
Женские мемуары
biljary
- 911 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Воспоминания переводчицы Нины Воронель, жены физика Александра Воронеля. При рождении она получила имя Нинель, взяла фамилию мужа - и из-за того, что её поддразнивали: "Нинель Воронель, не ходи на панель", - она поняла, что сочетание имени и фамилии неудачное. В итоге слегка изменила имя.
Книга вызвала двоякое впечатление. С одной стороны, написано интересно, читается легко, упоминается множество известных людей: Борис Пастернак, Корней Чуковский, Андрей Синявский и др. - в качестве друзей/знакомых и т.п. Автор рассказывает, как переводила те или иные выдающиеся произведения классической литературы ("Ворон" Эдгара По, "Баллада Редингской тюрьмы" Оскара Уайльда и др.).
С другой - утомляет постоянное (впрочем, свойственное многим мемуаристам) самовосхваление: в Москву специально приехал из Ленинграда переводчик со словами: "Говорят, вы гениально перевели "Ворона"; "Чуковский высоко ценил мой перевод из Уайльда" и т.п.
К середине книги начинает раздражать бесконечная уверенность автора в своей особенности по сравнению с другими: и по распределению-то они с мужем не поехали (в какой-то аул на два года, чтобы учить детей физике, - не царское дело), и жизнь в СССР была так плоха, что из её одноклассниц бОльшая часть (включая саму Нину) не пожелали родить второго ребёнка (как можно? второго ребёнка при такой ужасной жизни? - хотя по меркам рядового советского гражданина они жили очень неплохо) и т.д., и т.п.
В перестроечное время и даже в начале 90-х я, пожалуй, не была бы так критична и даже посочувствовала бы героине охотно, но сейчас мне её стенания уже неинтересны. Я понимаю, как тяжело было людям терпеть, например, такую ситуацию: во время процесса над Синявским и Даниэлем в коммунальной (!) квартире супруги Воронель устроили "штаб организованного сопротивления советской интеллигенции, невзирая на яростное возмущение трёх законопослушных соседских семей... Всю неделю процесса каждое утро в восемь пятнадцать утра Лариса и Марья [жёны подсудимых] приходили к нам ... Без четверти девять мы убегали – кто сидеть в зале суда, кто пробираться в его коридоры, кто – стоять на морозе под дверью, демонстрируя властям свое с ними несогласие. В комнате мы оставляли связного... отвечать на бесчисленные телефонные звонки, тем более что соседи, раздраженные непрерывным трезвоном, демонстративно перестали подходить к телефону... Услышав звонок телефона, висящего в дальнем конце длинного коридора, он, сломя голову, по-слоновьи топал к нему, сбивая по пути соседей, всегда, как нарочно, идущих навстречу – кто с кипящим чайником, кто с раскалённой сковородой. Наших отношений с соседями это не улучшало, но мы давно уже махнули на это рукой. И потому без зазрения совести по вечерам впускали к себе всех желающих послушать отчёт Ларисы о прошедшем заседании суда... Желающих было много... Так что комната наша каждый вечер заполнялась до отказа: наиболее удачливые сидели на стульях, на полу и на подоконнике, остальные стояли, прислонясь к стенам и к дверному косяку".
Что касается переводческой деятельности Нины Воронель, то я прочитала её переводы и "Ворона", и "Баллады". Понравилось. Однако, не зная английского языка, не могу оценить их близость к оригиналу. В других переводах эти стихи мне тоже нравятся.
Помимо литературных и диссидентских вопросов описываются и житейские проблемы (аборты, дефицит и др.). Встречаются и юмористические ситуации, например покупка шерстяных колготок.
Книга интересна тем, кто жил во времена СССР: можно и узнать что-то новое, и сравнить со своими годами, а также тем, кому интересна диссидентская среда того времени.

С.215: "...знаменитая княгиня Волконская, которая поехала в Сибирь не за мужем, а за своим давним любовником Поджио, тоже ссыльным декабристом".

С.104: "заповедь писателя Анатолия Алексина: "Не воспринимать чужой успех как личную трагедию".

С. 126: "Такими я увидела Даниэлей... Хозяева и гости продолжали гоняться за клопами, не обращая внимания на мальчика Саню лет четырех, который сидел на горшке в углу и самозабвенно читал "Госпожу Бовари" Флобера. В особо трогательных местах он плакал беззвучно, не рассчитывая на утешение, - совсем как взрослый".












Другие издания
