
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
russischergeist
- 39 918 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Я узнала об этой книге из Твиттера, рекомендовали известные люди. Поскольку голод по хорошей современной литературе преследует также, как героиню романа голод настоящий, приложила усилия, выписала на Озоне, доехала до пункта самовывоза. Пожалела ли я обо этом, нет, не пожалела, но пожалела, что жизнь круглая, что все это я уже видела, читала, слышала. Ничто не запомнилось, никто не полюбился. Язык яркий, сочный, местами даже грузный, требующий усилий, чтобы переваливать мощные эпитеты, а где то перешагивать, как в лесу через поваленные деревья. Но мы читаем не слова, мы читаем истории, а там все тоже самое - Питер, бандитский, само собой, время такое было, грязь, проституция, голод, общаги. Что-то новое в характерах? Сюжетных ходах? Отношениях? Нет. А может и нет уже его, нового? Может зря жду. Может быть не надо под пятьдесят читать молодых? Им надо пройти свои круги и захотеть в Москву, где ты сидишь с рождения и ждешь их, чтобы сказать свое "понаехали". Книга не понравилась, хотя готова отдать ей должное. Я так понимаю, что Катя в Москве. Москва слезам не верит. Жду следующую книгу.

Первое, что я прочитала, открыв книгу в случайном месте:
«Ну и ну. Валечка? Зачем же так о себе?»
И немедленно захотелось так какому-то представиться и посмотреть на реакцию)))
Книгу «Город не принимает» при желании можно упрекнуть в массе недостатков – в сумбурности там, или в сырости текстов, но у нее не отнимешь главное – она живая. В граните Петербурга может и не бьется сердце, а на этих страницах оно колотится как сумасшедшее.
Потому что это юность – время, когда кровь бежит быстрее, смерть ранит сильнее, любовь греет теплее.
Читаю, и так странно быть вновь тронутой юношеским и наивным:
Да, да, шепчу я мысленно, в 18 лет я тоже писала такое на знаменах, когда шла в атаку. Держись, девочка, будет весело и страшно, будет больно и смешно, как пел Лукич...
Почему-то Катя Пицык тронула меня невероятно, и книга - злая, категоричная, насмешническая стала для меня трогательной, щемящей, грустной.
Эти несколько питерских лет из обросших уже легендами девяностых словно старые фотографии доцифровой эпохи, пусть помятые и выцветающие, но хранимые до конца, просто чтобы помнить какой ты была.
P.S.
Я вот только всё думаю, а если не город? Если кажется, что жизнь не принимает, то куда надо уехать, чтобы стало легче?

Злые 1990-е годы. Санкт-Петербург. Университет. Кафедра искусствоведения. Люди. Люди, которых собрала вокруг себя эта кафедра. Во всём их разнообразии. От мажоров до неформалов. От провинциалов до местных. И всё это через историю учёбы автора.
Честно. Своеобразно. Местами смешно. Очень интересно. Прочитывается залпом. Ни сколько не жалею о потраченных на книгу деньгах и затраченном на чтение времени.
Из ранее читанного более всего напомнило книгу Арины Обух "Муха: Академия имени Штиглица", но если у Арины было часто похоже на набор зарисовок и мемуаристики, то у Кати книга более напоминает именно роман, связное художественное произведение.
----------Цитаты из книги:
"Настанет день, и ты возблагодаришь свою ***дскую судьбу за каждого женатого мужчину, с которым тебе не удалось переспать.".
"Мы - поколение сирот. Наши родители не смогли дать нам ничего, кроме жизни и денег."
"- Ведь что такое секс? Это же не то, что тебе нажимают на нужные точки и ты переживаешь возбуждение и потом случается отток крови от матки и все это... Нет. Это не секс, а, строго говоря, онанизм. А секс - это состояние. В котором тебе кажется, что весь белый свет в твоих руках. Если люди доверяют друг другу, если каждый знает о другом, что тот не сделает ему ничего плохого: когда наступает момент доверия, то эти: органы - они становятся передатчиками. Человек наполняется состоянием сам и получает возможность передавать другому. Если это получается: - Тогда человек может жить, сворачивая горы. Остальное - от лукавого.".

На улице шел зимний дождь. Водянистые хлопья снега сползали по внешней стороне стекла, будто улитки, оставляя слизистые следы. Время от времени с крыши падали тяжелые капли. И ударялись о подоконник, как о дно пустого ведра. Типичный февральский день. Петербургский. Так сказать, фрагмент общей патологии места – один из тех дней, в какие электрический свет включают в три часа пополудни – на момент, когда человек еще не сделал и половины того, что хотел. Лампа накаливания символизирует смерть светового дня.

На их фоне мы – приезжие – смотрелись довольно тускло, и даже не потому, что жили в шестиметровых комнатах и стирали вещи в тазах в душевой; думаю, причиной нашего унылого, отсутствующего вида являлось ложное удовлетворение: бежав в мегаполис, мы полагали главное дело собственной жизни уже сделанным. Оставалось всего ничего – выпросить у Господа побольше денег. И вложить их в поиск любви.

Мы читали Шекспира вслух. «Но разве я, ведя войну с тобою, не на твоей воюю стороне». Теперь это кажется странным. Но тогда, в отсутствие компьютеров, мы развлекались сонетами.














Другие издания


