
Женские мемуары
biljary
- 911 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Соскучась, обратилась к испытанному противоядию - советскому кино. Что-то пересмотрела, что-то открыла для себя. И изумилась, обнаружив, что три таких разных и таких прекрасных фильма - "Серёжа" Данелии, "Евдокия" Татьяны Лиозновой и "На всю оставшуюся жизнь" Петра Фоменко - поставлены по произведениям одного и того же автора.
В Доме книги моему запросу вежливо поудивлялись: "Панова, это сейчас не модно" и после небольших раскопок вручили эти мемуары: ничего другого с девяностого года не издавали. А что я знала об этой писательнице? Соцреалистка, пудовые скучные романы про трудное советское счастье... Ах да, её литературным секретарём был Довлатов.
Так вот, не знаю, что конкретно Сергей Донатович у Веры Фёдоровны почерпнул, но данную книгу нужно срочно вводить обратно в моду. Она отличная.
1. Общий тон. Какое блаженство читать воспоминания, в которых ни за кого не стыдно и не противно! Вере Фёдоровне выпала доля нелёгкая: в молодости - полусиротство и гнетущая бедность, плюс какой-то абсурдный первый брак во вкусе двадцатых годов. Второго мужа, с которым жила душа в душу, репрессировали [мой родной, мой мученик], она осталась с тремя детьми без работы и, главное, без особой надежды работу найти. Потом война, сюрреалистические блуждания по оккупированным территориям. В шестидесятые годы писательская карьера Пановой пошла на взлёт, казалось бы, можно почивать на лаврах: всесоюзная известность, прекрасные дети, третий муж - Давид Дар - писатель, которого Бродский называл гениальной личностью. Но тут подвело здоровье. От последствий инсульта писательница так до конца и не оправилась. И при всём при этом в автобиографии ничего слезоточивого или, наоборот, жёлчного, но нет и радужного всепрощения. Как было, так и рассказала, без лишних эмоций и словес. Взвешенно, вдумчиво, с обострённым чувством достоинства, своего и окружающих.
Вдова врага народа, жена диссидента, глубоко религиозная женщина, к слову, не делающая из своей религии фетиша. И трижды лауреат Сталинской премии. Как тут без чутья к контрастам и пар
4. Речь. Нет, Панова не склонна к экспериментам, это не Платонов и не Ремизов. Но: у неё прекрасный русский язык, тот доброродный и милостивый Батюшка Русский Язык, на котором мечтается говорить и писать. И, конечно, была семья с глубокими корнями, и старая нянька Марья Алексеевна, хранитель

Я люблю мемуары. Особенно дамские. Наверное, различия между мужчиной и женщиной все-таки существенны. Когда за окном плохая погода, мне приятнее читать рассказы про детей, мужей, разговоры (а какая же книжка без разговоров), чем про активную борьбу и уникальные достижения. Впрочем, в прозе Веры Пановой мне порой недостает эмоциональности. На мой (вероятно слишком притязательный) взгляд, манера письма её чуть суховата, как будто автор искренне считает большую часть своих чувств, не заслуживающих внимания широкой публики. И излагает только факты, факты, факты.
Но от этого книга не теряет привлекательности (а возможно для многих, даже и наоборот) и радует прекрасным русским языком. И описываемое время достойно внимания: с послереволюционного до послевоенного - целая жизнь вместе со страной, о которой столько споров и взаимоисключающих мнений.

Вера Панова - человек с литературным талантом от рождения. Я не представляю, как можно было бы научиться так писать, вроде бы простые фразы, не вычурные, легкие, плавно перетекающие из одного оборота в другой - а сюжет предстает многомерной картинкой с полным погружением.
С первых страниц я попала в старый Ростов, и это было прекрасное путешествие. Пропитанное нежной грустью и ностальгией автора, с такой четкостью и чуткостью описывающей быт и существование на очень знакомых улицах, упоминая очень знакомые фамилии, тут известные всем, не приукрашивая и не очерняя то самое старое прошлое. Постоянно хотелось вступить в диалог, мол, Вера Федоровна, а этот дом до сих пор стоит, а эта улица теперь такая, а это, а то... Ее писательский слог с прозрачностью (как о прозрачности писал Паустовский), емкий и какой-то очень певучий просто завораживает и занимает все внимание. Это было мне знакомо по ее отличнейшим повестям, пробирающим и остающимся в сердце.
Жизнь ее, в эпоху жутких бурь перемен и переломов, проживаемая каждым читающим вместе с ней, дает много пищи для размышлений. Как и постепенно пришедшее признание, через долгие тернии и сложности. Страшные годы пришлось пережить, сохранив чистоту восприятия и талант воплощения этого на бумаге. О людях, помогавших ей, ее семье и ее таланту эта книга. Сначала кажется что это просто мемуары, по потом нарастает ощущение писательского желания поделиться опытом, причем в совершенно разных сферах- и в литературе, и в драматургии, и в сценарном искусстве. Ведь те произведения, которые написаны Верой Пановой и успешно шли на сцене театров и в кинематографии (а повесть "Сережа" я считаю вообще восхитительно-эталонной). Кому-то может показаться слишком "советским" формат ее произведений, но эта книга показывает, что писала она не по догме, а по своему желанию описать человеческие судьбы, образы эпохи, чутко ощущая те перемены, в годы которых ей пришлось существовать. Жаль что уже довольно давно нельзя сказать этого лично, но все равно, спасибо Вам, Вера Федоровна, за Ваше творчество, оно поистине прекрасно!

Мне постепенно становилось все более неловко, когда на меня вдруг буквально хлынул град похвал. Бедная «Семья Пирожковых», хоть тоже была щедро хвалима, совершенно померкла в блеске этих похвал.

Выручал его труд.
Мои спутники сами ремонтировали свои вагоны, потому и ходил ВСП-312 красавцем и щеголем.
Они делали из консервных жестянок кружки и сбывали в сельпо и городские торги, а на вырученные деньги разукрасили вагоны для раненых ковровыми дорожками и шезлонгами. Посчитайте, сколько надо сделать кружек, если за штуку торги платили десять — пятнадцать копеек тогдашними деньгами.
Не буду перечислять их занятия, они описаны в «Спутниках», повторяться скучно. Скажу только, что «психовать» людям было некогда, а также — что главная заслуга в этом принадлежала капитану Порохину Ивану Алексеевичу, который был не только парторгом, но и душой поезда.

Этой чистоте как нельзя лучше соответствовал общий дух поездного бытия: дух благопристойности. Я там не слышала крика, перебранки, разнузданных речей. Все ходили занятые делом, полные достоинства. Друг к другу относились уважительно! Друзья мои, как это было прекрасно, благородно и целебно. И так может быть, в сущности, в любом месте, если люди захотят…
Жить, как здесь жили, — совершенно не то что просто ехать по железной дороге, хотя бы очень долго.














Другие издания


