
Медиа исследования
MidnightSoul
- 465 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
"Клипы" этой книги похожи на конфетти, а у любого "конфетти" есть "организующий и мотивационный момент" — сам повод для "праздника". (Новый год, например, образно, опять-таки, говоря). Этот "повод" и определяет суть "целого", которое "предшествует части и определяет её функции" (цитата из книги).
Впрочем, образ конфетти исключает познавательную ценность "клипов", из которых эта книга состоит, иллюстрируя таким образом клиповое сознание. А она (познавательная ценность книги) - определённо высока. Можно было бы даже выехать(хоть и не в рай) на одной только познавательности, если бы эта книга не несла с собой универсальную, философски (прежде всего, гносеологически) оправданную идею.
Если отбросить образность, то основанием для написания этой книги во многом явилась гносеология, но не вообще, а такая, основой которой стало исконно русское православное самосознание (а в итоге — и вообще, если вдаться в самую суть понятия "софийности"). И о том, как наука изживает "софийность". Впрочем, если увидеть в континентальной идентичности философии, которую Е. Тюгашев приписывает России, ту самую софийность (которую можно рассмотреть как свой путь к "континентализму", пока сами европейские континенталисты всё больше ориентируются на англо-американскую философскую традицию), то всё не так уж плохо. Другое дело, что софийность имеет религиозный подтекст, а континентализм — вовсе не обязательно. Континенталист может придерживаться идеальный формы атеизма, и даже скорее всего так и будет.
Однако, связывая духовное преимущество исконно русского типа мышления с софийностью (а значит и религиозностью), автор говорит, что именно "софийность" по Булгакову**, стала тем качеством русского народа, из-за которого немцы не смогли его победить. Автор приводит ответ Хайдеггера на вопрос "почему немцы не победили русских? На что Хайдеггер ответил, что "нельзя победить софийный народ".
Что заставляет меня-таки делать аналогию между русским континентализмом и софийностью — так это образное мышление. В современных (и не очень) учебниках психологии на немецком языке образное мышление оценивается гораздо более высоко (на основании моего личного опыта, это - норма для учебников психологии), чем в учебниках на русском языке. Хотя и на русском языке можно найти учебник, где основательно рассматривается форма теоретического образного мышления (а не ограничилось наглядно-образным как практической формой мышления), но искать надо целенаправленно и настойчиво.
Поскольку у книги скорее публицистическая, чем научно-исследовательская направленность, то становится понятно, почему речь идёт именно о клиповом сознании, которое при уточнении терминологии можно не только без потерь, но и с приобретениями назвать образным восприятием. Иначе возникла бы необходимость рассмотреть сами клипы, а по сути — образы во всем их многообразии: первичные образы восприятия; вторичные образы представления; образы на основе полученных знаний; образы априори; художественные образы, используемые в разных видах искусства (когда мы садимся за курсовую, мы не пишем её в стихах, хоть и обладаем развитым образным мышлением).
Нет, это не обязательно. Зато автор вновь и вновь приятно удивляет глубоким пониманием философии. Например, абсурда (Камю). Какого абсурда об абсурде только не говорилось. Тем не менее, именно абсурд имеет отношение к той границе, на которой установили строгий режим охраны чистого разума от образного мышления. И его ощущение возникает по эту сторону, а не по ту.
Совершенно верно, что образность мышления (оно же творческое) тут связывается с верой в Бога (но тогда и Бог — не дядька, изнутри — это другое). Хотя вера в Бога не всегда основывается на этом типе мышления, и может быть просто традицией, приученностью, привычкой. Кроме того, я не стала бы стягивать одеяла с атеистов, ведь бывает и идеальная (одеяльная - шучу :)) форма атеизма, как у Ильенкова, или Кожева, или... да мало ли. Которые вполне имеют в виду то, о чем говорит Гирёнок. Англо-американская форма атеизма - не идеальная, а радикальная.
Помимо этого в книге есть спорные утверждения. Например, автор отказывает женщинам в способности быть философами. Не думаю, что Юлия Кристева и Ханна Арендт в чем-то уступают мужчинам. А профессиональный философ Айрис Мердок, которая известна своими художественными книгами, одним-единственным философским эссе "Суверенность блага" показала насколько она интересна и для философии тоже. Философия теряет хорошего философа, поскольку Мердок выбрала беллетристику. По части философских способностей Симоны де Бовуар пока судить не могу. Единственная женщина, которую лично я признаю как беллетриста, но не признаю как философа — это Айн Рэнд.
Не соглашусь также со взглядом Ф. Гирёнка на экзистенциализм в целом (не считая понятия абсурда) и в ряде других вопросов. За это моё несогласие я снизила оценку на полтора балла, хотя эта книга заслуживает и более высокой оценки на фоне преимуществ, которые серьёзно перевешивают все недостатки. Так что Ф. И. Гирёнок дополнил мой личный список ученых, которых осознанно или бессознательно добавляешь в список единомышленников в опорных моментах мировосприятия (частности не в счет).
Мировая гуманитарная мысль, казалось бы, давно приучила нас к тому, что одна и та же суть может выражаться в самых разнообразных словесах (особенно "цветастых" у постмодернистов). Тут поди разберись в разнице между эвристическим, дивергентным, сложностным (Эдгар Морен), синергетическим, трансверсальным/ризоматическим мышлением... Гирёнок своей книгой косвенно даёт ответ в том числе на вопрос, почему заведомо возникло столько синонимов для, по сути, одного и того же (в данном случае с той разницей, что где-то акцент делается на целостном восприятии, а где-то его следствии - системном мышлении), как этому могла способствовать изменённая научная парадигма вплоть до настоящего момента, которая привела к кризису гуманитарных наук.
Но, конечно, учитывая "цветастость" книги разные люди тут будут ставить разные акценты и находить ответы на разные вопросы, запрос на которые идёт у них изнутри, исходя из их познавательного/исследовательского интереса, их цели чтения. И хоть основная глубинная суть — одна, книга — это вселенная, в которой каждый осваивается своим путем.
*"Софийность – это такой способ объединения знания и веры, при котором невозможное становится возможным. Знание не убивает веру, а вера не мешает знать".
"Богу для творения требовалась не логика, не рассудительность, а то, что в русской философии называют Софией. Если человеку нужен логос, то Богу – София. Логос – для жизни, София – для творения".
**"В чем состоит воззрение философов всеединства? В чем состоит воззрение Булгакова? В том, что нет двух истин, есть одна истина, и она одна на всех. Одна истина показывает себя не всем, а тем, кто верит. А тем, кто не верит, показывает себя не истина, а воспроизводящееся различие, которое не может преодолеть мышление. Чтобы жить в мире, достаточно иметь ум, который помогает различать. А для того, чтобы создать мир, нужен не ум, говорит Буглаков, а нужна София Премудрая. Отказываясь от Софии, мы отказываемся не от Булгакова, не от софиологов и теоретиков всеединства, мы отказываемся от творчества, от возможности думать самим".

Первая примечательная особенность данной книги – это подобие, существующее между предметом исследования и способом самого исследования. Концепт клипового сознания разрабатывается Гиренком в манере, которую вернее всего назвать «клиповой». Можно даже сказать, что перед нами клиповая теория клипового сознания в клиповом же изложении.
Вторая примечательная особенность данной книги заключается в том, что первая из особенностей автором никак не объясняется и не комментируется. Так ли обязательно клиповое сознание рассматривать и излагать в клиповой же манере? Можно вспомнить насмешки аргентинского философа Марио Бунге над всевозможными интуитивистскими теориями интуиции, мистическими теориями мистического общения и шизофреническими теориями шизофрении. Неужели Гиренок нашел исключение из этого ряда?
Действительно, традиционная манера рассмотрения навязывает предмету исследования логичность и последовательность, которых клиповое сознание по определению лишено. Клиповое сознание столь зыбко, фрагментарно и неустойчиво, что описывать его с помощью языка, лишенного этих свойств, значило бы искажать самое существенное в объекте исследования.
Гиренок виртуозно использует преимущества клипового мышления для понимания феномена «клиповости»:
В приведенной цитате Гиренок оценивает клиповое мышление скорее положительно, но в других местах эта оценка может без всякого перехода (именно «вдруг») смениться отрицательной: в частности, автор не устает предупреждать, что в распре людей клипов с людьми веры неминуемо победят последние.
Переключения оценок, свободные перетекания от утверждения к отрицанию, квантовые скачки между противоположностями так часты, остроумны и разнообразны в этой книге, что вызывают не только интеллектуальный «инсайт» (как дзенские притчи), но и своеобразный эстетический эффект. Удовольствие от чтения этой книги можно сравнить с удовольствием от просмотра музыкальных клипов.

Ученый — это не тот, кто трудится с девяти утра до пяти вечера с перерывом на обед и двумя выходными. Ученый — это тип жизни, мания.

Добро субстанционально, а зло функционально. То есть добро может существовать без зла, а зло без добра — не может.

Поскольку есть история, постольку у каждого из нас должно быть прошлое. Чтобы появилось прошлое, нужно научиться что-то переживать. Пережить и забыть, ибо забвение — это условие того, чтобы мы вообще что-то помнили. Из того факта, что на смену апрелю непременно приходит май, никакой истории еще не следует. Сам по себе май не принесет нам новых смыслов. Почему? Потому что вещи, которые забываются, уходят в прошлое, а с нами остается память. Но сегодня все изменилось. Мы сталкиваемся с тем, что нами по каким-то причинам не может быть пережито. И поэтому непережитое, как, например, феномен Сталина, не уходит в прошлое. А поскольку оно мучает нас, не дает нам покоя, постольку мы его вытесняем под видом, например, десталинизации сознания. Но вытесненное уходит не в прошлое, а в будущее, из которого оно постоянно к нам возвращается. То есть возвращается к нам то, смысл чего от нас ускользнул, ибо не был нами извлечен, и поэтому мы принуждены всякий раз заново встречаться со своим непониманием, которое предстает перед нами как наше незабвенное. Вот эта незабвенность непережитого и вводит нас в пространство пата.


















Другие издания

