"Мастер и Маргарита". За Христа или против?

Рейтинг LiveLib

4,2

203 оценки

• 5
  49%
• 4
  36%
• 3
  10%
• 2
  1%
• 1
  3%

Ваша оценка

Отметить эмоции

Прочитали 227Хотят прочитать 243

Рецензии

• 

  Аноним17 июня 2019 г.

  Книга Иова – Фауст – Мастер и Маргарита

  Если б меня спросили про самый великий русский роман ХХ века я бы ответил — Мастер и Маргарита. С самыми великим романом в литературе ХХ века было бы больше сложностей — все-таки МиМ (далее я буду использовать это сокращение — простите меня все ненавистники данной аббревиатуры) неотделим от места его написания. Но и для этой номинации данный роман я бы не отбросил.
  Роман этот с тяжёлой судьбой. Злая судьба преследовала его во время написания, преследовала до публикации, преследовала после публикации, преследовала у литературоведов, думаю, преследует до сих пор. Главная проблема с ним в том, что романа то как-такового и нет — есть очередная версия черновиков Михаила Афанасьевича, которую он просто не успел переправить в связи с болезнью и смертью. Поэтому говорить о том, что финальная версия романа есть квинтэссенция всех тех мыслей и тем, что автор хотел вложить в свой текст (а многочисленные записные книжки как Михаила Афанасьевича, так и Елены Сергеевны многократно подтверждают, что этот роман Булгаков видел как главный труд своей жизни) — абсолютно неверно. Я бы посчитал, что как-раз в финальной версии он кое-какие вопросы старательно заретушировал. Андрей Кураев ссылается на дневники Елены Сергеевны , что, мол (цитата не дословная), «Арестовали такого-то, такого-то, такого-то. Миша правит роман, страницами выбрасывая текст» — в этом смысле ему сложно не верить. Все-таки условия жесткой цензуры, под постоянной угрозой обыска или ареста воспитывают в авторе жесточайшую самоцензуру. Поэтому нельзя говорить о романе вне всего корпуса черновых текстов — благо они изданы многократно , и о них я даже успел написать.
  Злая судьба не оставила роман после его публикации — на него набросилась другая армия злых сил — бывших советских, а ныне российских литературоведов. Литературоведение по Булгакову, лицом которого до сих пор остается Мариэтта Омаровна Чудакова — ужасно. Связано это с тем, что Михаил Булгаков — дореволюционный интеллигент, и писал он роман ориентируясь на такую-же аудиторию, способную считать не только «явный» пласт романа, но уловить аллюзии, отсылки и пр. на глубине. И конечно, если роман о религии (а он о религии и есть — дьявол главное действующее лицо романа, сюжет крутится вокруг библейских событий), невозможно его препарировать не зная этой самой религии — и именно этого лишены наши любимые советские литературоведы. В глубоком детстве, читая МиМ, я как-то сразу заметил, что Иешуа как-то совсем не похож на Иисуса — Иисус это радикальный проповедник, он пришел в этот мир с миссией, жестко эту миссию продвигал, во многом был фанатичен и непреклонен, сыпал странными фразами «Где труп там соберутся и орлы», «Не мир я пришел принести на землю», «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» и пр. Иешуа это какой-то бродячий, слегка юродивый философ — но никакого «сына бога» в нем не видится. Как выяснилось, мне это не показалось. И Андрей Кураев, который все-таки богослов, прекрасно подтвердил мои опасения. Роман оказался не просто с двойным дном, а даже с тройным и четверным дном.
  Вот самые главные тезисы Кураева, на обоснование которых он бросается весь полемический задор:
  

  • Главное действующее лицо романа именно Воланд, а ни Мастер, ни Маргарита, ни Коровьев, ни Иван Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный. А поскольку главное действующее лицо царь лжи и подмен — ожидайте что в книге будут ложь и подмены. Ищите ложь и подмены везде — и если сам Воланд предстает в виде относительно честного князя тьмы, то это не значит, что лапшу с ушей от него или от его свиты снимать не надо;
  • В романе нет положительных персонажей. Вообще. Ни одного. Многие литературоведы вообще отрицают такую возможность в литературе — дескать, так не бывают. Ответ: а в Ревизоре Гоголя есть положительные персонажи? Хоть один? Предъявите. Булгаков — фельетонист (он сам характеризует себя так на допросах) — для фельетониста не нужны положительные персонажи. Фельетон может существовать без них. К чему я это? К тому что подходить к этому роману со стандартной меркой не стоит.

  
  А Мастер, спросите вы? А Маргарита? Любовь-морковь же. С ними все не так просто — этому моменту Кураев посвящает львиную часть своей к

  • Абсолютно неверно называть «пилатовские главы» — «романом о Христе». Даже «Евангелием» это можно назвать только лишь если мы говорим о «Евангелии от Воланда». Перепутать их может только человек, который вообще ничего не понимает в Христианстве. Булгаков это очень хорошо понимал, и, более того, его окружение, для которых он писал этот роман, тоже хорошо понимали;
  • Ключевой момент — роман Мастера о Понтии Пилате. Это и есть прикосновение Мефистофеля (Воланда) к душе Мастера (Фауста). В первых черновиках книги Воланд сам рассказывал свой роман целиком — и лишь, видимо, вспомнив о том, что ангелы (как и получившиеся из них демоны) лишены творческого дара, Булгаков «перенаправил» этот текст в мир через Мастера;
  • Мастер и Воланд знали друг друга ДО начала событий романа. Это косвенно признает и сам Мастер в разговоре с Бездомным. Он даже знает его имя, и, более того, узнает в описании Бездомного Воланда. Напомню, что Берлиоз, образованнейший человек, это сделать не может, а Мастер может — не потому ли, что они раньше все-таки встречались? А если встречались, то не за рукописью ли, которая хранится в некоем подвальчике и приехал в Москву «иностранный консультант»?
  • Цель Воланда — принести в мир свое видение Евангелия, свой Роман, и сделать это через Мастера. И Евангелие от Воланда это именно что антихристианский текст, который, по сатанинской природе, маскируется под христианство. Иешуа Мастера это Иисус Льва Николаевича Толстого. Это никакой не Бог, это просто бродячий, слегка юродивый философ. Он недостоин даже того, чтоб стать ключевым персонажем этого Евангелия — мы смотрим на него через глаза куда более великого, с позиции Сатаны, человека — самого прокуратора Иудеи!
  • Роман этот — совсем не про любовь. Любви в нём нет. Очень многие из читателей купились на агитку:

  ку:



«За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!
За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!»

Разве вы не видите, насколько этот язык не в стиле Булгакова? Разве не видно, что от тонкого языка Булгаков именно в этом моменте переходит на тон откровенного площадного зазывалы, на тон советских газет, которые он терпеть не мог? Что это за цветастый карнавал? Любой человек, чувствующий прозу Булгакова, должен был бы углядеть в этом какой-то сарказм. Но, увы, Булгаков перемудрил — слишком много людей воспринимает его текст целиком и полностью за чистую монету. Читатель «от 50-х» и дальше, т.е. прошедший полный цикл советского литературоведения к языковой игре в классике оказывается неспособен. Подвоха у

• Булгаков с самого начала, и потом многократно апеллирует к фаустиане. А Фауст Гёте апеллирует к Книге Иова. Булгаков знал эти тексты, как образованный человек, — следовательно, эту линию он понимал. Если выстроить линию Книга Иова — Фауст — МиМ — что мы получим? Какой стержневой сюжет? А он есть — Сатане дается право прикоснуться к человеку. В Книге Иова Сатана разрушается социальную и телесную жизнь Иова. Но вот извратить душу Бог не позволяет — и Иов не сломлен. Фауст начинается там, где заканчивается Иов — Сатане дается право прикоснуться к душе Фауста. Сатана побеждает, душа Фауста его — но в последний момент душа Фауста забирается Богом. Почему? А потому что смертный не может устоять против такого воздействия. Это игра заведомо проигрышная — а значит результат не засчитывается. Мог ли Булгаков продолжить эту тему, и развить сюжет там, где Гёте закончил? Высшая степень извращения человеческой души —добровольная продажа её Сатане за земные блага. Ведь что происходит в конце — Воланд и Маргарита презентуют Мастеру его награду. Награда — унылая дача в Переделкино. Кураев подробно разбирает, почему «вечность» от Воланда это «осетрина второй свежести», что покой без света невозможен в христианстве — покой и свет синонимичны, а если покой без света — то это могила. И за что же Мастеру даётся такая «награда»? Не за исполнение ли заказа на написание «нового Евангелия», но теперь Евангелия от Сатаны? Не за «шмурыгающего носом» Иешуа, который будто сошел с советской атеистической брошюры (напомню, Берлиозу очень понравилось изложение Воландом части романа Мастера (значит Воланд его уже знал на тот момент?) — в черновиках он даже предлагает опубликоваться в своем журнале. Журнал, кстати, в черновиках тоже упоминается — это журнал Богоборец (явная отсылка к советскому журналу Безбожник)). Здесь есть над чем подумать.
• Главная линия романа — мысль, что царство большевиков, где нет крестов, где взорваны храмы, где нечисть делает то, что хочет — это царство Сатаны. Сатана не приехал в Москву — Сатана здесь уже плотно живет. Просто в этот раз он прибыл физически.
зически.
Блестящий момент, который был в черновиках, но который Булгаков счёл, по-видимому, слишком уж явным, и поэтому изменил. Речь идет о походе буфетчика Сокова в нехорошую квартиру за деньгами, превратившимися в резную бумагу. Буфетчик, несмотря на то, что он еще тот ворюга, богобоязнен — единственный персонаж в романе, которому удалось перекреститься (после чего черный берет превратился в котёнка, и расцарапал ему голову). И этот буфетчик, столкнувшись с нечистью, бежит туда, где от нечисти должны помочь — и это не НКВД.


«... В тенистой зелени выглянули белые чистенькие бока храма. Буфетчик ввалился в двери, перекрестился жадно, носом потянул воздух и убедился, что в храме пахнет не ладаном, а нафталином. Ринувшись к трем свечечкам, разглядел физиономию отца Ивана.
— Отец Иван, — задыхаясь, буркнул буфетчик, — в срочном порядке... об избавлении от нечистой силы...
Отец Иван, как будто ждал этого приглашения, тылом руки поправил волосы, всунул в рот папиросу, взобрался на амвон, глянул заискивающе на буфетчика, осатаневшего от папиросы, стукнул подсвечником по аналою...
„Благословен Бог наш...“ — подсказал мысленно буфетчик начало молебных пений.
— Шуба императора Александра Третьего, — нараспев начал отец Иван, — не надеванная, основная цена сто рублей!
— С пятаком — раз, с пятаком — два, с пятаком — три!.. — отозвался сладкий хор кастратов с клироса из тьмы.
— Ты что ж это, оглашенный поп, во храме делаешь? — суконным языком спросил буфетчик.
— Как что? — удивился отец Иван.
— Я тебя прошу молебен, а ты...
— Молебен. Кхе... На тебе... — ответил отец Иван. — Хватился! Да ты откуда влетел? Аль ослеп? Храм закрыт, аукционная камера здесь!
И тут увидел буфетчик, что ни одного лика святого не было в храме. Вместо них, куда ни кинь взор, висели картины самого светского содержания.
— И ты, злодей...
— Злодей, злодей, — с неудовольствием передразнил отец Иван, — тебе очень хорошо при подкожных долларах, а мне с голоду прикажешь подыхать? Вообще, не мучь, член профсоюза, и иди с богом из камеры...
Буфетчик оказался снаружи, голову задрал. На куполе креста не было. Вместо креста сидел человек, курил»

Сатанинское колдовство не закончилось «нехорошей квартирой». Буфетчик уже выбежал из неё — но морок этот исходит не из квартиры. Морок этот повис над всей страной под властью большевиков. Стоит ли говорить, что этот слишком говорящий момент Булгаков заменил на невнятную и совсем не опасную больницу, где буфетчик просит предотвратить рак? Зачем ему это делать? Обыски у него уже были, на допрос его уже водили, часть дневников уже конфисковали. Думаю, не стоит объяснять.
Кураев приводит сотни доказательств своей позиции — многие из них чрезвычайно убедительны. Нужно ли ко всем им относиться серьёзно, и без критики? Конечно нет. Но он даёт то, чего не дают советские литературоведы — он даёт религиозную трактовку данного текста, так, как мог трактовать его Булгаков — отец которого был профессором киевской духовной академии, дядя — священником, и который вообще был из, в целом, поповской семьи (его родственник — известный богослов Сергей Булгаков). Более того, он воспитывался именно в религиозной стране — и конечно он мог зашифровать формулу Пасхи в приход Воланда.



«В Страстную среду Иуда встречался с Синедрионом. И роман начинается с Великой среды: „атеистический синедрион“ (Берлиоз и Бездомный) решает, как еще раз побольнее уязвить Христа. В Страстную среду жена изливает миро (благовонное масло) на голову Иисуса (Мф. 26). В среду голова Берлиоза катится по маслу, пролитому другой женой (Аннушкой) на трамвайные пути.»

Весь ход московской части романа — искаженная, извращенная под влиянием Сатаны пасхальная неделя. Совпадения? Придумки? Андрей Кураев придумал то, что Булгаков вообще никоим разом в виду не имел, т.к. Кураев это священник, а в душе глубоко советские литературоведы таких аналогий не проводили? Ну-ну.
Про литературоведов надо сказать особо — я читал третье издание книги Кураева (в интернете я нашел только первое), и там содержатся ответы на многочисленную критику автора. Главный аргумент критики: «Это наша корова, и мы её доим». Отец Андрей получил полной меркой — от площадного хамства до изысканных подколов и откровенного вранья с передёргиванием. В общем, повторилась история Олжаса Сулейманова, который на свою беду занялся «Словом о полку Игореве».



В своей книге «Аз и Я» Сулейменов разобрал большинство темных мест «Слова» — легко, непринужденно и отвратительно убедительно. Будучи тюркологом, специалистом по тюркским языкам, он без каких-либо проблем понял «Слово» лучше любого слависта-русиста. Потому что, оказывается, это произведение написано на страшном русско-славянско-половецко-кипчакском жаргоне, то есть кишмя кишит тюркизмами, которые автор вставлял в текст с той же непринужденностью, с которой сегодняшний менеджер говорит об офшорах, стартапах и прочих краудсорсингах.
Выяснилась масса любопытных вещей.
«Куры города Тьмутаракани», до которых «доскакаше» один из героев, наконец перестали кудахтать. Эти птички, так смущавшие веками переводчиков, оказались обычными стенами: «кура» — у тюрков «стена».
«Дебри Кисани» из темных лесов, окружавших великий русский град Кисань, неизвестно, правда, где находившийся и куда потом девшийся, превратились в «дебир кисан» — «железные оковы».
«Тощие тулы», хоронившие князя, обратились из совсем уж фантасмагоричных «прохудившихся колчанов» в худых вдов, обряжавших князя в последний путь. Ибо у тюрков «тула» — это «вдова».
«Птица горазда», над которой тоже сломали голову многие переводчики, переводя ее как «очень быструю птицу», стала «горазом», то есть по-тюркски — петухом.
И так далее и тому подобное. Смысл всего произведения в результате этих многочисленных изменений оказался кардинально новым, текст — почти неузнаваемым.
Сказать, что слависты обиделись, — значит ничего не сказать. Книгу Сулейменова встретили гробовым молчанием. Ее существование как бы просто проигнорировалось. Но с тех пор ни одного нового перевода «Слова», ни одной серьезной работы о нем больше не выходило. Потому что писать о нем, не принимая во внимание правок Сулейменова, теперь невозможно. А признать их нестерпимо обидно.
Источник
Источник не совсем прав — защищать свои позиции бросился целый ряд академиков, во главе с Д.С.Лихачёвым. Аргумент был простой — мол, никто не знает, использовал ли автор Слова именно тюркизмы, или это было уже русское какое-то иное слово, на основе тюркского, или просто похожее, и вообще, что он себе позволяет! В результате ещё при СССР академия наук узким кругом, без выноса, автора ошельмовала. Круговая порука, как-никак.

Примерно такой же разгром любящий потроллить дьякон устроил патентованным булгаковедам — с самого начала ткнув их носом в тот факт, что НИКТО из тех, кто занимался литературоведением МиМ не удосужился узнать, кто же такой «Герберт Аврилакский», рукописи которого, по его словам, приехал разбирать Воланд, и что же такое за «доказательство Канта», о котором герои говорят. Собственно, это не главная вина литературоведов. Если бредовые мысли Мариэтты Омаровны Чудакова о том, что Мастер это и есть второе пришествие Иисуса (она отождествляет Иешуа из романа Мастера, который из романа Булгакова с Иисусом из Библии, как вы поняли) это половина беды — что, в России мало безграмотных филологов? — то вот её деятельность по вытравливанию всех несогласных с ней это куда более опасная для литературоведения Булгакова вещь.

Мариэтта Омаровна Чудакова (р.1937 г.), активно пользуясь своим статусом известного учёного и, что немаловажно, членом комиссии при Президенте РФ во вопросам помилования (1994-2000 г.) активно вытравливала любых конкурентов на ниве литературоведения Булгакова.

Лидия Марковна Яновская (1926 — 2011), наверное, самая главная жертва Мариэтты Омаровны на ниве булгаковедения — после тотальной блокады всей её работы по Булгакову и развернувшейся компании по травле (она, в частности, выявила масштабные хищения документов Булгакова из государственного архива, куда имел доступ очень узкий круг людей, конечно, исследователей Булгакова) была вынуждены эмигрировать. Лишь в эмиграции она смогла нормально заниматься литературоведением Булгакова. Ну и блокада на её печать и упоминания о ней ослабли лишь после её смерти — тогда же в России выходит и главный труд по Булгакову: Последняя книга, или Треугольник Воланда
Этот пример для многих показателен — современные молодые учёные идут исследовать Булгакова как выходят на минное поле — т.е. стараются не выходить вообще. Слишком опасное это дело, когда вокруг такие горячие авторитетные и влятельные старшие товарищи.
Стоит ли говорить, что ересь прошла дальше — в школьных учебниках (Кураев активно приводит цитаты) Воланд оказывается «высшей мерой справедливости» — ау, какая справедливость? Страдают от Воланда то в основном невинные — главный виновник в судьбе Мастера, предатель Иуда из Москвы, Алоизий Магарыч, написавший донос на Мастера ради жилплощади — наказали ли его? Да не наказали никак — более того, он даже стал директором театра Варьете вместо Лиходеева. Если Понтий Пилат избавился от Иуды, то Воланду приятен этот Иуда — с ним все будет хорошо. Нашу школу Кураев называется «очень средней школой» — и здесь я готов с ним согласиться. Школа, прямо скажем, ниже плинтуса.
Главный вопрос при определении «вектора» отношения Булгакова к роману является религия. И здесь главный вопрос — что для Булгакова был роман МиМ? Булгаков как писатель ориентировался на успех, и писать роман, который, он это знал, при его жизни издан не будет — это не коммерческий расчет. Тогда что же это?
Булгакова нельзя признать сильно религиозным человеком — просто он им не был. Это был человек из интеллигентной религиозной семьи. воспитанный в христианской культуре, но ни в коем случае не практикующий христианин. Контактов с миром православия не зафиксировано, конфликтов тоже — просто это были два разных мира. Мог ли он сделать этот роман автобиографическим? Квартирный вопрос — вопрос, который волновал Михаила Афанасьевича чрезвычайно. Ради квартиры Булгаков продает душу — создает последнюю свою работу. Последняя работа Булгакова — пьеса «Батум». Пьеса, повествующая о юных годах и героическом пути юного товарища Сталина. Не отсюда ли «квартирный вопрос», который испортил москвичей? Не отсюда ли тема продажа души Сатане? Даже не продажа — дать попользоваться в мелкую розницу за копейки? А может все это вообще игнорировать? Это ж «фэнтези». Чего искать там какие-то смыслы, тем более религиозные? Ну да, Булгаков писал этот роман для людей, которые читали Библию перед прочтением — а сейчас он в школьной программе, и его читают люди как Евангелие. Т.е. вместо Евангелия Библии они получают Евангелие от Мастера, созданного явно под воздействием и через призму Сатаны. Не пофиг ли? Какая разница? Такой ответ тоже можно дать.
У Андрея Кураева есть целая серия лекций, посвященных Мастеру и Маргарите. Вот одна из них. И я бы посоветовал послушать его лекции на эту тему, чем читать данну

• Кураев сам по себе чрезвычайно харизматичен, и слушать его просто интересно;
• Лекция — это инструмент непосредственного воздействия, а книга это граната, брошенная на дальнюю дистанцию.
льнюю дистанцию.
И вот здесь я вижу главный минус книги — минус в гениальности Андрея Вячеславовича. Я глубоко убежден, что если б Андрею Кураеву понадобилось бы найти в Колобке божественную тему, и превратить колобка в литературу по катехизированию — он бы смог это сделать. Просто он профессионал. Он мастерски берёт аргументы, и все их переделывает под себя. В плане полемики я не знаю церковного деятеля, который бы действовал так же ловко, умно, притом тонко и интеллигентно. И вот это пугает — я вижу лекцию Андрея Кураева и вижу, что говорит он искренне и убежденно. Я читаю книгу, и не до конца понимаю — он искренен или он натягивает сову на глобус, и делает это настолько ловко, что и сове не больно, и глобус влез? Его книга все-таки литература миссионерского характера — и это чувствуется. Если в устной речи попытки «мягко отмиссионерить (его глагол, используемый им как рекомендация по выбору жены для священника, что, мол, не надо брать жену из семьи священников — она вам весь мозг выест, как там её папа делал, и что он делает не так. Берите жену на ближайшей дискотеке, отмиссионерьте её, катехизните, и будет вам идеальная жена)» не так заметны, то в книге они иногда чувствуются. Я ощущаю себя объектом воздействия, а когда это делает не какой-нибудь «поп — толоконный лоб», а хитрый и умный человек — это чуток напрягает.
70% фактов из книги повторяются в его лекциях. Да, в лекциях мало ссылок — но для первичного понимания его позиции лекций вполне хватит. И их (лекции и книги) я бы порекомендовал тем, кто устал от «односложных» ответов, кто готов дать себе труд попытаться увидеть за примитивным фасадом прозы Булгакова нечто большее, чем просто «сказку о путешествии дьявола в Москву» — людям, которым интересна серьезная литературная игра. И после этого я вам советую перечитать роман (с черновиками) заново. Гарантирую, что вы прочитаете иное произведение.
Есть примитивные литературные игры — это игры из серии: «Увидеть за Воландом товарища Сталина». Обратите внимание — Воланд с акцентом говорит, и Сталин говорит с акцентом! Бинго. Это литературоведение, которое не требует от читателя никаких знаний дополнительно, ни работы с источником, ни базовой культуры, ни начитанности — фастуфуд в литературоведении. А есть литературоведение умное — Кураев предлагает сыграть в него. Но принимая приглашения протодиакона помните, что это может быть только игра. Пожалуй, это будет моим главным советом. «О большем я вас и не прошу».