
Книжные ориентиры от журнала «Psychologies»
Omiana
- 1 629 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Наверное, я идеальный читатель для этого роман. Разбирайся я в шестидесятниках хорошо, так, наверное, бросилась бы искать несоответствия в мелочах между выдуманной реальностью и былью. А то и вовсе возмутилась бы бесцеремонностью и даже некоторой гордостью, с которой Аксёнов разворачивает на всеобщее внимание полинявшее исподнее того времени и радостно вываливает подковёрные тайны, которые зрели в душах тесной компашки вовсе не для общего пользования. Не разбирайся я в теме совсем, так роман показался бы мне странным, несвязным и откровенно скучноватым. Так же моей хлипкой эрудиции хватало ровно на то, чтобы угадывать основные имена, помнить примерные связи между персонажами и общую ситуацию вокруг литературы, но при этом совершенно не быть в курсе тонкостей, дат и особенно личностей поэтов и писателей.
Аксёнов ловко ещё в предисловии открестился от возможных обвинений тем, что якобы создал художественные полусловные образы, которые могут не совпадать с объективной реальностью. Само собой, с объективностью они в любом случае бы не имели ничего общего, будь даже Аксёнов летописцем и дотошным хроникёром. А так он честно заявляет, что все персонажи появляются перед нами через призму его восприятия. Поэтому Евтушенко так и останется вздорным, но талантливым пустышкой. И если вы до этого про него не сложили собственного мнения, то избавиться от этого осадочка будет ой как тяжело (с другой стороны, а нужно ли избавляться конкретно от этого осадочка?) Аксёнов в суждениях довольно резок. Уж если прощает, то всё, если не любит, то будет подсовывать какашки даже в мелочах.
А в целом роман о шестидесятниках вышел важным и нужным. Мы читаем не хронику, не приукрашенные мемуары, не сухую сводку из учебника литературы. Это живые воспоминания современника и непосредственного участника. И вот поэты, знакомые раньше только по своим стихам, наконец-то выпукло проявляются между строк, обретают плоть, кровь и обаяние. Увидеть их живыми – бесценно. И даже блошиные скачки по годам не мешают воспринять целое полотно романа. Казалось бы, внятного сюжета у него нет, события просто идут и идут, не цепляясь за стержень. И в этом и фишка. В настоящей жизни нет сюжета и «главной линии». В реальности всё просто катится вперёд запутанным комом, подминая под себя людей и судьбы.
Когда мы разговаривали вскользь об этом романе с тем человеком, который мне его порекомендовал, он сказал, что эпоха получилась весьма романтично прописанной. И он даже не знает, хотелось ли ему жить в то время. С одной стороны, тиски контроля чётко просматривались во всех культурных сферах жизни. С другой стороны, именно постоянная оглядка на пресловутые тиски и давала людям волшебный пендель, который заставлял их творить, двигаться вперёд и сплачиваться в тесные уютные компашки, в которых все участники резонировали с остальными. То-то и оно, у каждой медали две стороны.

...Останьтесь, прошу вас, побудьте еще молодыми...
...Про Советский союз я помню мало. Помню метро по 5 копеек, аттракционы в ЦПКиО, редкие заезжие луна-парки, которые всегда становились мега-событием, помню смешные игрушки в салоне фотографии и свою фотку - маленькая девочка с огромным надувным телефоном и не менее огромными бантами на косичках. Ни октябрят, ни, тем более, пионеров я не застала - когда Союз распался мне было 5 лет...
....Когда в старших классах на уроках литературы мы добрались до "шестидесятников", я не могла понять восторгов мамы, когда она, достав откуда-то тетрадки с рукописными стихами, начала сыпать теми фамилиями, которые попадались на страницах хрестоматии. С фотографий в учебнике смотрели сморщенные лица стариков. И, глядя на них, совсем не верилось, что они когда-то были молодыми и умели чувствовать. А мама на память сыпала стихами и чуть ли не поэмами. И рассказывала, какой редкостью в их молодости были нормальные джинсы и марлевые индийские сарафаны, про фарцу и полу-легальные клеши... Тогда, на заре нового века, это казалось какой-то несусветной дикостью...
Наверное, именно потому, что я оказалась дитем эпохи "дэнди" и кока-колы, понять всю глубину творчества шестидесятников я не могла. Раньше, когда речь заходила о Союзе и всех прелестях, характерных тому времени, у меня внутри опускался заслон. Факты раскладывались по самым дальним полочкам, а вот содержимое сквозь сердце не проходило. Вплоть до этой книги.
Парни с поднятыми воротниками,
В куртках кожаных, в брюках-джинсах.
Ох, какими словами вас ругают!
И все время удивляются: живы?!
Аксенов сознательно пытался уйти от мемуаров или биографий отдельных личностей. Он берет выше - это коллективный портрет целого поколения. Именно поэтому всех известных людей того времени, которые попали на страницы романа, - Роберта Рождественского, Евгения Евтушенко, Беллу Ахмадулину, Андрея Вознесенского, Булата Окуджаву, Владимира Высоцкого и многих-многих других - он спрятал под одному ему понятными псевдонимами.
Эта книга - о протесте тех людей. Об их мечтах. Об их желании жить свободными в несвободной стране. Без малого 30 лет (с начала 60-х до смерти Р. Рождественского в 1994 году) из жизни целого поколения. Поколения невероятно талантливых людей. В первой части романа они сопереживали Пражской весне, сопротивлялись режиму, боролись за право говорить то, что им хотелось сказать. Но уже во второй даже "по ту сторону книги" чувствовалась накопившаяся за десятилетие усталость, которая сквозила и в их творчестве, и в их взглядах.
Сыт я по горло, до подбородка.
Даже от песен стал уставать.
Лечь бы на дно, как подводная лодка.
Чтоб не могли запеленговать.
"Роман о шестидесятниках" стал последним романом Аксенова. Может быть, именно поэтому смерть и похороны Роберта Эра написаны настолько пронзительно, что буквально выворачивают на изнанку.
Это очень теплая и очень грустная книга. Она написана человеком, который действительно любил своих героев. Он не осуждает их - скорее, наоборот, оправдывает. Не напрямую, а косвенно. Просто обнажая реалии того времени. И грустит о них... О тех, кто ушел. О Владе Вертикалове. О Юстасе Юстинаускасе. О Роберте Эре.
Роман был завершен в 2007 году. Тогда Аксенов еще не знал, что через два года уйдет он сам, Ваксон, спустя всего лишь год после него - смешливая Нэллочка Аххо и любвеобильный Антон Андреотис...
Тихо летят паутинные нити.
Солнце горит на оконном стекле...
Что-то я сделал не так;
Извините:
Жил я впервые на этой земле.
Я ее только теперь ощущаю.
К ней припадаю
И ею клянусь.
И по-другому прожить обещаю,
Если вернусь...
Но ведь я не вернусь.
***
После этой книги случалось то, чего не случалось со мной никогда - мне захотелось читать запоем стихи. ИХ стихи.
10/10. Это было просто великолепно.

Невероятно..Как будто прожила с ними всё это время. Такие они НАСТОЯЩИЕ. И больше всего мне понравилась их дружба они не соперничали, каждый уважал друг друга, каждый в глазах другого был гений..Какое невероятное поколение. Смелое, беспечное, яркое.
Я переворачивала весь интернет, пытаясь найти прототипов героев этого романа. Приходилось угадывать, сопоставляя факты игру звуков имён. А фотоальбом во второй книге! Какие завораживающие фотографии! Здравствуйте, дорогие мои знакомые. А я вас знаю, всех-всех знаю. Даже знаю кем станет Эта милая девочка, старшая дочь Роберта Эра, Полинка (Катюша) Эр. Именно её «Ассоциации» и «Фантазии» я очень люблю, всё время поражаюсь бесконечной фантазии и таланту. Кто сказал, что природа отдыхает на детях?
Документальное повествование того времени. Под музыку Высоцкого и Окуджавы, под стихи Рождественского, Вознесенского, Евтушенко..Их знали и любили в народе. Песни на их стихи поют до сих пор. И я открыла для себя эти стихи! Невероятно! Песня «Огромное небо» - это стихи Рождественского! Я знаю эту песню от строчки до строчки, у нас на Украине, где мне выпало учиться один год, школа была имени Валерия Стрельченко, лётчика, спасшего город от падения горящего самолёта. И эта песня была гимном школы. Но то, что это Рождественский я узнала только сейчас, из книги Аксёнова.
Мне приятно было продолжить знакомство с этой семьёй. Начиная от Евгении Гинзбург, в романе упоминается и отец Ваксона (так называет себя в романе автор). Они разные мать и сын. Они смотрят по-разному на эту жизнь и на эту эпоху. Эпоху, породившую этих бунтарей, способных бросить вызов, сказать, спеть, а главное быть собой. Они свободны, они свободны как могут быть несвободные, они счастливы, как только могут быть несчастливые. Они любят, отбивают друг у друга подруг и жён, они прощают, они дружат семьями с «бывшими», они преданы прежде всего себе и своему творчеству.
А приведённые строчки в блокноте Эра – это же цитаты на все времена, какую ни возьми строчку! Их поэзия жива, как жив Окуджва, Высоцкий, как жив сам Аксёнов, и не умер Эр. Последняя глава очень грустная. Ваксон, прощаясь с другом, смотрит и видит то время, когда они были вместе, были единой командой, читали, верили, любили..Да и сам роман как стихи. И слышатся рифмы среди нерифмованных строк, как жизнь этого замечательного поколения, ритм, ритм, аккорды, рифмы, полотна..Где вы сейчас?

Ваксон на минуту задумался о выражении "ничего". Ничего на Руси означает хорошо. В том смысле, что нет ничего плохого. Пока. Если что-то происходит, это всегда плохо.

- Я больше не могу... Она ревнует меня к фонарным столбам!










Другие издания


