Айтматов
MaksimKoryttsev
- 26 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
Пронзительного Айтматова лучше читать с собой наедине, даже если это всего лишь небольшой рассказ. Для того, чтобы потом никто не видел твоих слёз в конце. Интересное переплетение между книгами и похожей темой в них опять случилось в моём чтении. И снова речь о сыне. Было ожидание преступного сына у Мопассана, потом восхищение мудростью рано повзрослевшего мальчика у Платонова, а сейчас - гордость. Да, гордость за своего единственного сына у престарелого Чордона, бывшего кузнеца, который отправился с ним на свидание. И свидание это, к сожалению, состоялось лишь в его воспоминаниях. Но каких...
Уйти на войну добровольцем, даже если ты единственный сын в семье... Ну, это выбор настоящего человека - так посчитал Чордон, и не стал уговаривать его передумать, как ни настаивали старшие взрослые дочери, обидевшиеся за этот выбор на своего отца на всю оставшуюся жизнь. Я заметила, что у мужчин часто так бывает, и за это их стоит уважать. Они принимают некоторые обстоятельства судьбы и чужие решения такими, какие они есть. Спокойно и с уважением к человеку. Это женщины начинают бегать, кричать и суетиться, чтобы повлиять, исправить, изменить, думая, что они правы. Да, и, возможно, часто бывают правы с точки зрения какой-то пользы, разумного решения и прочего. Только часто не понимают чего-то более важного - того, что понял этот отец про своего сына...
"— Ты знаешь, что твой сын уходит добровольцем?
— Нет, — подивился Чордон. — А что?
— Так вот мы звонили в район, в военкомат, оказывается, он сам напросился, подал заявление, сам вызвался на войну. Понимаешь?
— Он же по возрасту еще молодой, понимаешь, в чем дело?
— Значит, он посчитал так нужным.
— Нужным? — И тут дочери наперебой набросились на отца. — Как ты не поймешь, отец. Хватит того, что наши мужья там. Неизвестно, вернутся или нет. Хватит того, что мы остались одни, а теперь и он, последний в семье, сам рвется на фронт.
— Он же пропадет там, как птенец. Это ему не пионервожатым быть.
— Что ж ты молчишь, отец?
— А что мне говорить, что делать?
— Иди сейчас к нему, мы попросим, чтобы тебя пропустили. Иди и скажи, чтобы он не смел этого делать. Пока не поздно, уговори его.
— Пусть откажется, успеет еще. Только ты можешь его отговорить.
— Нет, постойте, — пробормотал Чордон. Ему трудно было в этой обстановке, в этой сумятице объяснить толком дочерям, что нельзя этого требовать от человека. Как он будет отказываться от своего слова? Как он посмотрит в глаза тем, с кем уже стоит в одном строю? Что о нем подумают и что он потом будет думать о себе?
— Неудобно вроде, стыдно будет ему, — сказал Чордон.
— Да какой тут стыд!
— Да кому какое дело, кто тут его знает, боже мой, кому надо знать о нем!
— Зато он сам знает о себе, — хмуро возразил Чордон. — Это самое главное."











