
Вокруг света за 80 книг
Napoli
- 80 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Мой внутренний список «Никогда-ни-за-что» пополнился пунктом «Никогда не говорить "никогда"».
Я ненавижу книги о войне. Искренне, всей душой, как утро понедельника (иронично, что в утро понедельника я и пишу это). Мой внутренний пацифист предпочитает войну с пылью на книжных полках или битву за последнюю печеньку, потому что тут всё ясно, есть победитель и есть вкусный приз. А в нормальных военных книгах призом оказывается разбитая психика читателя. Так зачем я, спрашивается, на это подписалась?
Ответа нет.
Книга ужасна. Не «ой, как грустно», а ужасна физиологически, на уровне костного мозга.
Она прекрасна. Не «мама миа, какие красивые метафоры», а прекрасна, как грабли, на которые я не то что наткнулась, а с размаху села сразу, как только взяла книгу в руки.
Название отлично передаёт то, что происходит на страницах.
Казалось бы, вот этот чудак-астроном из Бобруйска и эта прачка из Лиона, у них вообще ноль точек соприкосновения, кроме любви к свежим булкам (утрирую, пардон, психологическая травма после прочтения). Но судьба, она же режиссер плохого водевиля, обязательно устроит им встречу взглядов через окно пролетающего мимо самолета.
Герои, которые, казалось бы ну никак не могут встретиться/взаимодействовать/сусеки скребут в разных местах - именно это и делают. И некоторые из них лучше бы вообще не встречались, хоть волком вой, типун на ваши головы.
Романтическая линия. Вот главный чёрт в этом аду. Мне, как девчонке, которой всегда «ой, любовь и цветочки, ура, бла-бла», эта линия дала по мозгам куда сильнее любого снаряда.
Вот честно, лучше бы ее тут не было вообще. Потому что в той же «Птичке» автора, все эти чувства были где-то сбоку, фоном, их можно было переварить и идти дальше.
Да и здесь нет никаких страстных признаний при луне. Есть пушок на щеке, который виден под закатным солнцем. Один неловкий поворот головы. Случайное, мимолетное касание запястья, от которого замирает сердце. Глаза эти зелёные и худые щиколотки. И всё. Каменщик уже не может дышать. И ты тоже. Невероятно чувственно, нежно, мягко и невинно всё это прописано. И мечтают они о том, сколько детей у них будет, и какой дом он построит, а ты уже в подушку воешь.
Потому что ты, как читатель, уже знаешь, чем это всё закончится и хочешь прострелить оба виска. Что никакого «долго и счастливо» здесь не светит, и не может светить по определению. Но ты всё равно идешь за этим лучом света, как за гипнотической точкой, надеясь на чудо. А в конце, когда этот луч накрывает взрывной волной, ты сидишь с книгой и просто исходишь слезами. Потому что складывается ощущение, что у тебя на глазах убили что-то хрупкое, чистое и беззащитное, что в этой мясорубке вообще не имело права на рождение. В мире, где рушатся города, самое сильное и самое бесполезное чувство — любовь.
О той части, после которой хочется не просто выпить чаю с котом, а продезинфицировать мозги и отправить его, этот глупый мозг, в бессрочный отпуск....
Речь, само собой, о зверствах тех-кого-нельзя-называть (и слава богу, что нельзя — экономия на отбеливателе для клавиатуры).
Так вот. В романе без прикрас выкладывается на стол всё, что творилось. Жестокость по отношению к детям, которые в этом кошмаре и виноваты-то меньше всех. Концентрационные лагеря, где человечность отправляли в крематорий первым делом. А уж про то, что происходило с женщинами... Тут я, пожалуй, пас. Меня до сих пор от одних воспоминаний чуть подташнивает, будто съела что-то несвежее, а оказалось просто прочитала.
Но плюс, что это не выглядит как дешевый трюк, попытка выехать на шок-контенте и выжать из читателя скупую слезу сочувствия. Нет, здесь всё настолько логично, обоснованно и... буднично, что становится в сто раз страшнее. Автор не спекулирует на ужасе.
Это не «ой, как жалко бедненьких». Тут просто осознаешь, что ад не метафора, он вполне рукотворен и он уже был. Самое ужасное, что подобное, увы, (лучше бы оно не существовало) , может повториться. Спасибо, что напомнили. Как будто забыть такое вообще возможно.
Жаль, что книгу так и не перевели на русский, и вряд ли уже переведут.
Жаль, что я не великий критик с цилиндром и моноклем, чье слово весит минимум как словарь Даля. Чтобы не просто написать в отзыве «ну это шедевр, пацаны, читать всем», а возлечь на амбразуру литературного процесса и крикнуть: «Да переведите вы, в конце концов, эту проклятую книгу! Она того стоит!». А так, просто один голос в цифровом вакууме, шепчущий в пустоту: «ребята, пс, тут такое дело, есть одна книга...».
Он правда хорош, этот роман. Очень. Настолько, что его хочется раскидать по миру, как конфетти из слез и осколков снарядов. Но судьба распорядилась иначе и оставила его в статусе секретного шифра для тех, кто случайно наткнется на эти самые грабли. Что ж, хоть какая-то элитарность, пусть и абсолютно бесполезная. Как знать, может, лет через сто какой-нибудь AI-археолог откопает этот отзыв и выдаст: «А, так вот о чем они там плакали в двадцать первом...». Надеюсь, ему понравится.
Книга, после которой хочется выпить чаю, посмотреть на кота и тихо ненавидеть себя за то, что всю жизнь была таким изнеженным овощем. Она настолько ужасна в своей правде, что делает твои мелкие проблемы похожими на сопли жемчужного единорога. И настолько прекрасна в своем исполнении, что ты прощаешь ей всю жесть.
Короче, я села на грабли. Ожидала знакомый удар железа по лбу, а получила Нобелевскую премию по чувству вины и восхищения.
10/10, ненавижу! рекомендую!

All over the Reich, there are slave-labor camps— thousands of them, manned by millions who work like beasts on diets of eight hundred calories a day until they die of starvation or disease. Communists, perverts, Slavic prisoners of war, even a few of the healthiest Jews, but not many. The Jews aren’t being resettled either. They’re being killed in industrial plants, specially built for the extermination of large populations and for efficient disposal of bodies. The death camps specialize in Jews. Gypsies, too, but mostly Jews. Cities and towns— whole countries are scoured for Jews, block by block, house by house.

It’s the war, Padre. Always the war. Death is everywhere. Sordid solace beckons. The mind should focus on the soul’s nearness to eternity, but bodies yearn to experience each pleasure life offers— now, before it is too late. Babies are conceived while husbands are at the front; wives do desperate things. Lying and theft become a way of life. Rationing, the draft, a thousand deprivations…

“Madonna, I’m tired,” Santino whispers. Tired of officers and orders. Tired of marching, and of food that tastes of metal. He wants the war to be over. He wants to go home. He wants to build things, not blow them up. He wants a wife. He wants to raise kids. He wants history to leave him alone.
He stares at his own broad feet, sore and blistered in cheap boots— soles gaping, shoelaces frayed and broken. Seven hundred kilometers, vast navies, and great armies lie between him and home. He thinks of Signor Blum, sick and without a wife or sisters to care for him. He thinks of Claudia, and the shape of her against his hand. He looks to heaven, finds the polestar, and empties his lungs of air. “I’m damned if I’ll dig ditches for Germans,” he tells the night, and enlists in his next war.










Другие издания
