
Бабочки на обложках
Katerinka_chitachka
- 2 037 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Изучать историю посредством художественной литературы, возможно, не самая рациональная мысль. Тем более, что этот роман не является биографией какого-то конкретного политического деятеля, образ сборный и вымышлен автором. Но думаю, что описания исторической эпохи получились достаточно достоверными.
Автор НУ ОЧЕНЬ не любит ставить точки и разбивать текст на абзацы. Повествование неспешное, атмосферное; то от первого лица, то от третьего; местами очень сочное, а местами жутко нудное. Менталитет испаноязычных писателей, наверное. Цитаты из Декарта служат ироничными и ёмкими эпиграфами к многим главам.
***
Тяжела жизнь латиноамериканского тирана начала ХХ века и пестрит разнообразными событиями. Переворот следует за переворотом, то забастовки, то покушения, то войны, а ведь ещё надо и о здоровье позаботиться, и о телесных и духовных потребностях не забыть.
Времена меняются, меняются декорации, но не меняется жизнь. Гринго устраивают перевороты, спонсируют обе воюющие стороны и наживаются на разрухе. Европа - как флюгер, волчком крутящийся в ураган. А в Латинской Америке всё никак не устаканится.
Оказалось, я очень мало знаю про Латинскую Америку, и чтение данного романа сподвигло меня на дальнейшую прокачку знаний по этой теме.

В отличии от предыдущего дикаторского романа "Я - верховный", этот роман читался легко и на одном дыхании. Потому что "Превратности метода" написаны в классических канонах плутовского романа. Кстати это третий диктаторский роман из взаимного договора Маркеса, Карпеньтера и Роа Бартоса, который подарил нам "Превратности метода", "Я верховный" и величайший "Осень патриарха".
Диктатор здесь, не то чтобы уж какое то зло во плоти, а себе вполне харизматичный персонаж. Любит выпить, при том что о его алкоголизме знают все. Любит женскую ласку, не прочь и в бордели зайти. В меру образован и начитан, любит блеснуть вычурным словцом, правда в основном предпочитает цитировать чужие мысли чем рождать свои. Он преклоняется перед литературой и искусством. Является большим поклонником европейской культуры и пытается навязать ее своей "варварской" стране. Да и вообще тяготит он к Европе и предпочитает проводить времени там больше чем у себя дома. Любит конечно дары отечества отложить к себе в карман и на свои Европейские счета. Но время от времени и родине своей не забывает и старается какие то положительные реформы провести у себя дома, правда все это как то ограничивается только культурой. Вообщем - славный малый.
Но есть у него правда один большой недостаток. Как только приходит какая то опасность его власти, тот он уже не брезгует никакими методами и появляется стандартный набор диктатора банановой республики: репрессии, действия тайной полиции, допросы с пытками в подвалах, задействание армии против повстанцев, резня и убийства целых селений, с фотографированием себя на фоне трупов, расстрел мирных демонстрантов. Ну и конечно же договорняк с янки, куда же без него! Редкий диктаторкий режим в Латинской Америке строился без поддержки США, а оставшиеся строились с поддержкой Союза. И огорчает нашего бедного Главу Нации, что Европа как то не сильно положительно относится к превратностям его метода, и начинает воротить нос от него, что ранит чувствительное сердце нашего тирана.
А итог становится вполне закономерен, в конце концов Америке надоедают шалости диктатора и они находят союзника "почеловечнее", не без предательства со стороны самых близких сторонников (привет Трухильо).
Так же в противовес диктатору в романе появляется собирательный образ Студента - революционера, борца за свободу, интеллектуала, твердого и непоколебимого характером и увлеченного левыми идеями. Смог ли он свои идеалы полностью воплотить в жизнь, мы в самом романе не увидим, но сама история Латинской Америки дает ответ на этот вопрос очень отчетливо.
Ни страна, ни сам диктатор в романе не называются, это не реальная страна и не реальный человек, но собирательный образ, хотя упоминается множество других реальных диктаторов живших в тот же временной промежуток времени, к примеру мексиканский диктатор Парфирио Диас был близким другом главы нации. И пусть роман не затрагивает каких то очень глубоких тем, но читается легко и очень точно дает представление о политической кухне Латинской Америки периода диктатур, написанный в форме не магического реализма, а плутовского романа.
Так что я определенно советовал бы его как отправную точку, для начала ознакомления с жанром диктаторского романа

Так, в сомнениях и колебаниях, прошел конец августа, хотя Глава Нации наблюдал течение дней и ход событий с почти веселым любопытством. Судя по быстроте проводимых операций, армии Мольтке без особых затруднений вскоре подойдут к Триумфальной арке, ибо теперешним французам-генералам далеко до тех, чьи имена высечены на громаде наполеоновского монумента. И этот чванливый и развратный город подвергнется такому очищению огнем, какого не предвидел ни один здешний католический писатель, сравнивая Париж с Содомом и Гоморрой и даже с распутным Вавилоном, после эрекции (это слово, как сказал Флобер, следует употреблять лишь в разговоре о статуях и архитектурных сооружениях) его Эйфелевой башни, Вавилонской башни, этого современного Зигурата, Маяка космополитизма, Символа смешения языков, башни, которая удачно сочетается по высоте с белыми хотя архитектор мечтал увидеть их золотыми — башенками собора Сакрэ-кёр.

«Богатые, обленившиеся нации, — говорил Президент, — хиреют и теряют свои основные достоинства. Эстетизм — это хорошо, но человек, дабы укрепить мускулы, которые слабеют от чрезмерно долгого созерцания Красоты, жаждет — после пребывания в длительном трансе — Борьбы, жаркой схватки, битвы не на жизнь, а на смерть. Прекрасен образ Людвига Баварского, воспетый нашим Рубеном Дарио и даже Верленом, но для объединения и возвеличения раздробленной и впавшей в спячку Германии более полезен грубый, неотесанный Бисмарк со своим воинственным пылом, чем правитель-музыкант, строитель поэтичных, но, по существу, ненужных замков. Эта драка не будет ни долгой («три месяца, три битвы, три победы», — утверждали его же собственные генералы), ни такой кровопролитной, как в 1870-м, ибо народы, уже наученные горьким опытом, не дадут ей вылиться в нечто подобное «мерзкой Коммуне». А Франции полезна встряска, сильнодействующее лечение, шок, чтобы покончить с ее летаргическим самодовольством. Зазналась — нужно дать ей урок. Все еще полагает, что мир живет по ее указке, а на самом деле исчерпала свои великие духовные возможности и вступила на путь явного декаданса. Пришел конец царствованию литературных гигантов: Гюго, Бальзака, Ренана, Мишле, Золя. Здесь уже перестали появляться всемирно значимые величины, и. потому Франция начала искупать великий грех, который в наш многообразный век состоит в пренебрежительном, презрительном отношении ко всему тому, что существует за ее границами. Все, что чуждо его стране, нимало не интересует француза, убежденного, что он живет для того, чтобы доставлять удовольствие человечеству. Но перед ним встает теперь во весь свой рост новый человек, который вселяет ужас громогласным утверждением своей воли и который, вероятно, станет властелином эпохи; ницшеанский человек, обуреваемый неистребимой Жаждой Власти, трагический и агрессивный герой спектакля под названием «Вечное Повторение прошлого», возвращающегося снова в действиях, которые потрясают мир...»
Перальта, знавший скромные мыслительные возможности своего господина, был уверен, что Глава Нации никогда не читал Ницше и цитирует его с таким авторитетным видом только потому, что вчерашней статье натолкнулся на его изречения, конечно, приведенные в кавычках.

Мир вступил в Эру Техники, но от Испании мы унаследовали только язык — и неподходящий, чтобы следовать эволюции технической лексики. Будущее принадлежит не Гуманистам, а Изобретателям. Однако испанцы на протяжении веков ничего не изобрели. Ни двигателя внутреннего сгорания, ни телефона, ни электрического света, ни фонографа, и, наоборот... Да, если бы по капризу Всемогущего каравеллы Колумба перерезали путь «Мейфлауэру» и бросили якоря у острова Манхэттен, то английские пуритане направились бы в Парагвай, и сегодня Нью-Йорк был бы нечто вроде Ильескаса или Кастильехой де ла Куэста, тогда как Асунсьон поразил бы вселенную своими небоскребами, Таймс-сквером, Бруклинским мостом и всем прочим. Европа стала миром прошлого. Миром, пригодным для того, чтобы прогуляться на гондоле, помечтать среди римских развалин, посозерцать витражи, обойти музеи, провести приятный и полезный отпуск. Миром, упадок которого усугубляла всевозрастающая аморальность, особо проявившаяся в области секса, — там женщины ложились с любым мужчиной, оттуда молодые североамериканские солдаты вывезли horrid French customs, на что порой намекали, понизив голос и с таинственным выражением лица.
Затем — смена декораций: средневековая сеньора с произношением уроженки Канзас-Сити читала длинное-предлинное письмо.












Другие издания


