
1001 книга, которую нужно прочитать
Omiana
- 1 001 книга

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
В День Св. Патрика 1916 года по Дублину ехал автомобиль с тремя интересными пассажирами: знатной ирландской дамой, её опальным племянником и молодым священником радикальных республиканских взглядов. Они говорили о патриотизме, известных союзах дублинских революционеров, прошлых и современных. Мэррион-сквер навевала воспоминания о небезызвестном ирландце, отданном под английский суд. Враги запугали и подкупили свидетелей, газетчики обругали, а друзья покинули его. «Он не смог избежать осуждения. Но со скамьи подсудимых он держал столь блестящую речь, что даже небо отвернулось бы от его оппонентов». Новости о его аресте породили целую волну беглецов во Францию, «джентльменов со схожим образом мыслей». «Бегство графов*, – заметил священник, как всегда скорый на исторические параллели. – Наёмники. Вольную службу в изгнании они предпочли чужеземному ярму у себя дома. История в миниатюре». В самом деле. Вот только чья история? Каким бы показательным не был случай этого известного ирландца, священник не мог поставить его в пример. Конечно, Оскар Уайльд никак не подходил на роль образцового мученика ирландского национализма.
К моменту появления этой сатирической сцены - когда роман Джейми О’Нила про Пасхальное восстание 1916 года уже перевалил за середину – читатель успевает получить представление о канонической трактовке двух самосознаний и связи между ними: самосознание ирландца и осознание себя как гея. Ранее в романе старый школьный приятель племянника (ныне британский офицер во время Первой мировой) спрашивает его: “Хочешь сказать, что ты выродок оскар-уайльдовского типа?» В этом возмущенном вопросе угадывается недвусмысленный намёк на самоопределение героя. В романе Э.М. Форстера Морис , написанном в 1914 году, главный герой тоже называет себя «выродком оскар-уайльдовского типа». Однако племянник находит достойный ответ: «Если это означает, что я ирландец, то да».
Обе грани этого тезиса смешивают Оскара Уйальда с Ирландией, а гомосексуальность – с ирландским самосознанием. Но если в первом случае урожденный ирландский патриот и мученик низводится до простого гомосексуального мужчины, то во втором – самый известный в истории бунтарь-гей ставится в образец настоящего ирландца. Одно из интереснейших достижений О’Нила в романе – пересечение ирландской и гомосексуальной идентичности. Тем самым он из одной создает символ другой, смешивает ирландское происхождение и гомосексуальное самосознание и рисует специфически ирландский образ мужской гомосексуальности: мир мужчин-геев как романтическая «нация сердца».
О’Нил не первый писатель, поднявший тему мужской гомосексуальности в рассказе о национальной идентичности. Вспоминаются, к примеру, «Приключения Присциллы, королевы пустыни» или истории Квебека авторства Мишеля Трамбле. Но оригинальная находка О’Нила в том, что канон ирландской литературы и историю республиканской Ирландии он пишет с гомосексуальной точки зрения. Внутри ирландского национального мифа развивается история любви двух подростков, договорившихся встретиться, что бы ни случилось, через год и вместе доплыть до острова, виднеющегося в заливе.
«Кто мы?» – вопрос, заданный одним из персонажей-геев, не только становится квинтэссенцией личных исканий героев, но и зреет в самом сердце политических волнений внутри всех слоев ирландского общества. At Swim, Two Boys – роман, в первую очередь, об ирландской идентичности. Гомосексуальная романтическая история в центре повествования играет роль национальной аллегории. Двое влюбленный подростков ищут свой реальный и воображаемый остров. Вынужденные существовать внутри гетеросексуального общества, «словно ангелы среди жителей Содома», они нуждаются в совершенно обособленном, защищённом, своём месте, острове только для них двоих. Мечты двух парнишек как в зеркале отражают желания республиканского ирландского общества иметь свой собственный независимый от Британии дом. Кризис гомосексуальной идентичности, осознание себя не таким, как окружающие, О’Нил использует для объяснения истоков ирландского национализма. Всесотрясающее, скрепляющее нацию открытие, что «мы в самом деле существовали как народ»: «Что у нас была своя особая природа… И поступки наши не могли быть преступлением… потому что они выражали самую нашу природу, наше существование». Герой О’Нила говорит здесь о гомосексуальности, но эти же слова с очевидностью экстраполируются на национальное самосознание.
О’Нил неслучайно приглашает своего читателя в ту переломную эпоху, когда и гомосексуальность и ирландская национальная идея были вне закона. Вынужденные противостоять обществу вообще и англичанам в частности, геи и ирландцы открывают и познают своё национальное и личное сознание. И бывает, делают это, как джойсовский Стивен Дедал, посредством литературы. Название же романа пересекается с еще одним ирландским шедевром – At Swim-Two-Birds ** Фланна О’Брайена – и тем провозглашает неразрывную преемственность традиции.
___________________________
*14 сентября 1607. «Бегство графов» (Flight of the Earls) – ирландские аристократы навсегда покидают родину, найдя убежище в континентальной Европе. Начало гибели гэльской Ирландии.
**В русском переводе О водоплавающих

“You asked me earlier were there many of us about. The question for my friend was, were there any of us at all. The world would say that we did not exist, that only our actions, our habits, were real, which the world called our crimes or our sins. But Scrotes began to think that we did indeed exist. That we had a nature our own, which was not another’s perverted or turned to sin. Our actions could not be crimes, he believed, because they were the expression of a nature, of an existence even. Which came first, he asked, the deed or the doer? And he began to answer that, for some, it was the doer.”

“Which tales are these now?”
“Don’t ask me. The Holy Band of Thesbians.”
“Of Thebes,” said MacMurrough. “The Sacred Band.”
“All lovey-dovey dying together. Don’t you know he’s dippy over you? He takes anything you say at face. That’s a kid you’re telling that to. He don’t know it’s stories.”
“Doyler, he’s the same age as you. Besides, I grew up on tales like that.”
“Aye and you’re some example.”
“What are you talking about? The entire world grows up on those stories. Only difference is, I told him the truth, that they were lovers, humping physical fellows.” Yes, and Jim had grasped instinctively that significance: that more than stories, they were patterns of the possible. And I think, how happier my boyhood should have been, had somebody—Listen, boy, listen to my tale—thought to tell me the truth. Listen while I tell you, boy, these men loved and yet were noble. You too shall love, body and soul, as they; and there shall be a place for you, boy, noble and magnificent as any. Hold true to your love: these things shall be.
Instead of finding out for yourself, with a dictionary in a dark corner, by which time it’s just one other lie you’ve nailed them in on the sallady path of youth.

“I miss him, aye,” he said. “He was pal o’ me heart, so he was. I try not to think of him, only I can’t get him off my mind. He’s with me always day and night. I do see him places he’s never been, in the middle of a crowd I see him. His face looks out from the top of a tram, a schoolboy wouldn’t pass but I’m thinking it’s him. I try to make him go away, for I’m a soldier now and I’m under orders. But he’s always there and I’m desperate to hold him. I doubt I’m a man except he’s by me.”














Другие издания

