
Эксклюзивная классика
that_laowai
- 1 386 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Странно, но этот маленький рассказ Лавкрафта напомнил мне и "Корабль-призрак" Гауфа, и "Рукопись, найденную в бутылке" По, и "Одиссею" Гомера. Такие разные вещи и вдруг сошлись в одной точке Лавкрафта. А рассказ, ведь, не совсем типичный для этого автора, здесь нет того запредельного ужаса, который царит в большинстве его произведений, но есть другая вечная составляющая Лавкрафта - исследование глубин собственной души и сознания,
Главный герой - Бэзил Элтон - сновидец, как и большинство героев рассказов, собранных в Цикле снов. Он - потомственный служитель маяка, возвышающегося над покрытыми слизью, скалами, Бэзил испытывает чувство неизбывного одиночества, ощущая себя последним человеком на Земле. И тогда, как спасение от подкрадывающегося безумия, к нему приплывает таинственный белый корабль и увозит его в величественный океан Страны Снов.
Как когда-то Одиссей, он посещает неизведанные и очарованные страны и земли, существующие в океане его собственного сознания. Земля Зар - обитель мечты и забытых прекрасных мыслей; Таларион - город тысячи непостигнутых чудес, населенный демонами; Зура - страна Недостигнутого Блаженства; наконец, прекрасная Сона-Ниль - страна воображения и фантазий.
Здесь, в последней из перечисленных стран, Бэзил познал истинное блаженство, это был настоящий Эдем, в котором не было ни времени, ни пространства, было только чистое наслаждение бытием. Но, история снова, как когда-то у Адама и Евы, повторяется - Бэзил горел страстью познания, он хотел постичь суть и природу Богов, он стремился в последнюю неизведанную страну - землю Надежды, обиталище Богов - Катурию.
Небесная птица, ведшая Белый корабль на Запад к неизведанной Катурии, выполняла роль змея-искусителя. Но всё закончилось трагически, божественная природа, манившая прекрасными образами и музыкой, не далась исследователю заветного Океана, и вместо Земли Надежды он попал в водопад крушения Надежд.
Наказанием за дерзость было возвращение в реальность из сладкого безумия, к обломкам Белого корабля, разбившегося о скалы, когда грезивший Бэзил перестал поддерживать огонь маяка - угасший разум похоронил великие надежды.

Из всего мною прочитанного до сих пор у Лавкрафта эта повесть менее других "ужасна" и в большей степени, чем другие произведения этого автора, содержит в себе детективную составляющую. А кроме того в ней присутствует дух мистификации, причем на двух уровнях: мистифицировать автора-рассказчика мог Этли, а мог и автор мистифицировать читателей.
На такую мысль наводят профессиональные интересы двух главных героев, и Алберт Уилмарт, и Генри Экли, оба - фольклористы, они занимаются сбором и изучением фольклора Новой Англии. Оба могли быть в курсе народных поверий, гулявших среди жителей горного Вермонта. Воспользовавшись слухами, появившимися после наводнения 1927 года, любой из них мог дать ход своей богатой фантазии, и сочинить леденящую историю о инопланетной расе, тайно обитающей в горах и ревниво относящейся к любому проявлению интереса в свой адрес.
По окончании чтения повести нельзя с уверенностью сказать, что Уилмарт не стал жертвой обстоятельного розыгрыша со стороны Экли, в то же время нельзя быть уверенным, что сам Уилмарт не выдумал всей этой истории. Но в его изложении присутствует детективная линия, он постоянно вынужден разгадывать подоплеку новых фактов, которые оказываются в его распоряжении, и подвергать их сомнению. Но история так и заканчивается ничем, уходя, как пересохшая река в песок догадок, версий и недоговоренности.
Сказанное выше касается фабулы повести, если же говорить о проблематике, то она типична для Лавкрафта. Хотя есть некая новация, инопланетная раса в этот раз представляет из себя что-то типа мыслящих грибов, но и она завязана на общую для всех произведений автора тему, являясь составной частью общего древнего вселенского зла, от неё веет духом пресловутого Ктулху. Но, все же, научно-фантастические ноты звучат в этой повести громче хоррорских, что тоже довольно нетипично для Лавкрафта.
Представленная им раса крылатых грибов Ми-Го, что с тибетского переводится как "дикие люди", представляет темную планету Юггот, которую автор идентифицирует с только что открытым Плутоном. Крылатые самодостаточны, они не нуждаются в контактах и сотрудничестве с землянами, в то же время они настоящие конспирологи, беспощадно преследующие всех, кто проявляет к ним повышенный интерес.
Кроме ссылок на открытие Плутона, есть в повести еще одно обращение к новациям современной автору науки - он вступает в полемику с самим Эйнштейном, поставив под сомнение его теорию относительности, наделив Ми-Го возможностью перемещаться со скоростью выше скорости света.
Повесть нашла отражение в творчестве большого количества писателей более поздних периодов, которые рассмотрели разные аспекты происходящих в ней событий и дали разные трактовки, подчас крайне экзотичные.

Начну с каламбура: "Серебряный ключ" - ключевое произведение не только в "Цикле снов", но и во всем творчестве Лавкрвфта. В этом небольшом рассказе заложена основа его авторской философии: ощущаемый нами мир, это еще не весь мир; реальность сна может быть реальнее действительности; сон перетекает в реальность, реальность в сон, нет четкой грани между этими двумя мирами; пространственно-временной континуум имеет искривления, которые позволяют перемещаться в пространстве и времени.
"Серебряный ключ" четвертый рассказ в цикле, объединенным общим героем - Рэндольфом Картером. Ему предшествует "Сонамбулический поиск неведомого Кадата", "Показания Рэндольфа Картера" и "Неописуемое", а продолжает "Врата серебряного ключа".
И все же именно этот рассказ, как я уже сказал, ключевой. В первых трёх повествуется о сновидческих приключениях Рэндольфа, а здесь объясняется причина его особых способностей. Выясняется, что роду Картеров восходящему к колдовскому Салему (не первый случай в творчестве Лавкрафта), принадлежит таинственный серебряный ключ, открывающий дверь между двумя мирами: реальным миром и миром снов.
Овладев ключом, Картер испытывает потребность отправится в родовое поместье под Аркхемом. И здесь ключ открывает ту самую дверь - реальность и сон смешиваются, перетекают друг в друга, накладываются и, наконец, замыкаются. Что случилось с Рэндольфом, он переселился в мир своих снов, обретя в нем полную реальность, или ему удалось переместиться во времени, причем, перемещенным оказалось только его сознание, а тело осталось телом того мальчишки, которым он был когда-то?
По-любому из этого мира он ушел, на полпути к заброшенной усадьбе был найден его автомобиль и вещи, но сам Картер исчез, но исчез для своих современников, но не для читателей Лавкрафта, мы-то знаем, что никуда он не исчезал, а просто продолжил свои путешествия по необозримым мирам параллельной реальности.

Время неподвижно, и, соответственно, не имеет ни начала, ни конца. Представление о времени как о чем-то движущемся и вызывающем перемены есть иллюзия. Да и само время, в сущности, является иллюзией. Прошлое, настоящее и будущее существует лишь в представлениях обитателей низших миров с малыми числом измерений. Люди связывают движение времени с происходящими переменами, каковые также суть иллюзия, ибо все что было, есть и будет, существует одновременно.

Впоследствии Картер свел знакомство с людьми, отвергавшими старые мифы, но те оказались еще безнадежнее религиозных фанатиков. Им было не дано усвоить, что красота неразрывно связана с гармонией и потому в суетливом многообразии космоса возможно только одно приемлемое для всех понятие красоты: это нечто гармонирующее с нашими снами, мечтами и воспоминаниями и позволяющее нам сотворить свой собственный маленький мир, отгороженный от вселенского хаоса. Эти люди не понимали, что добро и зло, красота и уродство являются всего лишь декоративным обрамлением картины мира, а вся их ценность заключается в том, что они дают нам некоторое представление о мыслях и чувствах наших предков, создававших те или иные детали орнамента, сугубо индивидуального для каждой культуры и каждой расы. Вместо этого «вольнодумцы» либо полностью отрицали все эти понятия, либо сводили их к примитивным и грубым инстинктам, тем самым практически не отличаясь от дикарей и животных. В их уродливо искаженном сознании каким-то образом угнездилось чувство гордости за свое «духовное освобождение», при том что они оставались рабами предрассудков ничуть не менее пагубных, нежели те, от которых они якобы освободились. В сущности, они всего-навсего сменили идолов: место слепого страха и бездумного благочестия заняли вседозволенность и анархия.
Картера не прельстили эти новомодные, обретенные по дешевке и дурно пахнущие «свободы»; они оскорбляли его представление о красоте, а его разум восставал против убогих логических потуг, посредством которых доморощенные идеологи пытались облагородить свои изначально ущербные постулаты, навесив на них культовую мишуру, снятую с ими же ниспровергнутых старых идолов. Большинство из них пребывало в заблуждении относительно смысла жизни, полагая его некой самодовлеющей категорией, одинаково применимой ко всем и каждому. При этом они не могли обойтись без привычных понятий морали и долга, никак не соотносимых с понятием красоты, хотя сама Природа в свете их научных открытий подтверждала свою абсолютную независимость от каких-то умозрительных нравственных норм. Приняв за аксиому иллюзии справедливости, свободы и формальной логики, они поспешили отвергнуть прежние знания и верования, даже не дав себе труда подумать о том, что эти же самые знания и верования лежат в основе их нынешних убеждений и являются их единственным ориентиром в бессмысленной и хаотичной вселенной. Лишившись этого ориентира, их жизнь вместе с тем лишилась и конкретной цели, что вынудило их искать спасение от смертной тоски в нарочитой деловитости, в диких буйствах и грубых чувственных наслаждениях. А когда все это приелось до тошноты, они обратились к иронии и сарказму, избрав главным объектом нападок очевидные всем недостатки общественного устройства. Этим несчастным было невдомек, что их сознательно упрощенный и огрубленный подход к действительности покоится на столь же шаткой основе, что и религиозное мировоззрение их предшественников, а сегодняшняя удовлетворенность жизнью может завтра обернуться жестоким разочарованием. По-настоящему насладиться спокойной и неувядающей красотой можно только в счастливых снах, однако наш мир лишил себя такой возможности, в угаре идолопоклонства утратив драгоценный дар детской чистоты и невинности.

Ни смерть, ни душевные или физические муки не могут породить такого отчаяния, какое вызывает утрата собственной индивидуальности. Обратившись в ничто, мы обретаем забвение; но осознавать себя существующим, одновременно зная, что ты лишён собственного «Я» и более не являешься единственным и неповторимым, чем-то отличным от всех других, — вот он, истинный апофеоз ужаса.
















Другие издания


