
Флэшмоб 2011. Подборка глобальная :)
Omiana
- 2 165 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Я явно промахнулась с категорией для этой книги, отнеся ее к времени СССР. Ибо речь идет еще о царской России. Надо было уточнить года жизни писателя, вот уж правда... Зато путешествие вышло неожиданным и от того еще более увлекательным, удивительным. До того читанные мной автобиографии начинались самое дальнее 30 годами. Про более ранние эпохи я читала, но уже биографии, от третьего лица. А тут внезапно речь идет о восьмидесятых. И на автомате думаешь о 1980 годе, но как возможны частные фабрики?! И после небольшого ступора вдруг оказываешься совсем в другом времени, совсем в другой эпохе. В эпохе, когда не знали ни телефона, ни самолетов, а фото предков автомобилей печатались в журнале "Наука и техника" (если я ничего опять не путаю). И понимаешь, насколько удивительно было жить в то время, а особенно - жить ребенку. Честно говоря, я и сейчас порой ловлю себя на этом ощущении, когда то, о чем читала в фантастических книгах вдруг становится реальностью. Но речь не обо мне.
А еще удивительно читать о человеке, как о знакомом Репина, Римского-Корсакова, Льва Толстова и прочих классиков. Об их тусовке, так сказать.
Описание Петербурга, причем такого, который можно увидеть и сейчас. Ибо архитектура центра никуда не делась, а настроение - дело каждого.
Книга называется "В начале жизни", поэтому литературного пути там особо и нет. Повествование заканчивается 1905 годом, когда ему исполнилось 18 лет. Конечно, постоянно упоминаются его и чужие стихи, которые он читал в компании и со сцены, но для меня это в первую очередь книга о времени, с которым я была совсем не знакома.

Не зря в детстве Самуил Яковлевич Маршак был моим любимым поэтом! Многие его стихи и сказки знала наизусть наравне со стихами и сказками Корнея Ивановича Чуковского, поэтому пройти мимо «В начале жизни. Страницы воспоминаний» я не могла.
Повесть о своих детских годах автор начинает с описания жизни своих родителей, о Воронеже, где родился Самуил Яковлевич, о своих первых впечатлениях. Далее повествование потихоньку переходит к гимназическим годам. Очень интересно было читать про обучение в царской России. Как тепло отзывался герой о своём учителе Владимире Ивановиче Теплых! «Он преподавал нам с первого класса латынь, а с третьего и греческий язык, но, в сущности, ему, а не учителям русского языка - Антонову и Пустовойтову - обязаны мы тем, что по-настоящему почувствовали и полюбили живую, некнижную русскую речь.
Не много встречал я на своем веку людей, которые бы так талантливо, смело, по-хозяйски владели родным языком. В речи его не было и тени поддельной простонародности, и в то же время она ничуть не была похожа на тот отвлеченный, малокровный, излишне правильный, лишенный склада и лада язык, на котором объяснялось большинство наших учителей».
Интересен был и перевод младшего Маршака в Питерскую гимназию, где у него началась новая жизнь. Судьба свела его с критиком, общественным деятелем Владимиром Васильевичем Стасовым, который ввел молодого поэта в свой творческий круг, способствовал выбору литературы, как основного вида занятия. Интересно было читать о Репине, Горьком, Шаляпине, Толстом.
Книга оставила приятное впечатление.

Вероятно мой заурядный анализатор смог мне предложить только сравнения автобиографической книги Маршака о его юности ‘В начале жизни’ с подобной у Толстого, поэтому буду рассуждать в данном ключе.
Оговорюсь, у Толстого трилогия получилась шикарной с его чувствами, переживаниями, их подробным, сочным описанием, с его двойственностью и эволюцией его изначально незрелых мыслей, с нотками философии экзистенциализма, с конкретно ощущающимся в тексте взрослением героя - взрослеют его мысли, его слова, его рассуждения. Маршак написал подобное о себе, но без всего вышеперечисленного.
Его книга больше состоит из конкретного жизнеописания. Герой даже в моменты действий и диалогов вспоминает о происходящем раньше. И здесь Маршак пускается в долгие описания людей и событий, происходивших с ним. И если Толстой был с собой очень жесток - постоянно описывал свои детские недостатки и их непосредственное влияние на дальнейшую жизнь (стоит вспомнить только как через всю трилогию мимолётом упоминается чуть ли не уродливость Иртеньева в ярких подробностях), прошёлся почти по всем смертным грехам, и по гордости, и по гневу и зависти, при этом давая себе же конкретную характеристику и сталкивая себя же все с большими и большими препятствиями, в итоге заканчивая на самой тревожной ноте, то Маршак больше внимания уделяет своим успехам и точечно описывает свои литературные таланты: вот он пишет стихи и они нравятся всем в школе, вот он пишет прозу, и его приятели по дороге домой заслушиваются его пересказами, вот он в Питере внезапно встречает очень важного человека, который моментально оценивает его талант как чуть ли не самое светлое, что с ним происходило в жизни.
После Толстого Маршак кажется поверхностным, не таким глубоким, но интересным именно на сюжет. Здесь уже первый проигрывает, у Маршака событий больше, они насыщенней, они быстрее сменяют друг друга. В сменяемость демонстрируется и их четкая зависимость друг от друга. Не просто ‘нас собрали и повезли куда-то’, а конкретные решения, влияющие на конкретных героев.

Если немецкий урок шел первым, дежурный по классу должен был читать перед началом занятий короткую молитву.
Но, желая затянуть время, эту молитву обычно повторяли два, три, а то и четыре раза подряд.
Убедившись, что Густав Густавович ничего не замечает, молитву стали постепенно удлинять, прибавляя к ней слова других молитв, в том числе и заупокойных.
Рихман терпеливо слушал это странное попурри, стоя перед кафедрой и низко наклонив - из уважения к чужому вероисповеданию - слегка лысеющую голову.
Наконец ребята совсем обнаглели и стали служить перед немецким уроком целые молебны и панихиды.

"Мы вдруг узнали и поверили, что и в наше время есть на земле смелые, вольнолюбивые люди, непоклонные головы, и что жизнь свою можно выбирать, а не идти по готовым, давно проложенным дорожкам."

Подобно американцам, я любил "счастливые концы" и потому предпочитал книги, в которых рассказ ведется от первого лица. Это давало мне уверенность, что герой романа, рассказывающий о самом себе, не умрет от чахотки, не утонет и не застрелится. Но оказалось, что и это не всегда гарантирует герою безопасность. Бывает и так, что рассказ от первого лица где-то на последних страницах внезапно прерывается несколькими рядами точек, а затем - уже от третьего лица - спокойно сообщается, что герой приказал долго жить...












Другие издания


