
Книги на английском языке в моей библиотеке
red_star
- 108 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Когда дочка была маленькая, она любила смотреть «Госпожу Метелицу» (1963), «Золотого гуся» (1964) и «Короля-дроздоборода» (1965). Возможно, ей просто нравилась Карин Уговски, исполнявшая главные роли во всех этих гдровских сказках, но что-то неизменно привлекало ее внимание. А мое внимание привлекало общество, которое могло создавало такую культурную продукцию. Поэтому я и заказал на Amazon эту книгу, предварительно потолкавшись в отзывах, прождал пару месяцев доставки, получил, порадовался и поставил ее на полку, где она благополучно простояла n лет.
Но подчеркнутый интерес к фильмам Конрада Вольфа заставил меня приняться за более-менее спланированную кампанию по чтению книг по истории «первого государства рабочих и крестьян на немецкой земле». И в этом раскладе я не мог пройти мимо этой книги, которая, вероятно, сильно устарела, но на которую, однако, по-прежнему часто ссылаются. Она, кажется, была одной из первых ласточек, книгой, в которой автор, многократно расшаркиваясь и как бы извиняясь, но все же говорит, что концепция «второй германской диктатуры», коей принято называть ГДР, не имеет особых точек соприкосновения с реальностью. Это было локальным изводом дискуссии о несостоятельности концепции тоталитаризма, но дискуссии, окрашенной в особенности раздела Германии на две/три части (смотря как вы представляете себе Западный Берлин).
Сама по себе книга написана довольно плохо. Автор заранее извиняется, что рассказ аналитический, и темы молодежи, жилья, диффузии власти, культурной политики и смены поколений накрывают друг друга и повторы неизбежны. После этого заявления автор начинает и постоянно повторяет то, что в принципе можно было и не повторять, увеличивая повторы сверх необходимого. Но ближе к середине книги стиль меняется, автор перестала стесняться и расшаркиваться, тон текста становится куда более деловым, выводы смелее, а рассказ объемнее.
Из-за аналитического характера рассказа в книге почти нет событий, только процессы. И рассказ о процессах чаще всего основан на Eingaben, на жалобах населения в органы власти на отдельные недостатки на местах. Тут у пытливого читателя возникает сразу несколько вопросов и замечаний. Первое, на протяжении всего рассказа практически полностью отсутствует фон, который просто просится в рассказ – у автора ГДР существует сама по себе, в вакууме, а не как отблеск (или тень, кому как нравится) СССР. Любому, кто читал что-то о нашей культуре жалоб и самом функционировании аппарата, сходства и мелкие локальные различия сразу бросаются в глаза. Но для английского автора нет другого фона, кроме как общего знания о ФРГ и ее личного опыта работы в муниципальных органах Лондона в 80-е.
При этом сам разговор о культуре жалоб был предельно интересен. Я всегда думал, что эту часть советского быта надо теоретизировать, ведь очевидно, что при обращении в аппарат люди используют специфические тропы и ждут специфических решений. Яснее всего это было в Магнитке Коткина, где он тоже пытался строить рассказ на жалобах, но, к моему удивлению, воспринимал их за чистую монету, а не как разговор на особом языке. В этой книге Фулбрук делает попытку отделить язык от содержания, что выглядит как хороший шаг вперед.
Пробившись через конкретные аспекты жизни общества, Фулбрук переходит к концептуализации. Почему после Wende, после падения Стены и поглощения ГДР так вспыхнула Остальгия и люди отчетливо переживали отторжение западных ценностей? Фулбрук утверждает, что руководство СЕПГ было искренно в желании разделить власть, хотя бы на локальном уровне, с рабочим классом. А потому вовлекало огромное количество людей в проекты по улучшению всего и вся на местном уровне, что сделало миллионы людей либо соучастниками (в терминологии новых объединенных властей), либо винтиками системы. Фулбрук называет эту систему, где грань между государством и обществом невозможно провести, ‘participatory dictatorship’, заявляя, что такая жизнь быстро стала нормой для восточных немцев, и их нелегко было убедить, что на самом деле ими, как баранами, управляли сверху, из Политбюро СЕПГ.
Кроме этого самого участия в «реально существующем социализме», в ГДР занимались эмансипацией женщин. Но не через обращение к феминистским ценностям, а через создание системы детских учреждений и кредиты многодетным семьям. Государственная система поддержки позволяла женщинам работать и не зависеть от мужчин в материальном плане, дав возможность, кроме того, вести общественную работу (мол, мэров-женщин в ГДР в процентном отношении было куда больше, чем в ФРГ). Не знаю, как обстоит теперь дело в ФРГ, но Фулбрук утверждает, что всю эту развитую систему поддержки после 1990-го быстро демонтировали.
Из длинного рассказа можно сделать краткую схему. Первые двадцать лет – эпоха социальной революции, перестройки имущественных отношений на земле и в промышленности. В авторской интерпретации первый этап – это Ульбрихт, живой и интересный, который, однако, был вынужден закрыть границу для приостановки утечки мозгов. Второй этап – этап экстенсивного развития при Хонеккере, когда основа нового общества построена (и, якобы, Хонеккер верил, что социализм в безопасности и будет воспроизводить себя, sustainable growth, так сказать). При этом второй этап – это массовое жилое строительство, смена поколений и растущая индивидуализация общества, которое имело неплохой доступ к потребительским товарам, но не в той мере, что за германо-германской границей.
В этой схеме есть интересный момент. Государство взяло на себя все, обещало все и обещало исправить все недостатки. Люди верили в эти обещания и спрашивали с государства все больше. В какой-то момент, особенно после недружественных шагов со стороны СССР, экономика перестала вытягивать все просьбы, и люди не стали возражать, когда страна коллапсировала. Но что любопытно – почему такие просьбы и раздражение возникали только к той власти? Почему никто не сетует, например, что районы строят без школ и садов теперь, хотя раньше писали жалобы, если количество мест недотягивало до желаемого? Имплицитно понятно, что после контрреволюции все эти вопросы просто не стоит задавать?

The blue jeans or Levis, once desperately desired by dissident youth as symbols of the West, were mass produced for the home market; rock and beat music, at first officially frowned upon and partially rejected, partially tolerated, was to a degree eventually incorporated and reproduced in a form of attempted inoculation against the more deadly strain of the capitalist virus.

... being under the influence of the 'class enemy', that mysterious and unseen force who more or less enjoyed the status of Devil in certain official GDR discourses.

[After the fall of the Wall] There was little point in having the formal freedom to take a holiday in Spain if one lacked even the means to tavel out of Saxony.