
Сто лучших книг в истории по версии Нобелевских лауреатов
script_error
- 97 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Сразу к делу. Книга старая, средины 19 века. Написана про Англию и США. Но что вот поразительно, несмотря на почти два века, все описанные опасения и рекомендации до сих пор актуальны. Говорю я конечно же о политическом устройстве, о рисках централизации власти и бюрократизации, о важности свободы слова и совести. Я живу в РФ и вижу как наше правительство наступает на грабли возрастом 200 лет. Это поразительно, не перестаю удивляться тупости и трусости чиновников в правительстве, думских самодуров и главного узурпатора, который мнит себя спасителем нации, хотя на деле выступает её гробовщиком.

Чего скрывать, я люблю такие книги. Не за основное содержание, нет, хотя оно не то чтобы устарело, куда там, к пониманию личных границ наше общество (и почти все остальные, только каждое в своем изводе) все еще не пришло, но сами мысли, сама теория о том, что надо относиться к другим так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе, банальна и в середине XIX века тоже очевидно была такой. Так в чем же прелесть, спросите вы меня? Чем может быть хорошо пережевывание основной мысли более чем на двух сотнях страниц?
В антураже, отвечу я. И не столько в сюртуках и викторианских позах (стоит только посмотреть на фотографии Джона Стюарта Милля, как то самое чувство узнавания охватывает тебя), сколько в чем-то забытом, засыпанном потом слоями новых эпох и идей. Итак, есть указанная выше банальность и флер, который тянется от почитателей и критиков (в их числе не могу не упомянуть Карла Маркса, который в «Капитале» с экономическими построениями ДСМ бодался с присущей ему концентрацией), считавших Милля провозвестником либерализма. И есть то, что ненароком прокрадывается на страницы, не впечатляет современников, ибо для них это просто ткань реальности, нерефлексируемые вещи. А нас (по крайней мере, меня) это удивляет.
Вот Милль, как поколения до него и после, сетует, что времена гигантов прошли. То ли дело было лет шестьдесят назад у французов, когда у них составляли Энциклопедию и работала гильотина. Или там у немцев во время Наполеона и после него, все эти философы и прочее. А в нашей скучной Англии, мол, ничего не происходит, сидим тут и чахнем. Ну, про траву зеленее и так себе молодежь говорили все со времен древних греков, это только затравка. А дальше Милль начинает заливать про то, как жизнь стала слишком скученной, пространства благодаря ж/д исчезли, все читают одно и то же, глобальная деревня уже наступила, дальше пустота, крах и падение цивилизации. Вернее, великое усреднение.
Дальше он рассказывает удивленному мне, что есть шанс, что все в мире будет как в САСШ, где хоть и есть богатые, но общественное мнение таково, что богатство надо прятать, его просто негде там промотать, никакой роскоши, все одинаковое, по крайней мере на виду. Какой долгий путь, однако, прошли Штаты с тех пор, не находите? Здесь же Милль, не снижая темпа, пишет о сложностях с мормонами, которых в Англии так боялись (стоить вспомнить хотя бы заметно более позднее упоминание их кровавых и несправедливых порядков Конан Дойлем). По Миллю, проблема ровно в том, что они были для англичан очевидным знаком общего регресса, представляете, люди говорят по-английски - и многоженцы! Ужас, надо срочно отправить карательную экспедицию.
При нынешней глубокой специализации научного знания и вызванного этим распространения всякой антинаучной ерунды в широких массах трудно не удивиться программе, предложенной Миллем для усовершенствования образования. Он требует от всех носителей знания универсальной подготовки, вернее, умения самостоятельно доказывать постулаты любой науки, отказаться полностью от доверия к специалистам. Такое, увы, возможно, только при относительно низком развитии этих самых наук, дальше просто невозможно каждому человеку удерживать в голове всю сумму знаний, накопленных человечеством.
Милль также критичен к образовательным учреждениям, настаивая на необходимости только экзаменов без формального обучения в стенах заведений. При этом за несдачу экзаменов детьми он хочет штрафовать родителей, точнее отца. Это, мол, будет стимулировать родителей следить за успехами детей.
Самым здравым и самым приложимым к современному контексту стал рассказ о чиновниках и их талантах. Милль пишет: дескать, это прекрасно, что в Англии в чиновниках сплошь неудачники и посредственности, это, мол, уберегает систему от соблазна подмять под себя все, впитать таланты и заменить собой общество с его бурлящими инициативами. Любопытно, любопытно. Довольно диалектично он пишет и о необходимости уважать странности, ведь без этого любое общество ждет лишь застой.
Да, все это в целом прожектерство, да, порой жутко наивное, и не трудно заметить, что же вызывало сарказм Маркса. Но не трудно заметить и отсутствие зашоренности, здравый подход к равноправию народов и полов, хорошие намерения и достойную эрудицию. В вечном споре между котиками и рептилоидами отнесем Милля к котикам (но пока запишем только карандашиком).

В своём труде "О гражданской свободе" Джон Милль обращается к довольно актуальной на сегодня теме, которая по уверениям автора будет признана самым жизненным вопросом будущего. Теме свободы...
Согласно Д.Миллю "не свободно то общество, какая бы ни была его форма правления, в котором индивидуум не имеет свободы мысли и слова, свободы жить, как хочет, свободы ассоциации, – и только то общество свободно, в котором все эти виды индивидуальной свободы существуют абсолютно и безразлично одинаково для всех его членов. Только такая свобода и заслуживает названия свободы, когда мы можем совершенно свободно стремиться к достижению того, что считаем для себя благом, и стремиться теми путями, какие признаем за лучшие, – с тем только ограничением, чтобы наши действия не лишали других людей их блага, или не препятствовали бы другим людям в их стремлениях к его достижению..."
При этом, пожалуй, суждения Джона Милля о том, что "свобода печати есть одна из необходимых гарантий против правительственного произвола или притеснения" выглядят сегодня довольно спорно, равно как и подтверждение того, что народ не должен терпеть, чтобы какая бы то ни было законодательная или исполнительная власть предписывала ему иметь известные мнения или определяла бы, какие мнения или доктрины могут свободно доходить до его слуха и какие нет (что, конечно, бывает только в одном случае, когда интересы власти не тождественны с интересами народа).
Особенное же качество действий, нарушающих свободу слова, считает Джон Стюарт "состоит в том, что они во всяком случае составляют воровство по отношению ко всему человечеству, как к будущим, так и к настоящим поколениям, как по отношению к тем, кто усвоил бы себе преследуемое мнение, так и по отношению к тем, кто бы его отверг. Если мнение правильно, то запрещать выражать его значит запрещать людям знать истину и препятствовать им выйти из заблуждения; если же мнение неправильно, то препятствовать свободному его выражению – значит препятствовать достижению людьми не меньшего блага, чем и в первом случае, а именно: более ясного уразумения истины и более глубокого в ней убеждения, как это обыкновенно имеет своим последствием всякое столкновение истины с заблуждением".
Выражаясь простым языком, Джон Милль апеллирует к будущим поколениям, которые в своём стремлении познать истину и не имея различных точек зрения по интересующим их вопросам, по его мнению будут "духовно обворованы"...
При этом Джон Милль подтверждает этот тезис утверждением о том, что "мы никогда не можем быть совершенно уверены, что мнение, которое мы намереваемся уничтожить, было мнение ложное, а если бы и были в том уверены, то уничтожение такого мнения есть также зло".
Не принимая во внимание противоположные точки зрения невозможно получить действительную картину происходящего... Ведь именно в споре, в диалоге различных мнений рождается истина...

В конце концов государство всегда бывает не лучше и не хуже, чем индивидуумы его составляющие. Если оно предпочтет административное искусство, или, лучше сказать, эту кажущуюся способность, которая приобретается практическим занятием подробностями какого-нибудь дела, – если оно это предпочтет широкому и высокому индивидуальному развитию и умалит таким образом своих граждан, чтобы сделать послушным в своих руках орудием для достижения хотя бы даже и благих целей, то не замедлит оно убедиться, что с маленькими людьми нельзя сделать ничего великого, и что превосходная его машина, для совершенства которой оно всем пожертвовало, ни к чему не пригодна по причине отсутствия жизненной силы, которую оно задавило, чтобы облегчить ход своей машины.

Не надо также забывать, что поглощение всех лучших способностей страны в правительственную корпорацию рано или поздно делается бедственным для умственной деятельности и прогрессивности самой этой корпорации. Будучи крепко сплочена, действуя как система, и следовательно, как и все системы, руководствуясь в своих действиях известными, раз установленными правилами, правительственная корпорация подвергается постоянно искушению впасть в беспечную рутину, превратиться в мельничную лошадь, и когда она раз впадет в такое состояние, то если по временам и выходит из него, так разве только увлекаясь какой-нибудь незрелой идеей, успевшей завладеть фантазией одного из руководящих его членов.

Индивидуальное развитие только тогда возможно, когда индивидуум имеет свободу вести такой образ жизни, какой признает для себя лучшим, – и чем большую степень этой свободы предоставлял индивидууму тот или другой век, тем более этот век имел цены в глазах потомства.










Другие издания


