The Cultural Front: Power and Culture in Revolutionary Russia

When Lenin asked, "Who will beat whom?" (Kto kogo?), he had no plan to wage revolutionary class war in culture. Many young Communists thought differently, however. Seeking in the name of the proletariat to wrest "cultural hegemony" from the intelligentsia, they turned culture into a battlefield in the 1920s. But was this, as Communist militants thought, a genuine class struggle between "proletarian" Communists and the "bourgeois" intelligentsia? Or was it, as the intelligentsia believed, an onsl...

Рейтинг LiveLib

4,3

2 оценки

5
50%
4
50%
3
0%
2
0%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 2Хотят прочитать 4

Рецензии

red_star25 июня 2020 г.
На культурном фронте без перемен
Сборник статей автора, чей подход когда-то если не создал, то выкристаллизовал «ревизионизм» в исследовании советской истории. Статьи теперь, после появления довольно объемной историографии, порой кажется неполными и неглубокими, но в начале-середине 70-х должны были казаться (и судя по реакции, казались) настоящим прорывом, ведь они открыто постулировали отказ от взгляда сверху, от концепции монолитного аппарата, подмявшего под себя всю жизнь в государстве, и заменяли эти представления, порожденные холодной войной, на картину взаимодействия, взаимосвязи власти и интеллигенции.
Статьи разные, порой сильно разные, и дело не только во времени написания, но в теме, интересовавшей автора в каждый отдельный момент. На меня самое большое впечатление произвела статья о моделях сексуального поведения советских студентов середины-конца 20-х, о которых мы можем судить по довольно крупным анкетным опросам, проводившимся как в столичных городах, так и в Одессе. Автор пытается подтвердить или опровергнуть картину, нарисованную авторами-моралистами (в первую очередь в «Луне с правой стороны», в которой, если верить синопсису от Фицпатрик, речь идет об оргиях как норме студенческой жизни), которые считали, что снятие ограничений после революции зашло слишком далеко. Опросы показывают (как откровенно люди-то отвечали) и уровень измен в браке, и сторонников свободной любви, и походы к проституткам, и количество импотентов (из-за последствий войны и нервного перенапряжение, в том числе из-за учебы), даже некоторое число гомосексуальных контактов (в основном лесбийских). Кроме собственного полового вопроса и меня, и Фицпатрик поразили ответы, которые говорят о наличии культуры употребления наркотиков в Одессе в конце 20-х, о которой также открыто писали в анкетах. Теперь «Человека с киноаппаратом» (1929) буду пересматривать с большим любопытством – вдруг эти люди, мелькающие в кадрах Вертова, те самые, из опросов?
Сразу несколько статей показались мне предшественниками книг других авторов, Добренко, например, в особенно большом долгу перед Фицпатрик. Так, в статье о попытках партийного руководства привить музыкальному сообществу свои, довольно консервативные вкусы, Фицпатрик пишет то же самое, что и Добренко в «Позднем сталинизме» , показывая, что сами музыканты довольно умело уводили дискуссию от обсуждения их личных «грехов» куда угодно, начиная забалтывать основную тему. Шостакович привычно и рутинно каялся, обещал исправиться, а остальные начинали свистеть про что угодно, только не про то, о чем хотели говорить власти, лишая, что в 1936, что в 1948, дискуссию остроты и накала. В другой статье Фицпатрик очевидно предвосхищает книгу Добренко «Политэкономия соцреализма» , расширяя понятие литературного жанра до всеохватной советской идеологии, предписывавшей видеть признаки будущего в настоящем, сколь угодно убогом.
Лено в своей книге о советской печати писал, что «общественность» надо переводить как ‘official society’. Фицпатрик с ним заочно несогласна, пытаясь перевести «Общественница» (журнал для жен партийной и интеллигентской элиты во второй половине 30-х) как ‘civic-minded woman’.
Самое интересно в этом сборнике статей – утверждение, которое с тех пор развивали многие авторы, что старая интеллигенция сумела победить власть и навязать ей свою культурную гегемонию. Красные энтузиасты (без особой партийной поддержки) попробовали устранить старую интеллигенцию в кавалерийском наскоке Культурной революции во времена Первой пятилетки, но в результате только погрязли во взаимной грызне мелких и крупных фракций. Сталин подумал, не впечатлился и сделал ставку на проверенную временем, войнами и революцией старую интеллигенцию, отменив почти увольнения и ссылки. Несмотря на несколько попыток (довольно вялых) навязать интеллигенции марксистскую ортодоксию, в итоге в каждой отрасли знания были созданы аккуратные культы основополагающих фигур (Павлов, Макаренко, Станиславский, Горький). Никто из них не был марксистом, все они стали пунктом согласия между партией и интеллигенцией – про них писать можно и нужно. Для интеллигенции они были шаблоном лояльности, для партийных чиновников (в том числе цензоров) мерилом этой самой лояльности – с их работами можно было сравнивать новые вещи, создаваемые интеллигенцией.
Возьму на заметку «Луну с правой стороны», любопытно, по описанию настоящие «ревущие двадцатые». Также постараюсь запомнить ‘brouhaha’ и ‘Tin Pan Alley’ (хотя последнее уже где-то встречал).
Читать далее
49
663
DeadHerzog10 сентября 2017 г.
Власть и культура в борьбе за власть в культуре
Книга составлена из разных частей, написанных Шейлой Фитцпатрик в разное время - в течение двух десятков лет в 70-80-е годы. Некоторые главы являются переработанными статьями, другие взяты из ее ранних книг - например, из Education and Social Mobility . Автор основательно поработала напильником, многое дополнила и дописала, так что книга выглядит вполне органично, а ее части вроде как вполне однотемны и дополняют друг друга, но учитывать ее некоторую франкенштейность все-таки стоит - швы-то все равно видны. Стоит отметить также, что то, что многие идеи и мысли Фитцаптрик, которые сейчас кажутся само собой разумеющимися и вполне естественными, в семидесятые были откровенной ересью и воспринимались чуть ли не как оправдание режима и репрессий.
Основная идея книги заключается в том, что Фитцпатрик рассматривает интеллигенцию и партию как две конкурирующие элиты Союза, находившиеся в постоянном (действительном или потенциальном) конфликте друг с другом. Внутри обеих элит были те, кто сотрудничал с "врагом" - например, РАПП в интеллигенции или Луначарский в партии. Отдельных членов и даже группы внутри этих элит репрессировали и уничтожали, но сами элиты никогда не теряли своего статуса и преференций. Фитцпатрик как раз и пишет об определении и самоопределении "интеллигенции" и "рабочих", о борьбе за гегемонию в культуре и о том, кто же все-таки победил - не самый простой вопрос, как выясняется, учитывая, что значительная часть партийного руководства была далеко не из рабочего класса, а культурная революция завершилась реабилитацией "буржуазной" интеллигенции. Конфликты между элитами закончились в конце тридцатых, когда старые специалисты, пролетарские выдвиженцы и партаппарат сформировали новую советскую интеллигенцию.
Понятно, что тема сложная, местами спорная (я сам не согласен с утверждением автора, что фракционная борьба в партии закончилась в 1921), она активно оспаривалась коллегами-историками, но написана книга увлекательно и со знанием дела. Фитцпатрик с удовольствием потрошит механизмы взаимодействия партии и народа, рабочих и специалистов, рассматривает психологию масс и отдельных групп, выявляя подноготную различных явлений и тенденций двадцатых-тридцатых годов - спецеедства, индустриализации, реформ в образовании и внутрипартийной борьбы. Хорошая книга для лучшего понимания особенностей сталинской эпохи, повлиявшей на всю последующую историю Союза, и ее формирования в сердцах и умах советских граждан.
Читать далее
12
422