
Жизнь замечательных людей
Disturbia
- 1 859 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Дмитрию Ивановичу Менделееву в памяти народа одновременно и повезло, и не повезло. С одной стороны, едва ли не каждый его фамилию узнает. С другой, чаще всего о нём припомнят самое большее два факта - придумал Периодическую таблицу и изобрёл водку. Не о каждом, конечно, вспомнят и это, но всё равно обидно, ведь заслуг у Менделеева куда больше, да и в серии ЖЗЛ он появляется аж в четвёртый или пятый раз. Автор новой версии его биографии практически неизвестен как писатель - собственно, похоже, это его единственная изданная книга. Печатался он в основном в разнообразных периодических изданиях, и журналистский подход, надо сказать, в биографии чувствуется.
Но это далеко не "жёлтая" журналистика; Михаил Беленький не копается в грязном белье своего героя, а, искренне восторгаясь им, старается этот восторг передать и читателю, открывая всё новые и новые стороны жизни и деятельности Менделеева, новые его таланты, которые временами могут по-настоящему удивить. Кстати говоря, миф о Менделееве-изобретателе водки книга безоговорочно опровергает. Зато перед глазами читателя одно за другим проходят такие дела, которых каждого в отдельности хватило бы на полноценное жизнеописание какого-то другого человека. Помимо химических занятий знаменитый учёный успел оказать немалое влияние на такие, казалось бы, мало связанные между собой сферы, как воздухоплавание, нефтепереработка, метеорология; во многом благодаря многолетней службе Менделеева во главе Палаты мер и весов был осуществлён переход России на метрическую систему. И к появлению первого ледокола Дмитрий Иванович тоже руку приложил, как и к развитию российского кораблестроения вообще. И чем дальше, тем больше открывается перед читателем образ этого удивительного человека.
В чём-то он даже напомнил мне Конан Дойла; тот тоже объединял в себе будто множество людей с самыми разными интересами и родами занятий. И даже спиритизмом оба они в какое-то время всерьёз интересовались, правда, совершенно по-разному. Для Менделеева спиритизм стал очередным предметом скрупулёзного изучения, одним из этапов его многолетней и, увы, бесплодной погони за "мировым эфиром". Сделав вывод, что за спиритизмом не стоит ничего реального, русский учёный раз и на всегда закрыл для себя эту тему. А поиски таинственного вещества, пронизывающего весь мир, продолжались ещё очень долго, так и не увенчавшись успехом. Хотя совершённые в ходе их открытия и сами по себе дорогого стоят.
Стиль Беленького в этой книге лёгок, нередко подчёркнуто неакадемичен. Сам ход рассказа мне не раз и не два напоминал не монографию, а популярную лекцию, с которой автор выступает перед читателем, вкладывая в свои слова невероятную экспрессию, сопереживая своему герою в трудных обстоятельствах, и даже потрясая кулаками в адрес его недоброжелателей. Текстовым аналогом потрясания кулаками для меня стали обороты вроде "чиновные дураки и мерзавцы"; встречаются они, впрочем, считанные разы. Но несмотря на всё это, книга остаётся прежде всего хорошим источником информации об одном из самых знаменитых наших учёных, научное наследие которого, хоть и безусловно признано ещё при его жизни, так до сих пор и не оценено в окончательной мере.

«Если бы мне захотелось вступить в борьбу с учением, породившим зло, я бы должен был узнать сущность этого учения. Но книги, излагающие его, — тайны запрещенные. Чтение этих книг ведет в тюрьму… Так устраняются здоровые, преобладающие, явные и действительные силы русского общества. Пора заменить тайное расследование явным общественным судом и гласностью. Доверие к этим силам неизбежно для правильности дальнейшего роста общественного и государственного сознания в русском народе. Судят за чтение тайных книжек. А судить следует только за неправые дела. Верования, понятия, книжки и слова должны быть свободны, как воздух. Иначе всё может расшататься, и тайные меры тогда не помогут…»

Самой яркой личностью среди профессоров Главного педагогического института был математик и механик Михаил Васильевич Остроградский, выдающийся специалист в области аналитической механики, гидромеханики, теории упругости, небесной механики и математической физики. Будучи академиком Санкт-Петербургской академии наук, он в большинстве случаев умело держал нейтралитет в войне русской и немецкой «партий»; его коллега, академик по отделению словесности А. В. Никитенко писал по этому поводу в своем дневнике: «…в сущности это хитрый хохол, который втихомолку подсмеивается и над немцами, и над русскими». Уже сама по себе колоссальная корпуленция Остроградского вкупе с незрячим глазом делала его облик не просто внушительным, но даже угрожающим. На самом же деле он был глубочайшим мыслителем и талантливым чудаком, вокруг которого роилось огромное облако легенд и анекдотов. Впрочем, эти истории (многие из которых он сам придумывал и разыгрывал, подчас втягивая в спектакль половину Петербурга) бледнели на фоне реальных событий его жизни. Взять хотя бы тот факт, что, закончив Харьковский университет и столкнувшись с чиновничьими проволочками при выдаче кандидатского диплома, он попросту потребовал вычеркнуть его имя из списка выпускников и отправился заново учиться в Парижский университет, где, конечно, интересовался последними достижениями в области формирования математического аппарата теорий упругости и распространения тепла, а также математической теорией электричества, магнетизма и теорией распространения волн. Это обстоятельство, наряду с невероятной оригинальностью поведения — странный русский игнорировал не только большинство лекций с экзаменами, но и саму необходимость получения диплома, — сделало его вхожим в дома виднейших французских ученых, включая математика Огюстена Луи Коши, который вообще-то терпеть не мог современную молодежь. Как-то незаметно Остроградский стал своим и на еженедельных собраниях Французской академии наук. Как-то его отец, очень бедный полтавский дворянин, то ли забыл, то ли не смог выслать ему в срок деньги. Остроградский, задолжавший хозяину комнаты, был посажен в долговую тюрьму, где написал сразу ставший знаменитым «Мемуар о распространении волн в цилиндрическом бассейне». Коши снабдил работу восторженным откликом и представил в «Memoires des savants etrangers a l'Academie» («Записки ученых, посторонних Академии»), где она вскоре была опубликована, и поспешил выкупить будущего академика из тюрьмы за собственные деньги. Впоследствии Михаил Васильевич предпочитал поддерживать миф, что в тюрьму он попал за буйство и кутежи, а выкупился оттуда сам, став обладателем фантастического гонорара за вышеназванную статью.

Сам он также выделял англичан из прочих европейских народов — уж, конечно, не только за славословия в его честь. Ему импонировали многие качества британского менталитета, в том числе стремление к полной научной объективности. Иван Дмитриевич приводит рассказ отца о том, как однажды после его доклада о Периодическом законе в одном из английских научных обществ кто-то из присутствующих заявил: «Я жертвую такую-то сумму на премию за лучшее исследование, подтверждающее Периодический закон». После этого немедленно встал другой джентльмен: «А я жертвую такую же сумму за лучшее исследование, опровергающее Периодический закон». Менделееву такой подход чрезвычайно понравился.
















Другие издания
