Шекспир и немецкий дух.

Немецкий историк литературы Ф. Гундольф (1880—1931) написал эту книгу в 1911 году на основе нового литературоведческого метода, согласно которому весь фактический историко-филологический материал — лишь преддверие науки, главным же для исследования является символическое толкование писателя, его личность. Гундольф показал, что только благодаря Гёте немецкий язык стал достаточно богат, чтобы выразить Шекспира; благодаря романтизму он обрел необходимую свободу, а благодаря Шлегелю — способность к самоотречению.

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,3

2 оценки

5
50%
4
50%
3
0%
2
0%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 2Хотят прочитать 23

Цитаты

Аноним15 марта 2017 г.
Распространенное мнение, будто бы французские условности — это произвольно навязанные правила, представляет собой чисто немецкое предубеждение, возникшее под влиянием необходимой борьбы Лессинга против господства французского духа. Для нас они не могли быть ничем иным, для французов же именно эти правила являются естественным, непринужденным выражением их характера, а их театр настолько полно выражает в глазах французов их родную реальность, что в этом театре Расин и Корнель вряд ли превратились бы в стилизацию. Они полагали, что изображают жизнь такой, какая она есть и какой должна быть (логические темпераменты не делают в искусстве различия между идеалом и действительностью). А уж Вольтер и вовсе считал себя новатором натуралистического толка.
Чернь, народ, все, что находилось во внешней сфере, они — если вообще и замечали, — воспринимали не как действительность, естественность и правду в ее наиболее полном выражении, а как хаос, дурное бытие. Как и Шекспир, они вовсе не предполагали изображать произвольно отобранные куски жизни, их выборка — это и была сама жизнь, сущность их жизни. Борьбу против узости этого мира, целиком вмещавшегося в рамки королевского двора, подобно тому как король представлял собой королевство, досталось вести уже романтикам (начало ей под знаком Шекспира положил еще Вольтер), но это не было борьбой против неестественности и нарочитости. Целью их революции было скорее квантитативное расширение, чем качественное изменение… поэтому классицизм и был там не свергнут, а лишь смещен в отведенную ему зону правомерно существующих содержаний и форм. В Германии классицизм, напротив, царил не по праву, то есть на главенствующее место его выдвинула не жизнь, а мышление. Здесь то, что во Франции было правдой, обернулось ложью, то, что там было обычаем, — оказалось навязанным правилом, то, что там было органическим, здесь стало механизмом. Иными словами, Готшед перенес в Германию литературную систему, которая была выражением совершенно иной жизни, так что, следуя ему, отечественная литература должна была развиваться по образцу чужеземной действительности.
Читать далее
1
140
Аноним15 марта 2017 г.
Для Шекспира действительность — безграничный источник все
новых, непредсказуемых человеческих характеров, море, чьи волны несут нескончаемый поток идеальных образов («das flutend strömt gesteigerte Gestalten» — Гёте «В созерцании черепа Шиллера»); для рационализма же, пускай и самого богатого, — это поддающаяся измерению, ограниченная площадка ограниченных, поддающихся исчислению интеллектуальных возможностей. Мир как творение и мир как порядок! Ввек Лейбница и Спинозы мерилом всякой духовной деятельности является математика. Сам Бог и тот — разумный мировой счетовод.
Из этой ограниченности характеров, которые представляют собой всего лишь аллегорически понимаемые свойства или комплексы свойств, вытекает также рационалистическое представление о типичности персонажей вместо индивидуализации у Шекспира. Тип — это предсказуемость, повторяемость, то что фиксируется рассудком, индивидуальность — это новое, никогда прежде не бывалое, не повторяющееся. Когда говорят, что индивидуумы Шекспира — это типы, то имеют в виду, что они символичны, выражают нечто свойственное жизни в целом, не укладывающееся в рамки явления, в котором они предстают в данном конкретном случае, но все же именно жизненно-общее, а не постоянно повторяющуюся пропорцию или отношение, или количество. То же самое относится и к типам античной литературы. Здесь тоже все трагические герои — это индивидуальные символы. Разница только в том, что тогда индивидуальность еще не была самодостаточной, а проявлялась лишь как представитель общности, мир там был более простым и цельным, и именно общности выступали в античном мире в качестве индивидов. Греческая типичность вытекает из обобщенной, упрощенной формы переживания, она представляет собой монументальный символ; рационалистическая же, напротив, проистекает из математического стремления представить все в виде известных величин. Иными словами, все характеры греков и Шекспира — символы, все характеры рационализма — аллегории.
Читать далее
1
105