Крещенные крестами

Книга Эдуарда Кочергина - главного художника Большого драматического театра им. Г.А.Товстоногова - основана на воспоминаниях о тяжелых послевоенных временах, когда он бежал из омского детприемника для детей "врагов народа" на родину в Ленинград, - о беге, длившемся более шести лет, со всеми перипетиями и скитаниями по "эсэсэрии" с ее тогдашними казенными домами, детприемниками НКВД и колониями. В 2010 году книга получила одну из престижнейших литературных премий - "Национальный бестселлер". На...

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,4

681 оценка

5
63%
4
28%
3
7%
2
1%
1
1%

Ваша оценка

Прочитали 762Хотят прочитать 947

Рецензии

Аноним9 ноября 2025 г.
Книга меня увлекла с первых же предложений, как же здорово автор умеет рассказывать. В начальном этапе жизни ему пришлось пережить столько всего, что описание событий, пережитых до 16 лет уже сложились в полноценную книгу. Мне удивительно читать о том, как много он помнит из совсем раннего детства, но там и события были такие, что не могли не закрепиться в памяти. А самое увлекательное и душедробительное начинается с путешествия мальчика к дому матери.
Для читателя открывается совершенно незнакомая жизнь при железной дороге с тонкостями работы обслуживающего её люда, жителей окрестных поселков и тех, кто пользуется дорогой незаконно. Плюс всё это в период восстановления страны после Великой войны. Кое какие моменты были знакомы по другой художественной и биографической литературе, описывающий этот период, но тут всё так скомпоновано, так тесно увязано, так невероятно спаяно в единое полотно, что вызывает оторопь.
Перед путешествием и во время него Эдуард пожил в детприемниках, быт которых также открывает то, что почти незнакомо благополучным людям. Так что вся история весьма интенсивно поиграла на нервах.
Читать далее
95
264
Аноним4 февраля 2017 г.
Гензель в Стране Советов
Да! Моя Отчизна так обширна, так раздольна, Бог ее храни, что у нас не может быть фашизма. Всюду может, а у нас ни-ни. То ли на него не хватит пыла, то ли дисциплины, господа, что у них уже все это было, а у нас не будет никогда. Ведь и наши, помню, ретрограды, чей погромный зуд необъясним, Гитлеру когда-то были рады, всякое подписывали с ним, а потом спасали пол-Европы, и сияла гордая Москва. И сегодня злобные холопы тут не составляют большинства. Наших чувств опросы не измерят, не охватят наш видеоряд, потому что местные не верят никогда тому, что говорят. Дряни много, а фашизма нету. Если от коричневой чумы кто-нибудь опять спасет планету, думаю, что это будем мы. Родина, мы все твои поклонники, мы и не хотим иной судьбы — самые бессмертные покойники, самые свободные рабы.
(Д. Быков)
Автобиографическая проза Эдуарда Кочергина полна жутких подробностей и пугающих поворотов сюжета. Как сказка братьев Гримм с поправкой на новые времена, где на одного маленького Гензеля, возвращающегося домой, приходится много страшных людоедов.

По необъятным просторам вьется длинная дорога, на которой встречаются злые разбойники, жадные компрачикосы, добросердечные рыцари и жалостливые самаритянки. Эти странствия — в лучших традициях средневековых романов, несмотря на то, что время действия не так уж сильно отстоит от настоящего. Этот затяжной хоррор вовлекает в свой водоворот немыслимое количество разнообразных персонажей, являет самые отвратительные стороны человеческой натуры, показывает, как низко может пасть личность, демонстрирует безжалостность государственной машины. И, конечно, он отказывает главному герою в окончательном и бесповоротном хеппиэнде.
По итогам такого собрания кошмаров у меня не получается быть сторонницей как патетических причитаний: «Надо же, какой ужас…», так и бесстрастного вывода: «Вона чо! Ну-у-у, жизнь сложна…». В первом случае все начинается и заканчивается неглубокими эмоциями. А во втором — философски ограниченным отношением к экзистенциальным сложностям. И то, и другое не исключает возможности бесконечно ходить по одним и тем же граблям, неизменно возвращаясь к ужасам прошлого и привнося в реальность фантасмагорическую иллюзию стабильности существования.
Так что вопреки модной инфантильности я, прежде всего, ставлю на вопрос «почему?». Он дает возможность понять причину. Осмыслить, почему темные века имеют свойство возвращаться. Выяснить, откуда берутся демоны, разрушающие выстроенный обывателями мир. Разобраться, почему Страной Советов можно заинтересовать медиевистов.

По большому счету, СССР мало отличался от России феодальных времен. Крепостничество трансформировалось в эксплуатацию крестьян в колхозах и тяжелый лагерный труд, барщина и оброк заменены трудоднями и продразверсткой, служилая знать, полностью зависящая от царя, превратилась в партийную номенклатуру, подчиненную вождю, и даже опричники нашли свое новое воплощение в органах НКВД. Так что кафкианское сходство между средневековьем и советскими временами более чем объяснимо.
Хождение по кругам истории не является типичным. Не потому, что обязательное развитие заложено в основе цивилизации, а по принципу естественного отбора – государства, не способные совершенствоваться, рано или поздно перестают существовать. Тем не менее, прошлое повторяется, потому что его не хотят помнить, потому что проще отдать свое право на мнение сильному лидеру и отойти в сторону. Удивительно, что и Кочергин почему-то называет двух вождей виновниками смертоубийственной войны. Хотя достаточно поинтересоваться, кто же позволил этим правителям быть вершителями судеб? И ответ всегда один и тот же – пассивное большинство.
Образ Многодура, любителя выражений «не могу знать», «не положено», «не ведаю», универсален и символичен. Он словно перенесен сюда из произведений Салтыкова-Щедрина. Вечное холопство, выражающееся в нежелании думать, принимать решения и нести ответственность, породило неубиваемое зло – тупое, неповоротливое и беспощадное. Невежественность и неготовность критически осмысливать услышанное-прочитанное всегда дают жизнь новому дракону. На смену серым приходят черные. Фашизм расползается, душит авторитаризмом инакомыслие, навязывает волю вождя и его сторонников, манипулирует массовым сознанием с помощью страха, ищет внешних и внутренних врагов и уничтожает их в порыве одержимости.
Хорошо, что это всё не про нас. Замечательно, что мы не имеем к этому отношения. Не вовлекались, не участвовали, не присутствовали. Да даже если что-то и было, столько лет с тех пор прошло!
И последний вопрос. Для тех, кто отчетливо понимает, что со времен войны многое изменилось. Так ли уж велика разница между двумя картинами, изображающими узкий мирок детских домов, нарисованными Эдуардом Кочергиным и Рубеном Гальего?

Читать далее
64
1,1K
Аноним30 марта 2020 г.
О надежде и выживании
О книге Эдуарда Кочергина писать трудно. О ней вообще было бы удобнее не знать. Вот широко и ясно открытые глаза, весна в душе и прочие приятности. А открыл самую первую страницу и жизнь прежней уже быть не может, задохнулась от боли, забилась в судорогах, раззявила рот в безмолвном крике. Потому как нет страшнее истории непридуманной, истории прожитой и рассказанной обыденно. Так как принято, в ночи, на маленькой кухоньке, с переполненной пепельницей. И только изредка скрипнет табуретка от избытка тяжести душевной.
И как пережить все это, как пересказать, как простить... Простить людей, которые вот этого мелкого ползунка извлекли из под стола, где он с наслаждением играл, а иной раз и жевал, стружки и отправить в страшное место, где выжить нельзя. Где сливочное мороженое делают из ржаного хлеба, перестают понимать простой язык, овладевают ремеслухой, чтобы выжить.... И шесть лет добираются через всю страну к маме.
Как нашлись силы у этого мальчонки не понятно. Как не превратился он в озлобленного крысеныша, готового тяпнуть любую протянутую руку без разбора. Как не стал одним "из" - грабителей, убийц. Как ясность в душе его выжила и смогла услышать слова матери:"Все будет хорошо. Ты один мужик в роду, и должен жить!"
Вспомнила я мытарства Лёньки Пантелеева и стало ещё горше. Сколько же их, этих мальчишек, носило по стране. Одного в Гражданскую, другого во время, когда люди превратились в товарищей. И как это "за пролитую слезу ребенка" и "сын за отца не в ответе" вылилось в Фелено качание на табуретке и воспаление лёгких в городе со странным ордынским названием Куй-Бы-Шев. В восемь лет детприемника, страшные в обыденности истории о калеках, зеках, колонии.
И как среди этого месива выхватил он совсем другие лица. Митяя, Хантыя, Томаса Карловича. Безымянную мадонну, держащую на руках своего вернувшегося с войны мужа-"самовара".
Как читать такие книги и разве возможно отказаться от них. Отодвинуть подальше, сделать вид что не было. Забыть о мальчишке по прозвищу Тень. О сотнях и тысячах таких мальчишек. Которые не добрались, не нашли, которым не хватило надежды...
Читать далее
61
1,7K

Все рецензии

Цитаты

Аноним18 января 2016 г.
В этой стране легче посадить человека, чем дерево.
17
925
Аноним1 декабря 2016 г.
Я попытаюсь своими словами пересказать уроки, данные мне шестьдесят пять лет назад в пограничном со степью лесу недалеко от Северного Казахстана.
Первое, что ты должен знать, — огонь солнцу подчиняется. Дерево от комля к солнцу поднимается. Огонь тоже от комля горит быстрее. Когда берёшь в руки сучок, ветку, полено — смотри, где у него комель. Второе: необходимо найти запал, особенно в непогоду. Хороший запал для разжигания огня — береста. Другим запалом служит хостяк — сухие веточки ели. Они всегда есть под нижними лапами густой ёлки. Хостяк-подлапник сомнёшь в шарики — и всё готово. В дождливую погоду это — порох для костра.
Костры выбирают в зависимости от надобности и погоды. Самый простой и быстрый — хантыйский, костёр-колода, в Сибири его называют воровским, потому что горит без дыма. Вода в котелке на нём закипает через четыре минуты.
Перед тем как поставить колоду, необходимо соорудить основу костра — из толстых веток, не обязательно сухих. На основе выложить колоду — от комля по движению солнца, тогда огонь будет крутиться вокруг котла. Нижний ряд колоды — из толстых веток, верхние — из более тонких. Внутрь вложить запал. Когда запал подожжён, поверх него надо, не торопясь, класть под углом друг к другу небольшие ветки, пока огонь не займётся.
Лесные люди умеют складывать такой костёр для обогрева шалаша или палатки, который после растопки горит сам пять-шесть часов подряд без ухаживания за ним, причём сырые дрова тут даже предпочтительнее. Под этот костёр копают конусообразную яму, а поленья ставят комлем вниз, по кругу. Самые сырые и крупные — снаружи ямы, а к середине — ряды посуше. В центре выкладывают гнездо из сухих веток, опускают туда запал и поджигают. Такой костёр горит не торопясь, сам себя сушит, а огоревшие снизу поленья сползают по конусу к огню. Ежели такой костёр развернуть под углом к ветру, то всю ночь он будет греть палатку или шалаш и отгонять комарьё.
Хантый показал нам, как правильно выбирать места для стоянок в лесу, чтобы земля не тянула, оставалась бы сухой, и как ставить шалаш по солнцу — чтобы утром солнце было в головах, а к вечеру — в ногах.
От него мы узнали, что надо выискивать муравейники — муравьи выбирают самые безвредные для живого организма, сухие, без тяги, места. Шалаш можно ставить рядом с муравейником, главное, не разрушать муравьиные дороги жизни. И тогда в шалаш или палатку никогда не заползёт змея, не заберётся ни один клещ. Эти гады опасаются приближаться к муравьям.
По поведению птиц, муравьев, пчёл и другой живности лесной человек может понять, какая будет погода, распознать близость жилища, приближение людей, появление опасности и многое другое. Под руководством Хантыя я по всем правилам лесной науки собрал и сплёл непромокаемый шалаш, издали напоминающий ярангу.
В прохладные вечера дядьки поверх рубах надевали на себя жилеты из козьего меха. Такой одежды я никогда раньше не видел. Прямоугольный кусок козлиной шкуры с разрезом для головы и пришитыми вязками по бокам. Когда они заползали в шалаш спать, то жилеты снимали и стелили под себя, мехом наружу. Хантый, заметив, что я с интересом разглядываю их одежонку, сказал, что на козий мех ни змея, ни какая насекомка не заползёт ни в жизнь, да и тепло нижнее полезней тепла верхнего.
Читать далее
8
835
Аноним16 января 2016 г.
Вожди могут быть людьми или должны быть только вождями?
8
366