Книги в мире 2talkgirls
JullsGr
- 6 350 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Безупречно красиво изданная (правда, в дурацком клеевом переплете - не успеешь до конца дочитать, как страницы начинают сыпаться), но, что называется, "скомканная" и довольно невнятная книжица. Анатолий Рясов в общем-то резонно поспешил обозвать её недоразумением и "псевдобиографией", ссылаясь на неточности в переводах, на обилие фактических ошибок, на путаницу с (очень немногочисленными) источниками, на сентиментальный тон и неуместную патетику, на отсутствие какого бы то ни было литературоведческого анализа, вместо которого читателю предлагаются "унылое изложение событий, перемежаемое не всегда уместными историческими экскурсами и пространными цитатами из Черчилля и Бродского." Упрёки совершенно справедливые - но вот последние два пункта как раз и указывают на то, что ценного можно найти в этой книге. Николаевская - одна из первых переводчиц Беккета на русский и редакторка первого в СССР сборника его текстов; в предисловии она ("ностальгически", как замечает Рясов) вспоминает:
Беккет Николаевской - это не столько "просто" Беккет, сколько "русский" Беккет, Беккет, которого протащили в Россию контрабандой, обклеив неизбежными этикетками с надписями "гуманизм" и "одиночество человека в современном капиталистическом обществе". Чтобы понять, "почему его герои такие", нужны "жизненный опыт" и биографические подпорки ("тысячи, миллионы раненых и убитых в Европе и в Советском Cоюзе стали трагическим подтверждением правоты Беккета и его сподвижников"), а также комментарии "авторитетов" - таких как Бродский и простиГ-споди Генис. Как биография эта книга не открывает читателю ничего нового - но зато она оказывается интересной иллюстрацией того, как новая идея огорашивает человека, к ней не подготовленного... то есть, простите, как прочитывались тексты Беккета его первыми советскими читателями; и с помощью каких рамок и схем они "приручали" и осмысляли такую радикальную и безжалостную литературу. Судя по всему, одна из самых популярных страгегий - акцентировать у Беккета "юмористическое" начало (предсказуемо "восходящее к Кэрроллу и Лиру"). Николаевская упорно настаивает на комическом, "сатирическом" характере и "Мэрфи", и "Уотта" - и первая постановка "В ожидании Годо" в СССР, подробно здесь описанная, тоже оказывается неожиданно карнавальной, чем удивляет заезжих немецких театралов. (Гарольд Пинтер писал о Беккете: "the more he grinds my nose in the shit the more I am grateful to him" - но русский интеллигент ещё со времён Бахтина знает, что shit - это материя карнавальная; и с тех же самых пор он научился любить карнавал). И удачным контрапунктом к повествованию Николаевской идут приведённые в "Приложении" рецензии на российские постановки Беккета, подтверждающие всё то же самое: что "Беккет в русском театре оказался гуманистом" и что "эти жестокие драмы абсурда" в прочтении российских режиссёров "оставляют светлое ощущение". Что ж, все мы знаем, каким важным было для Беккета берклиевское essi est percipi - стало быть, и эта книга, представляющая собой именно что слепок с перцепции его произведений на одной шестой суши, имеет известную культурную ценность.

Его идея о "движении в никуда" - motion in stasis, заимствованная из античной драмы, впоследствии стала доминантой его творчества. И это, не без оснований полагал Беккет, не дань софизму, а отражение сути большинства людей: бессмысленное, бесцельное движение к угасанию.

Однажды Сэм вернулся в свою комнату в общежитии с металлической дощечкой, написал на ней крупными заглавными буквами: "БОЛЬ. БОЛЬ. БОЛЬ" и прибил ее над кроватью. И это станет доминантой в его творчестве.

















