
Известные писатели и пенитенциарная система
jump-jump
- 923 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Книжка попалась мне случайно, хотя по тому у меня есть на работе, в машине и дома (это нормально - я живу в Забайкальском крае, а Балябина издавали стотысячными тиражами, тут эта книжка есть в каждой семье). Был сильно удивлён буквально с первых страниц - казалось, что читаешь "Тихий Дон" вперемешку с "Поднятой целиной", только вместо южных названий фигурирует забайкальская действительность - Ингода, Чита, сопки, казачьи войска Дальнего Востока и вот это вот всё. Написано откровенно хорошо - и язык отменный, и сюжет довольно динамичный, и трагедии на каждом шагу, и сомнения, и тревоги, и красивые женщины, и смелые мужчины, и шашки, нагайки, враги, сражения.
Отдельные блоки выписаны просто гениально. Вся картинка вокруг Янкова, Спирьки Былкова и их пьяной встречи с бандой Пережогина достойна экранизации лучшими режиссёрами Голливуда и Болливуда. Не меньше неё достойна реанимации на большом экране и в сердцах всех читателей мира процедура похищения Насти в Сосновке. В деталях, с любовью и знанием дела выписан забайкальский сенокос. Много крутых боевых сцен - как в Первой мировой в Европе, так и у нас в Гражданскую войну. Вообще бардак на смене власти в регионе описан, на мой взгляд, хоть и в силу идеологических установок однобоко , но - отлично.
Я уж не знаю, насколько точно и правдиво описал Балябин быт забайкальцев в начале XX века, но подозреваю, что достаточно близко к реальности. И это описание для меня впервые как бы разукрасило то время, до сих представлявшееся мне набором чёрно-белых фотокарточек. Старые снимки ожили, с них вышли улыбчивые, говорливые, смелые и трусливые, весёлые и грустные казаки, кулаки, батраки, рабочие железнодорожных депо, атаманы и их жёны, высыпали на улицы забайкальских деревенек детишки, молодёжь начала крутить любовь, таскаться на вечорки, бухать и работать.
Сотни героев у Балябина говорят великолепным русским языком с забайкальскими нотками, от которых замирает сердце и очень часто хочется хохотать и плакать - так круто подано с первой и до последней страницы.
Ну, разве это не прекрасно? И так всю книгу. Герои у Балябина говорят, как боги - с пословицами, поговорками, шутками, прибаутками, присказками, и я часто засиживался за их похождениями до глубокой ночи.
Нельзя сказать, что в книжке хорошо выписано прямо много героев, но те, в которых Балябин вложился - они просто как живые. Ермоха, Савва Саввич, Егор, Спирька. Семёнова во второй половине книги Балябин не описывает, но внимательный наблюдатель заметит, что автор знакомит главного героя - Егора Ушакова - с есаулом Семёновым на Первой мировой (Семёнов и правда был контужен в бою летом 1915 года, но остался в строю):
Читать "Забайкальцев" забайкальцам очень круто ещё и потому, что по книге ходят-бродят люди, именами которых названы читинские улицы - Фрол Балябин, прапорщик Богомягков, Лазо, Иван Бутин, Дмитрий Самойлович Шилов, Матвеев. В книжке всё знакомо, хотя Балябин и переиначил названия населённых пунктов, да и вообще много своего добавил. С Читой мало там переделано, а в остальном легко угадываются посёлки Карымского района - Адриановка, кажется, стала Антоновкой, Верхние Ключи больше всего похожи на Урульгу по описанию, много в книге населённых пунктов с юга края, вдоль железнодорожной ветки на Маньчжурию.
С идеологической точки зрения всё примерно понятно - историю пишут победители и так далее. Я, к своему стыду, сразу понял, что плохо знаком с историей становления Советов в Забайкалье, вообще с событиями Гражданской войны, с трудом представляю, кто такой атаман Семёнов, но откуда-то знаю про зверства семёновцев в Маккавеево. После "Забайкальцев" гораздо более понятными становятся разбросанные тут и там по всему краю старенькие памятники борцам за советскую власть в Забайкалье. Как бы эти корявые стелы и прочие аккуратно до сих пор огороженные палисадники на сопочках наполняются после прочтения смыслом. Ну и про всё это сразу хочется почитать чего-то осмысленного.

Господь всемогущий, гениальная книга. Знакомьтесь: "Тихий Дон" здорового человека, оставим Шолохова курильщикам. По любопытному совпадению, тоже жирнющий четырехтомник.
История стартует примерно в 1909 году в казачьей станице в забайкальских тигулях. Читатель погружается в жизнь тамошних казаков, от ухода за домом и сенокоса до местных праздников, особенностей сословия и разных военных учений. До того я слабовато представлял себе, что это за ребята, ну а теперь узнал и про четыре года обязательной строевой службы, и про большие земельные наделы, и про обмундировку, и про иерархию с атаманами, да вообще про все. Весь первый том это сельский быт плюс служба Егора (практически главгероя), который относится к казакам призыва десятого года. Ближе к концу четырехлетней службы он получает длительный отпуск, возвращается домой и врастает в домашнюю жизнь — там много сложных историй, начиная с любовной драмы, где Егор планирует после конца службы наконец умыкнуть свою зазнобу от постылого, — но те читатели, что в ладах с арифметикой, уже понимают, что скоро Егорушка влипнет и планам его каюк: этим летом началась первая мировая. Это и будет финалом первого тома. Тут же встретится единственный унылый момент — махровая агитация социалистов в тюрьме, куда попадут несколько однополчан Егора. Кстати, строго говоря, гг тут нет: повествование разделено между несколькими географическими точками, где действуют свои персонажи.
Второй и третий тома это фронт и революционная неразбериха. Просто великолепно показаны особенности казаков из Забайкалья. Во-первых, до того я читал про европейскую часть страны или Сибирь с Колчаком, а в местных тигулях всем железобетонно плевать и мощных правящих сил пока не предвидится. Во-вторых, казаки, как служивые люди, привыкшие к приказам, очень легко идут за агитаторами: если с ними первыми поговорили монархисты, то они собираются в белую армию, если большевики — начинают ополчаться в красную. Некоторые персонажи и их полки переходят со стороны на сторону по 2-3 раза, причем если под Москвой за такое расстреливают, то тут всем по барабану, ибо никто ничего не понимает и запутались совершенно все. Кроме того, со всех сторон конфликта свои знакомые ребята, с которыми либо в одном селе жил, либо на станичной сходке пил, либо в полку щи хлебал. В-третьих, казачеству так-то плевать на революцию: земли у них хватает, власть и так выборная и народная, и вообще какая разница, кто там в столице сидит. В-четвертых, несмотря на легкое записывание в армию вследствие военных привычек, казаки только и смотрят, как бы дать по тапкам и пойти пахать да косить — неудивительно, учитывая предыдущие пункты: бороться за красных или белых они не видят особого смысла, а хозяйство у всех большое, нищих оборванных крестьян тут нет.
Четвертый том самый унылый: конец неразберихи, атаман Семенов с японцами VS красные казачьи полки, полноценная гражданка, фронт, бесконечные описания движения военных фигурок по карте, минимум быта. Правда, после конца гражданки снова отсыпят приятного, но не слишком много. В общем, типичная книжка про гражданку, не стоит особого внимания.
Общее впечатление фееричное. Язык автора — огонь, персонажи говорят такими словами, что приводят в восторг, бытовуха довлеет над тактическими сводками с поля боя, а скучных агиток по минимуму за пределами конца первого тома. Вдобавок тут масса действующих лиц всамделишные ребята, хотя обычно в таких книгах реальные личности это всякие генералы, а тут даже анархист Пережогин и его налет на банк Читы имели место. Впрочем, все эти плюсы понятны, если заглянуть в биографию автора: казак, родился в 1900 году в Забайкалье, понюхал всю эту кашу в прямом эфире.
Подведу итог. Шолохова к стенке, Балябину четыре георгиевских и шашку с дарственной надписью.

Я родился и живу на Кубани, где традиции казачества встречаются повсеместно, и думаю, многие слышали о кубанских казаках, но для меня было открытие, что в Забайкалье тоже были казаки, у которых свои традиции и обычаи. Автор очень подробно и ёмко описывает становление будущих воинов, начиная со школьного возраста, где азы постигаются в казачьей школе, и заканчивая непосредственно несением военной службы.
Роман-эпопея описывает становление советской власти в Забайкальском регионе, но назвать произведение историческим язык не поворачивается, хотя есть реальные исторические личности, но нет скучных дат.
Читая, получил огромное удовольствие, тут и патриотизм, и любовь, и верность своему делу, и предательство, и приключение. Всем рекомендую.

— Приезжаю это я в Кайдалову, — попыхивая трубкой, начал Архип, — кожи отвозил Игнахе Чистякову, одну дубил я ему, другую на сыромять делал. Дело к вечеру было, пришлось заночевать мне там. Поужинали мы, Игнаха и говорит: «Пойдем к Ивану Варламову, к нему Пронька-цыган приехал с маграфоном». — «Что это такое?» — «А вот пойдем, увидишь». Пошли. И ладно, что поторопились, кабы попозднее пришли, и не попасть бы нам, народищу набралось… как в бочке огурцов, один другого давит, и все лезут и лезут. Мне подвезло, к самому столу подобрался, все рассмотрел досконально. Диковинная, братцы, штука, прям-таки удивительно! Посмотришь на него — обнаковенный ящичек с трубой, во-от такой будет, — Архип развел руками, показывая размер граммофона. — И кружки к нему такие, вроде сковороды. Ну и вот, подошел к нему Пронька, покрутил-покрутил за ручку сбоку и эту самую сковороду сверх ящика положил. Смотрим, завертелась она, как мельничный жернов, зашипела да-а-а как запоет:
Ехал с ярмонкн ухарь купец!
Ухарь купец, удалой молодец!
— Человечьим голосом?
— Человечьим.
— Господи боже мой, — закрестились, заохали старики. — До чего дожили!
— С нами крестная сила!
— Оказия… мать честная!
— Последние года…
— Омраченье, и больше ничего, — уверенно заявил дед Михей. — Да рази можно поверить, чтобы какая-то сковорода человечьим голосом пела? Он, Пронька-то, небось крутит эту самую Аграфену или как ее там? А цыганы забрались на вышку и поют, а вам, дуракам, кажется, что это она поет, вот и вся хитрость.
— Э-э, нет, дядя Михей, мы тоже так думали сначала, нашлись ребята — и на вышку слазили, проверили, и на крыше посмотрели, никого там не обнаружили. Даже избу-то окружили народом, чтобы, значит, подвоху какого не произошло. Не-ет, он пел, маграфон, я-то совсем от него близко находился, даже рукой его пощупал. Да-а. И вот пропел это он нам ухаря, Пронька опять покрутил ручку, перевернул сковороду другой стороной, и как запоет она опять, аж труба гудит. И так это чисто выговаривает «Камаринского». Я даже слова-то разобрал.


















Другие издания


