Нога судьбы, пешки и собачонка Марсельеза

Антон Павлович Райский, немолодой, некогда популярный писатель, от безделья плюет с балкона в соседей. Однажды утром он, плюнув в очередной раз, случайно попадает плевком на лысину знаменитого критика Добужанского. Напуганный и несчастный, Антон Павлович находит себе утешение в шахматах: расставив на доске фигуры, он называет именем оплеванного Добужанского черную пешку и с удовольствием "съедает" опасного критика. Следующим днем Добужанский ломает шею. Вечером Антон Павлович вновь обращается...

Жанры

Рейтинг LiveLib

3,4

18 оценок

5
11%
4
39%
3
39%
2
11%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 17Хотят прочитать 26

Рецензии

Evangella15 сентября 2018 г.
Антон Павлович Райский успешный писатель, попутно махровый эгоист, лютый мизантроп и трусливый нытик. Гонит тоннами всякий ширпотреб, пишет сценарии к второсортным сериалам, финансово вполне обеспечен. Сейчас у него маленький творческий кризис, поэтому его стабильная ненависть к всему человеческому роду обострилась до предела. Особенно Антону Павловичу досаждают давно скончавшиеся писатели-классики, смотрят на него с книжных полок и злорадствуют. Мерзавцы и воры! Посмели родиться на несколько веков раньше гениального Антона Павловича и украли все лучшие сюжеты!
Только в одном находит временное утешение наш брюзга — каждое утро идет на балкон, копит слюну и смачно плюёт на проходящих внизу соседей и их гостей. В профессиональном плевании важна любая мелочь, потому скорость и направление ветра Антон Павлович определяет получше любого Гидрометцентра. И вот как-то утром на радаре появляется роскошная лысина, буквально предназначенная для плевка. Готовьсь. Цельсь. Пли! Цель поражена! Оплеванный поднимает голову и оказывается литературным критиком мирового уровня, от рецензии которого зависит карьера любого автора. И вот 13 числа 13 года начинается эта запутанная, трагическая и смешная история.
Александра Николаенко оказалась абсолютно моим автором. У нее есть свой узнаваемый стиль, но данная книга в корне отличается от премиальной истории Убить Бобрыкина.
Автор смачно пропесочивает все аспекты, как творческой жизни, так и жизни обычной повседневной. Ярчайшие типажи, ироничные ситуации, фантасмагорический абсурд, психоделические вещие сны, сплошные отсылки к классическим авторам и сюжетам. Этот роман можно смело считать посвящением Булгакову с его МиМ, но встретятся вам и Ильф с Петровым, Гоголь периодически будет забегать на огонек, Чехов подмигнет, Федор Михайлович добавит драматизма, да и много кто будет помянут и не забыт.
У каждого персонажа своя история. Например, нам подсветят типаж, в который могла бы превратиться Маргарита, ставшая ведьмой от горя и бед. Бесноватая Феклиста, окруженная котами, сыплющая проклятиями с диким хохотом проносящаяся мимо обалдевших читателей в допотопном скрипящем лифте.
Типаж верной и любящей жены, готовой на все ради своего пакостного муженька. Коллеги, бывшие одноклассники, слегка сдвинутые поклонники, правоохранители, корреспонденты, сотрудники жилконторы. Всем воздастся.
Очень понравилось, как Николаенко играет с текстом, придумывая вроде бы вычурные метафоры и обороты, но удивительно образные и точно подходящие моменту. Плюс к атмосфере дают авторские иллюстрации, все же по образованию она художница и отлично рисует. Классические мотивы не просто соседствуют с экспериментальными, они срастаются, как сиамские близнецы. И это хорошо)
Радует меня разнообразие современной русской литературы. На любой вкус, на любое настроение.
Читать далее
13
616
KseniyaIevleva3 августа 2023 г.
«Антон Павлович Райский не любил людей»
Мне понравилось! И несмотря на то, что Антон Павлович - старый брюзга и ворчун, переживаешь и за него, и за верную его супругу Людмилу Анатольевну, и за собаку Марсельезу. Хочу отметить потрясающий слог автора - живой, богатый, метафоричный, полный иронии. История небольшая, читается за 2-3 вечера. Книга с легкостью погружает нас в мир писательства, а некоторая театральность происходящего кажется вполне уместной. Замечательно выписаны все второстепенные персонажи. Отдельная благодарность Александре Николаенко за чудесные иллюстрации (я насчитала больше 20). Все-таки писатель и художник в одном лице встречаются не часто, и всегда интересно посмотреть на персонажей глазами их создателя.
Читать далее
3
78

Все рецензии

Цитаты

Evangella13 сентября 2018 г.
Людмила Анатольевна любила мужа. Любя мужа, Людмила Анатольевна чувствовала свою обязанность читать его. Любовь требовала от нее этих исключительных усилий. Сам муж тоже требовал, чтобы его читали. Часто муж читал вслух. Муж читал хорошо, верно расставляя акценты, напряжение в паузах и изменяя голос при прочтении диалогов.
О чем читал муж, оставалось для Людмилы Анатольевны загадкой.
Читая, Антон Павлович пристально следил за женой тяжелым взглядом левого глаза. Правым глазом Антон Павлович читал.
Когда Антон Павлович читал «свое», нельзя было перебивать его, спрашивать или приподнимать бровь. Заметив приподнятую бровь на лице жены, Антон Павлович мгновенно вспыхивал, отбрасывал рукопись в сторону и пулей вылетал в туалетную комнату. Где запирался, впадал в депрессию и мог промолчать до ужина.
При прочтении Людмила Анатольевна сидела перед мужем, замерев как кролик перед удавом. Смотрела вдаль и, когда голос мужа приобретал трагические оттенки, доставала платок и всхлипывала.
Муж оставался доволен.
В сущности, муж был беззащитен и доверчив, как дитя. Подвержен влиянию магнитных бурь. Вспыльчив, капризен и не уверен в себе. Перемена направления и силы ветра могли довести Антона Павловича до отчаяния. Его обижали критики. Особенно негодяй Добужанский. Молодые нахальные авторы, саблезубые, как свора диких шакалов, мчались вслед Антону Павловичу, стараясь покрепче тяпнуть его за ляжку и отбить загнанную Антоном Павловичем в кювет литературную музу.
Литературная муза, изменчивая, как юная любовница, то бросалась от Антона Павловича Анной Карениной на рельсы, то изменяла мужу с фантасмагористом Лукуменко. То уходила к драматургу Дрозякину с первого этажа.
Соломон Арутюнович Миргрызоев, владелец издательства «Луч-Просвет», холодный расчетливый монстр от книжного бизнеса, питавшийся муками авторов, как Дракула кровью невинных младенцев, издававший Антона Павловича в твердом переплете и с иллюстрациями, давил литературную музу Антона Павловича договорными сроками.
Мымра Куликовская из редакционного отдела «Луч-Просвета» губила музу мужа препинательными знаками. Подрубала музе крылья. И резала Антон Павловича живьем.
Муж возвращался из «Луч-Просвета» мрачнее тучи. Муж говорил: «Выдра Куликовская убила сцену с газонокосилкой. Это конец!» Людмила Анатольевна не помнила, что именно это была за сцена, у мужа было много трагических сцен, связанных с газонокосилками, элеваторами, экскаваторами и эскалаторами. Но она опускала руки или взмахивала ими и произносила: «Боже мой! Антоша! Какой ужас, ни в коем случае не уступай!» Но Антон Павлович обреченно вздыхал, из чего Людмила Анатольевна заключала, что муж уже уступил сцену беспощадной Куликовской.
Читать далее
4
182
Evangella13 сентября 2018 г.
Мышеловкой Антону Павловичу представлялась разверзнутая пасть ноутбука.
Разверзнутая пасть манила Антона Павловича, как манит прекрасная женщина, обещая взаимность. С восторгом мыши, привлеченной запахом сыра, Антон Павлович бросался к столу. Заносил безымянный палец над россыпью букв, намереваясь облачить их рассеянное богатство в гениальную повесть или роман. И беспомощно замирал.
Холодно взирал на Антона Павловича с книжной полки Спиноза, ухмылялся Вольтер. Гёте, Руссо и Ауэрбах прятались за тяжелыми гардинами, высовывая длинные носы. Шуршал и ворочался Гоголь. Хихикал Заратустра, подмигивала хитрая ведьма Вульф. Печально отворачивался Виклиф. Скрипел пером надутый лицемер Шекспир. Томас Мор высовывал край лиловой мантии из-за плеча грустного бородатого Диккенса. Шептались адские сестрички Шарлотта с Эмилией.
Спина Антона Павловича горбилась. Под халатом разливался ядовитый пот умственных усилий. Антон Павлович ненавидел Спинозу. Взгляд Спинозы был ему отвратителен. Толстые губы и глупые брови Спинозы, густые волосы Спинозы, спокойный взор тихих чайных очей Спинозы, бессмысленный трактат Спинозы «О Боге, человеке и его счастье» и весь он сам доводили Антона Павловича до отчаяния и чесотки. Болела печень. Имплантат вдавливался в десну.
Антон Павлович хватался за голову. Вскакивал из своего «ливингстона» и бросался к полке со Спинозой с воинственным, пронзительным стоном.
Когда поверженный насмешливый бенедиктинец в семи томах оказывался на полу, Антон Павлович тапочкой отправлял его под диван. Это помогало. Но ненадолго. Кроме ненавистного Баруха, оставалась еще вся английская, французская, испанская, японская и прочая классика. Оставался Маркс. Оставался Энгельс. Оставалась нестерпимая, жалкая, скучная, отвратительно написанная Русская Классика. Фиглярская поэзия Золотого века, хромоногий Байрон, ловелас Александр Сергеевич, Жуковский. Замятин и Карамзин…
Лесков и Федор Михайлович. Фонвизин и Шмелёв. Два Толстых и еще одна Толстая.
С ними было ничего не поделать.
Джером Клапка Джером…
Оскар Уайльд…
Блейк…
Остен…
Мери Шелли…
Конан Дойл с Агатой.
Шоу, Киплинг и Грин…
Жужжа в пустой голове Антона Павловича, начинал кружиться Карлсон. Малыш бил его сочинением Линдгрен по твердой лысине…
Все они – те, что стояли на полках справа и слева, посередине, вверху и внизу, те, что с таким ледяным презрением взирали на Антона Павловича свысока, – были воры! Воры и негодяи, удачливые негодяи, опередившие Антона Павловича отнюдь не талантом, умом или плодовитостью, а только временем своего рождения.
Родись Антон Павлович в семье Габриэля Альвареса в 1632 году, он стал бы Спинозой. Но хитрый Барух – спинозист, пронырливый, как его метафизика, – обошел Антона Павловича на четыре столетия.
Уайльд отнял у Антон Павловича «Дориана Грея».
Кристи – «Десять негритят» и «Восточный экспресс».
Шекспир отнял Гамлета, Ромео с Джульеттой и «Сон в летнюю ночь».
Все эти так называемые авторы, а на самом деле воры и негодяи, отняли у Антона Павловича сон, успев написать до него все, что он мог бы написать, и, теперь умерев, торжествовали, недоступные и безнаказанные.
«Нет, погодите у меня, мерзавцы, я вам еще устрою! Я вам покажу, как! – угрожал классикам Антон Павлович, затравленной тенью мечась вдоль полок. – Я тебе покажу „Войну и мир“! – обращался Антон Павлович к Льву Николаевичу. – Я тебе покажу „Преступление и наказание“! – обращался Антон Павлович к Федору Михайловичу. – Я тебе такие алые паруса устрою!» – обещал Антон Павлович Александру Степановичу. И классики замирали в испуганном, благоговейном ожидании.
Сразив птеродактилей от литературы, Антон Павлович падал в кресло и, обессиленный, затихал. Ему не писалось. В голове оставался жужжать Карлсон. Лысина по-прежнему отражала свет настольной лампы.
Читать далее
2
272
Evangella13 сентября 2018 г.
Феклиста Шаломановна была поэтесса и вдова фантаста Бессонова. Однажды сойдя с ума от всего, что ее окружало, Феклиста Шаломановна стала ведьмой и всегда теперь входила в лифт в половине одиннадцатого утра, чтобы занять передвижную кабинку ровно до половины пятого вечера. Безумная вдова опускалась и поднималась в кабинке туда-сюда, и когда лифт останавливался, распахивала дверцы, чтобы произнести проклятие. Произнеся проклятие, Феклиста Шаломановна с грохотом захлопывала створки перед носом у проклятого соседа и уезжала.
Проклятые жильцы и их гости вынуждены были подниматься на нужный этаж пешком, переступая через котов. Мимо проклятых в зарешеченной шахте пролетала, зловеще хохоча из своей лифтовой ступы, фантастическая вдова. Проклятия, которые Феклиста Шаломановна щедро раздавала направо и налево, произнося их с чувством и рифмой, как назло, сбывались все до единого.
– Я зрю ступень, когда твои цветы увянут. Низвергнется в руках твоих коробка, и вдребезги ты поломаешь голень! – кричала из створок Феклиста, и нарядного незадачливого гостя увозила в травматологический пункт скорая медицинская помощь.
– Остановись, несчастный! Путь наверх твой горек! – произносила Феклиста, и непослушный муж обнаруживал у себя наверху измену.
– Тебе четвертая ступень грозит потерей! Я зрю разбитых жизней скорлупу! – шипела ведьма, и бедная домохозяйка, ровно на четвертой ступени уронив сумку с продуктами, разбивала десяток свежих яиц.
Феклисты боялись. Коты Феклисты и даже случайно заблудшие в дом беспризорные коты пользовались у жителей дома уважением и полной неприкосновенностью. Коты были священны, как пятнистые Го в индуизме или депутаты Государственной думы. Их подкармливали, наливали им в блюдечки молоко, но не гладили – из предосторожности. Это были совершенно дикие, хотя и домашние, свирепые и царапучие коты с бессовестными мордами и блатными повадками. Разговаривали коты на надтреснутом, тягучем «мяу». Шипели и бросались под ноги спускавшимся и восходящим. Даже самых плешивых и злобных из котов среди жильцов принято было называть Нюсей и Васечкой.
Несколько раз лифт ломался, застревая посередине шахты, и тогда проклятия неслись из закрытой кабинки до самого позднего вечера или утренней зари, утроенные эхом. Лифтер-диспетчер и усатый, пожелтевший от страха мастер в зеленой куртке МОСЛИФТ обходили дом с проклятым лифтом стороной. Но проклятия Феклисты Шаломановны все равно настигали их, как упрямые бегуны финиша беговой дорожки.
Читать далее
1
126