
Экранизированные книги
youkka
- 1 811 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Когда встречаешь очередную добротную советскую книгу, автор которой отнюдь не классик, начинаешь понимать, насколько глубок пласт советской культуры. А что здесь удивительного, СССР — это ведь не Хрущев или Брежнев. СССР — это тысячи писателей, каждый из которых оставил после себя хотя бы одну достойную книгу; это сотни тысяч отличных учителей, инженеров, врачей, наших отцов и дедов. Они создали советскую культуру.
Борис Изюмский в «Алых погонах» пишет об одном из небольших эпизодов этого созидания: о труде педагогов суворовского училища, о жизни их воспитанников. Это пример хорошей интеллектуальной литературы. Творческая идея книги подчинена большой и трудной задаче — рассказать о том, что практически неуловимо — о воспитании настоящего человека.

Очень хочется верить, что и сейчас где-то работают такие взыскательные к себе преподаватели ... с такой любовью и ответственностью воспитывают своих подопечных. Конечно, точь-в-точь точно нет. Да и вообще мне от части повесть кажется утопией. Утопией, которую весьма приятно читать.

Осенью 1943 года, когда еще далеко было до окончания Великой Отечественной войны, в СССР были открыты первые Суворовские военные училища. Учебные заведения, по окончании которых выпускники сдавали экзамены по программе десятилетки и получали аттестат зрелости. Только вот учиться в них нужно было семь лет на казарменном положении. Теоретически Суворовские училища должны были "воспитывать военного человека нового образца", а практически... А практически результат воспитания всегда зависит от воспитателей. И эта книга как раз о том, кто и как воспитывал первых суворовцев, и какими они выросли.
Кем они были, мальчишки, с юных лет отданные в казарму? Вымуштрованные оловянные солдатики? Обычные дети? Будущие настоящие офицеры? Всего понемногу, а в сумме действительно те, кем хотелось бы гордиться и восхищаться. Гораздо больше хотелось научиться браво отдавать честь и щеголять настоящими "армейскими" повадками. А на деле приходилось учиться беспрекословно выполнять приказы, даже если хочется еще доиграть, даже если уже договорился о встрече. Они мечтали о боевых подвигах - закрыть грудью амбразуру дота, как Матросов, совершить воздушный таран, как Талалихин. А с них требовали отличной успеваемости - выученного урока, решенной задачи.
А кем должны быть педагоги, офицеры-воспитатели в таком училище? Кем должны быть люди, за которыми потянутся, которых будут уважать суворовцы? Если многие из них уже потеряли родителей в войну, уже остались сыновьями Героев Советского Союза. Если даже некоторые из этих мальчишек уже по праву сверкают своими медалями. Боевые офицеры, повоевавшие, не имеющие привычки к пустому позерству, глупой браваде, зато безошибочно чувствующие понятия офицерской чести и боевого товарищества. О, они должны быть не просто командирами, но и педагогами, воспитателями, психологами. Должны - нет у них другого выхода - научиться балансировать между казенными требованиями устава и теплом живого общения. Постоянно нужно помнить, что перед тобой дети, не солдаты, и тут же одергивать себя - ведь и не дворовые мальчишки же, военнослужащие.
Кто такие суворовцы, какими вырастут они офицерами, решается уже сейчас в преподавательской, где спорят непримиримые противники - майор Тутукин, командир младшей, пятой, роты и подполковник Русанов, отвечающий за первую, старшую. Один рьяно отстаивает буквы уставов и отрицает всякое снисхождение к воспитанникам. И не верится, что это он при первом знакомстве с училищем нерешительно показывал вновь прибывшему офицеру-воспитателю живой уголок с хромой галкой и золотыми рыбками, устроенный его суворовцами. Другой же напротив, считает, что перед ним все еще дети и влиять на них нужно словом, убеждением. И истину, проходящую где-то посередине, им придется искать методом проб и ошибок. Как и сидящим там же, и ведущим более конкретные разговоры капитанам Беседе и Боканову. Перед ними стоит та же задача, только более практическая. Это им предстоит подобрать ключик к каждому суворовцу, сблизиться, узнать, кому что дорого, кто чем живет. Это в первую очередь им придумывать, как справиться с излишней вспыльчивостью и грубостью одного, с недоверием и озлобленностью другого. Это сначала им сколачивать из этих таких разных и таких похожих мальчишек настоящий коллектив, который, как ни крути, и опора, и поддержка.
По счастью именно такой коллектив сложился среди педагогов, несмотря на все их разногласия. Коллектив людей, искренне любящих своё дело и отдающих ему все силы. Им доставляет удовольствие искать и находить новые способы и приемы воспитания. Они стараются сделать из своих воспитанников людей, за которых им никогда и нигде не придется краснеть - ни в гостях у посторонних, ни в театре, ни когда суворовцы делают доклад для школьников. И дети это чувствуют, и гораздо сильнее внеочередного наряда их пугает укоризненный взгляд офицера, гораздо сильнее генеральской выволочки за нарушение на них действует то, что офицер-воспитатель перед начальником училища берет всю вину за их проступки на себя. И с удвоенным рвением берутся они за службу и учебу, чтобы не подвести человека, которого уважают.
В книге, конечно, есть идеология и пропаганда, но дело не в ней. Чтобы там ни говорилось, уважают ребята педагогов и офицеров не за то, кто они (коммунисты или нет), а за то, какие. Умеют ли разобраться или рубят с плеча, заискивают или нет перед начальством, хотят выслужиться или помочь. Проявляют искреннее участие или проводят дежурную беседу. Да и друг друга, самих себя оценивают по критериям, которые, хотелось бы сказать, вечны. Хватит ли силы воли, упорства, смелости. Готов ли поступиться чем-то ради друга, не забудешь ли просто поддержать товарища, когда понадобится. Наберешься ли сил попросить прощения или простить. Ну и что, если для них эти представления складываются в образ коммуниста? Дело ведь совсем не в названии, не в форме, алых погонах, а в том, что стоит за этой формой - честь училища, суворовца, твоя.

— Получил двойку, плакать хотелось, а нельзя…
— Почему?
— Мужество мешает…

Федя Атамеев тихо подошел к отцу, сел рядом и горько разрыдался, уткнувшись белой головенкой в его плечо. Отец сразу понял, в чем дело. Гладя мальчика по волосам, начал успокаивать:
— Что поделаешь, сынок, значит плохо мы с тобой подготовились.
И, словно оправдываясь, добавил:
— Не осилили… Что поделаешь…
Он поднял лицо с черными стеклами очков, и в выражении его была такая печаль, что Семен Герасимович Гаршев, торопливо проходивший мимо, невольно остановился.
— Придется уезжать… — огорченно вздохнул отец, — но на следующий год мы обязательно выдержим! Вот посмотришь — выдержим!
Гаршев поправил пенсне и зашагал к начальнику училища.
Рассказав Полуэктову о виденной сцене, Семен Герасимович взволнованно закончил:
— Я вас очень прошу, как о личном одолжении… Я берусь учить этого Федю отдельно, и за полгода, за четыре месяца он догонит остальных. Ошибка в его контрольной работе не такая уж серьезная… Я очень прошу…
Генерал помедлил с ответом, потом встал и, пожимая руку Гаршева, сказал:
— Хорошо, оставим его. Спасибо.

— Я из Константиновки… Меня мучает, Сема, вопрос: Константинополь не от нашей Константиновки название получил?












Другие издания


