитином, маленькие жесткие крылья, такие же, как у женщин. Но они были похожи на обычных мужчин небольшого роста, чуть сгорбленных от возраста. Их красноватые одеяния были все в пыли и пятнах от растений. Самый старший был лысоват, а его руки, торчавшие из рукавов, отличались чрезвычайной худобой. У мужчин не было ни губ, ни челюстей, ни зубов. Рот их представлял собой сфинктерную мышцу — небольшое плотное кольцо мускулов, внешне неотличимое от ануса. Кожа по бокам просто сползала к этому отверстию.

На мужчинах-струподелах, поднявшихся на платформу, не было ничего, кроме набедренных повязок. Они встали в центре, прижавшись друг к другу спинами. Они держались спокойно, были хорошо сложены, их сероватая кожа в свете газовых ламп отливала мертвенной белизной. Один из них, казалось, смотрел прямо в глаза Беллис. Видимо, его ослепил свет, но она все же тешила себя мыслью, что он выступает только для нее. Бойцы встали на колени и ополоснулись из чанов с разогретой жидкостью цвета зеленого чая. Беллис видела в жидкости листья и почки. Потом она вздрогнула. Каждый достал из своего чана по ножу и замер — с лезвий капала жидкость. Ножи были изогнутыми, их режущая кромка имела вид крюка или когтя. Ножи для свежевания. Для того, чтобы вспарывать, разрезать плоть.
— Они что — дерутся этими штуками? — спросила Беллис, повернувшись к Сайласу, но неожиданный всеобщий вскрик снова заставил ее обратить взор на платформу. Ее крик последовал с запозданием на мгновение.
Струподелы сами вспарывали себе кожу.
Боец, стоявший лицом к Беллис, рваными движениями ножа очерчивал свою мускулатуру. Он всунул нож под кожу на плече, потом с хирургической точностью провел красную кривую линию, связав ею дельтовидную мышцу и бицепс. Кровь, казалось, сначала помедлила мгновение, а потом хлынула из раны, как кипящая вода, принялась бить фонтаном из разреза, словно давление в его жилах было неизмеримо больше, чем у Беллис. Кровь заливала его кожу, образуя на ней жуткую пленку, а он деловито поворачивал руку из стороны в сторону, направляя поток по непонятной для Беллис схеме. Она смотрела, полагая, что фонтаны крови зальют площадку, но этого не случилось, и дыхание ее замерло, когда она увидела, что кровь свертывается. Жидкость обильно сочилась из ран, материя крови наползала сама на себя, утолщалась. Беллис видела, как края раны зарубцовываются, зарастают свернувшейся кровью, как образуются большие ее скопления, как красное быстро коричневеет, потом переходит в синее и черное и затвердевает, образуя кристаллическую корку в несколько дюймов поверх кожи. Кровь, сочившаяся по руке, тоже свертывалась, вырастая в объеме с невероятной скоростью и изменяя цвет, так что становилась похожей на яркую плесень. Куски струпьев врастали в кожу, образуя вкрапления, похожие на кристаллы льда или соли. Боец снова погрузил свой нож в зеленую жидкость и продолжил делать надрез. Тем же самым занимались и другие у него за спиной. Лицо его искажала гримаса боли. Из надреза вырывалась кровь, текла по выемкам на его мускулатуре и затвердевала, как некое подобие панциря.
— Эта жидкость замедляет коагуляцию и позволяет им соорудить что-то вроде доспехов, — прошептал Сайлас на ухо Беллис. — Каждый из бойцов выбирает форму надрезов по своему усмотрению. Это часть их искусства. Легкие и подвижные так направляют кровь из порезов, чтобы она не сковывала суставы, им не нужен слишком тяжелый панцирь. Неторопливые, мощные бойцы наращивают струпья до такой степени, что покрываются броней, как конструкты.
Беллис не хотелось говорить. На эти жуткие, тщательные приготовления у бойцов ушло довольно много времени. Каждый из них по очереди вспарывал себе лицо, грудь, бедра, наращивая покров из засохшей крови, которая образовывала кирасы, наголенники, наручни и шлемы с неровными кромками и окраской. Произвольные надрезы вели к образованию потоков, напоминающих вулканическую лаву — органическую и минеральную одновременно.