"Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов": избранная библиография
AkademikKrupiza
- 98 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Весьма полезный текст для понимания психической атмосферы излома времен и характеристики психопатологии периода перед Великой войной и после.
Обычно в подобной литературе с кем-то себе идентифицируешь (хотя бы в некоторой степени, вживаешься в чужую жизнь). Но здесь этого не хотелось совсем – какой-то паноктикум безумцев, тихо- и буйнопомешанных.
Эмилий Метнер – фигура, конечно же, чрезвычайно любопытное. Русский немчик, свихнувшийся на германстве, гётеанстве, вагнерианстве и чемберленстве. Он хотел воспитать в немецком орнунге Белого, но тот был слишком «скифом». Немецкая душа, к тому же отягощенная множеством заболеваний, этого не вынесла и между Бугаевым и Метнером пошла война взамен прежней дружбы. Автор-славист описывает этот раскол гораздо жестче, чем это дано, скажем./ в предисловии к двухтомнику переписки Э.Метнера и А.Белого. Там тон более миролюбивый, но вряд ли Юнгг сознательно фальсифицирует факты, хотя и пишет с «тенденцией». Имея задачей осудить и объяснить немалый антисемитизм своих героев, даже побочных («Блок, сам антисемит» и т.п.). Написано, повторим, очень жестко и непривычно для русского читателя, привыкшего больше к сопливым восторгам (особенно когда речь идет о гениях и талантах). А здесь «нацист» Vs «бесноватого» (и сопутствующие им лица).
Подбор этих лиц тоже весьма любопытен. Такое узнаешь. Шагинянка, к примеру, такая была «штучка», это потом стороила из себя преданную коммунистку. А может, и стала ею. Или вот почти канонизированный Иван Ильин – монархист и православный философ строгих правил. В первую революцию тяготел к террористам. Вместо православия увлекался Фрейдом и Адлером и даже всячески советовал их терапию своему дружку Метнеру (что не мешало ему на него нападать). Поборник самодержавия, после его падения в 17 году более всего был озабочен нападением на Белого в защиту Метнера (нашли друг друга люди с психическими расстройствами) и из-за чего – из-за трактовок Штайнера и Гете. Нет, не озабочены были сохранением исторической России многие из ее позднейших апологетов. (А другим она и не нужна была со своей культурой – советское варварство оказалось им ближе и созвучнее). Сам И.А.Ильин далее сделался строгим и скучно ригористичным защитником традиционных ценностей (так завязавший алкоголик ратует за абсолютную трезвость и осуждает даже пригубление бокала вина), зная, какие демоны сидят внутри. Ну и вся эта «философская мура» (по позднейшему отзыву А.Герцык). Маялись людишки дурью и Родину свою про…. ли.
А уж что с сексуальность было. Для дилетантов открытие подробностей жизни героев Серебряного века таит немало пряных «открытий». Но, допустим, если сравнить несколько … сумбурные отношения с женщинами того же Блока с тем, что творилось с героями этой книги, то поведение певца «прекрасной дамы» - это детсад. А тут: «треугольники», «четырехугольники», брак без секса вместо секса без брака, переключения с объекта на объект, воспаленные влюбленности и латентный гомоэротизм и чего только еще не было. Сам главный герой жил в полиандрическом браке, деля жену с братом Николаем-композитором, а та раз за разом рожала от него мертвых детей. Страшная одержимость наших «антисемитов» еврейскими женщинами (так и вспоминается Хармс: «передо мной сидела голая еврейская девушка и по ее половым органом текло молоко»). Неудивительно, что среди таких психически неустойчивых натур всякого рода «учителя», типа антропософского «доктора» и психоаналитики собирали обильный урожай последователей, почитательниц, пожертвователей и прочих «лохов». Тот же Белый свихнулся на Штайнере (из-за чего и порвал с Метнером). Посмотрите на бугаевское фото 1916 года – в глазах явно плещется безумие. А о его душевном состоянии некоторое представление дает отрывок «Возвращенье на родину». На написание «Петербурга» эти метания, конечно, оказали самое непосредственное воздействие. Любопытно, что и в конце 20-х Белый продолжает восхвалять создателя «Гётеанума», несмотря на то, что тот в 20-е годы его самого «послал» (и укатил наш поэт из Германии обратно в «совраску»).
Болезненная «немецкость» Эмилия Метнера также достойна пристального внимания. Это могло бы быть личным конфликтом идентичностей (как и у Ильина и прочих детей от «межнациональных браков» или живущих в среде чужой культуры), но из-за того, что Россия так и не успела стать национальным государством, все это превращалось в громадную социально- политическую проблему. Немецкая династия, сидевшая на российском троне, была, в общем-то, чужда стране и не понимала русского народа, несмотря на экзальтированное православие. Последняя императорская чета – пример более чем убедительный. Не было (и нет) в России русской власти – что поделать. Взгляд Метнера на русских – это тоже взгляд на «варваров», которых нужно воспитать в правильном духе. И он выбрал объектом воспитания А.Белого, в котором рассмотрел гениальность, нуждающуюся, по его мнению в немецкой духовной выделке. И отсюда постоянные обращения к Гете, в Вагнеру и Ницше, к другим немецким философам, в чем по линии «Мусагета» участвовали Степун и Шпет. Но русские – не немцы. Одновременно русская культура и социальность с государственностью еще не успели укрепиться, находясь под воздействием чужеродных и все более усиливающихся влияний. У линии Метнера особых шансов не было, «немецкость» тогда воздействовала на Россию через социал-демократию, образцы для революционеров, прямую им помощь во время войны (пресловутый пломбированный вагон»). Французы облучали часть элит через масонерию (для масонов верность их французской ложе была превыше всего). Так и разорвали РИ в ненужной ей войне.
Все эти вихри врывались и в личные судьбы. Скажем, Э.Метнер, всячески старался продвигать своего музыкального брата (на наш слух довольно скучного, даже заунывного рояльщика). Для этого он не только обрушивался на еврейскую «Эстраду», но и всячески гадил русскому гению С.Рахманинову, а также ревновал к Скрябину. В этом ЭМ помогали и его неразумные адепты вроде И.Ильина (у того читал статью «Музыка Метнера») и глухую Шагинян. Такой вот культурный империализм. Борясь со «штемпелеванной юдаизированной культурой», Метнер, Белый и Ко не предлагали России достойной русской альтернативы. (Хотя, если брать Рахманинова, то его отношения с Метнерами были весьма неоднозначными, а сама фигура гениального композитора может отражаться в очень многих «зеркалах» его современинков)
И вправду, состояние умов и душ в эпоху финдесиклевского «вырождения» представляется по этой книге ужасной. Ладно богема, но ведь и многие люди, принимавшие политические решения были довольно безумными. Они и увлекли европейскую цивилизацию в пропасть войны, погубив миллионы нормальных людей, которым пришлось платить жизнями и увечьями («идет безрукий в синема») за мозговое несварение «элит».
Некий паллиатив был найден в разновидностях психоанализа. Наш герой, покинувший Россию и выдворенный из Германии Эмиль, сошелся близко с К-Г. Юнгом, друг друга и лечили (примечательно, что в захваченной безумцами России бывшей пациентке и любовнице Юнга, безумице Шпильрайн, ставшей «доктором», доверили лечить и воспитывать детей – КОГО, попутно спросим, готовили в СССР из подрастающего поколения шпильрайнихи, макаренки и пр. «педологи»!?).
По Европе, как реакция на безумие красное, разливалось безумие коричневое, которому и Метнер, и Юнг отдали некоторую дань. Автор, обвиняя их в этом, а также приводит в приложении некоторые письма. Вообще, эмигрантский период жизни ЭМ заинтересовал мало. Мелькали там фигуры Г.Гессе и Г.Кайзерлинга, православненького Ильина звали читать лекции вместе с хасидом Бубером, бывшая жена ЭМ Анна вместе с братом Николаем оказались в Лондоне, на роль меценатки Морозовой Метнер пробовал рокфелершу Маккормик, с Юнгом тоже наступило охлаждение, по своему обыкновению метался по касательной между несколькими женщинами, какие-то связи поддерживались со спасшимися эмигрантами, но все это было уже постфактум. Катастрофа разметала прежний мир, хотя его реликты оказали и даже продолжают оказывать заметное влияние на его посткатастрофическое состояние. Но не является ли усреднение и омассовление выживших людишек реакцией на слишком сильное своеобразие и перверсии творческих людей начала ХХ века.
А биография Э. Метнера даст фору иному захватывающему роману – интересному, но болезненно неприятному.




Другие издания
