
Мемуарно-биографическая литература
izyuminka
- 704 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Бибоп, би-боп, боп (англ. bebop) — джазовый стиль, сложившийся в начале — середине 40-х годов XX века и характеризуемый...
• Случается, что, знакомясь с новым автором, не всегда сходу прыгаешь в интырнеты, чтобы отыскать его биографию или информацию о той эпохе, в которой он жил. Даже раздобыв эти сведения, не всегда до конца понимаешь, что это было за время. Получается, что перед книгой нужно пролистать еще пару книг, чтобы полностью быть в курсе, — но как же найти на все время? Случается, что хочется получить впечатление от книги (произведения) и только от нее, ничем не замутненное, чистое впечатление.
Какое впечатление производят книги Саган?
Глубокое одиночество и чистейший эгоизм. Возведенные в абсолют одиночество и эгоизм. В то же время — это легкий, понятый язык, оплетающий сознание, словно тончайшее кружево, поэтичный и эмоциональный.
...быстрым темпом и сложными импровизациями...
• Что нового можно узнать о писательнице? Прочитав хотя бы пару ее книг (на моем счету как раз две + экранизация), полезно узнать, что Саган также писала пьесы для театра и сценарии для короткометражек. Одна из них была отмечена призом в Каннах, а сама она председательствовала в жюри МКФ 1979-го, когда "Апокалипсис сегодня" и " Жестяной барабан" получили золотую пальмовую ветвь. Кроме того, она пыталась писать статьи о кино, но надолго ее не хватило — слишком много приходилось просматривать не самых лучших образчиков. А еще написала биографию — "Дорогая Сара Бернар".
...основанными на обыгрывании гармонии, а не мелодии.
• Книгу Лельевр отличает некоторая сумбурность и неровность повествования. С самого начала автор предупреждает, что четкой хронологии ждать не следует, но так или иначе она обращается к ней (что, конечно же, неизбежно при написании биографии). Лельевр встречалась с друзьями, поверенными и прислугой Саган, с некоторыми как будто даже подружилась. В книге много и ее собственных ощущений и впечатлений, полученных во время этих встреч и визитов в дома, связанные с Саган. Иногда это весьма интересные моменты, более связные и завершенные, чем ее рассуждения о жизни Франсуазы и ее друзьях, издателях, любовниках и любовницах.
Боп был быстр, резок, он был «жесток со слушателем».
• Самые интересные главы— анализ стиля Саган и описание многочисленных домов, где она обитала - в Каржаке и Экемовиле. Взаимоотношения с друзьями — им она отдавала себя и свои деньги щедро, в основном потому, что совершенно не могла находиться в одиночестве, не могла спать одна. Это создает образ слабой, но своевольной девочки, желающей, чтобы все происходило согласно ее желаниям, чтобы никогда не было скучно и одиноко. В то же время одиночество с книгой в кровати — излюбленное времяпрепровождение Саган с детства.
Солисты в своих импровизациях использовали диссонансные к тональности ноты, создавая музыку более экзотическую, с более острым звучанием.
• Ставшая знаменитой в 18 лет и купив "Ягуар" на первый гонорар, приобщившись к праздной жизни (потомок дворянского рода, она и так не была приучена к работе, с детство ее баловали), она будто бы на всю жизнь осталась в этом юном возрасте. С удивлением я узнала, что уже свой первый роман "Здравствуй, грусть" она писала, потихоньку лазя в винный шкаф родителей и закидываясь транквилизаторами. Дальше — хуже. Наркотик за наркотиком: дорогие машины, скорость. Алкоголь в огромных количествах, после аварии — опий, после обнаружения кисты — кокаин, героин. Бич послевоенной эпохи — доступность наркотиков (препараты с наркотическими веществами считались лечебными), сгубивший и Саган, и Бриджит Бордо, и Ива Сен-Лорана: те же наркотики, те же средства от них (по сути, пересаживавшие на другие наркотики), те же лечебницы.
Музыканты бибопа превращали джаз в такую художественную форму, которая обращалась более к интеллекту, чем к чувствам.
• Вынуждена признать, после прочтения столь оригинальной биографии у меня так и не сложилось завершенного облика писательницы. Есть отдельные штрихи характера или пристрастия (разной степени силы или проявлености), которые добавляют объема ее образу. Конечно, в книге множество фактов, множество имен. Лельевр описывает эпоху с ее характерными чертами, и становятся понятно, что Саган — дитя своего времени и в чем-то рупор своего поколения — послевоенного, избалованного, жаждущего веселиться и бездельничать, отрешаясь от ужасов войны всевозможными способами. Нельзя отказать Саган в некотором остроумии. Но тщетно я искала нечто великое в писательнице — нашла только измученную женщину, достойную жалости, но не восхищения.

Это было многообещающее начало. Маленькая изящная книжка с Легендарной Саган на обложке и алым росчерком названия – тем самым шрифтом, которым написаны все названия произведений Саган издательства Эксмо, и который я так люблю. Воодушевляющая аннотация («захватывающая история о путешествии в страну Саган»), эпилог, в котором Мари-Доминик Лельевр страстно признается в любви к писательнице. И, между прочим, упоминает, что работая над книгой, она встречалась с друзьями и знакомыми Саган, бывала там, где была она, лежала на постели, на которой лежала она… Я была крайне заинтригована. Такая страсть и преданность поклонницы должны помочь в написании хорошей книги. Я не сомневалась, что эта книга понравится мне. Я ошибалась.
Этого запала, этой энергии, что рождает страсть поклонницы и фанатки, хватило буквально на десяток страниц, а дальше текст превратился в посредственный неумелый бесцветный набор слов. Если читая первые страницы, я невольно потянулась к книгам Саган (захотелось прочесть что-то, что я пока не читала у писательницы), через какое-то время я прилагала усилия, чтобы не отбросить эту книгу подальше. Стиль Лельевр до боли напоминал мне неумелые школьные эссе, которые пишут старшеклассники. И поверьте, далеко не все школьники пишут так коряво и неумело, как эта писательница. И вроде бы порицать не за что – если не дано писать, как можно критиковать, ну, не её это. Но ведь и читать невозможно. Слишком скучно. Формальный, шаблонный язык, поверхностные, избитые штампы… Попытка сказать то, что как она думает, от нее хотят услышать. Бездарно. Неудобоваримо. Не стоит потраченного времени.
Эх, чем дальше, тем больше во мне проявляется книжный максимализм. Я еще помню те далекие прекрасные времена, подернутые розовой дымкой ностальгии, когда я невозмутимо и твердо заявляла – совсем плохих книг нет. Если лично мне не нравится книга, это исключительно мои проблемы. И вот сейчас – я безжалостно захлопнула маленькую, ни в чем не виноватую, библиотечную книжку и воскликнула – «Это же ужас какой-то!». Я стала все чаще выносить безапелляционные вердикты вроде этого, я гораздо чаще стала бросать книги, мало того, я даже не считаю преступлением дочитывать произведения по диагонали, если в какой-то момент теряю интерес к происходящему. Я превратилась в категоричную максималистку, которая развешивает ярлыки и не краснеет. Да, когда-то у меня практически не было отрицательных рецензий. А теперь я не боюсь признаться в том, что не дочитала книгу. Конкретно в этой я прочла меньше половины. Надеюсь, это только мне не понравилось, надеюсь, что вам повезет больше.

Биографии - всегда странные книги (вы не находите?). Биография Лельевр мне показалась схожей со съёмками заплыва: мы видим, откуда и куда пловец движется, мы видим много воды, взбурляемой телом пловца, фигуру в костюме и шапочке. Лицо видно плохо, но фигура, манера плыть, индивидуальны, и мы видим победу. Что мы получили и что мы недополучили? Вопрос остаётся открытым. Или вот пример: портрет дамы Агаты Кристи кисти Кокошки. Опять вопрос: кого больше, Кокошки или Кристи?
Лельевр - не биограф, а писатель, либо мнит себя таковой. Отсюда - изобилие цветов, деталей, впечатлений, многие из которых относятся к дате написания книги, а не жизни Саган, и к субъективному восприятию Лельевр (сразу видно: портрет написан Кокошкой, а не, скажем, Николаем Блохиным, хи). Книга словно не перечитывалась, писалась по мере поступления материала: в ней есть повторы, размышления автора время от времени сбиваются на невероятный примитивизм, заметна склонность циклиться на удачных, по мнению автора, цитатах и элементах, позволять себе недостаточно оправданные подытоживания. Очень много фамилий, очень много отвлечений на время, политику, культуру. Можно смело говорить о сыром, неорганизованном, искусственно раздутом тексте.
Я взял книгу в руки в дождливый день, отведённый для полного отдыха, поэтому был не в настроении придираться. И в целом мне понравилось. Конечно, справедливости ради биографию следовало назвать "Лельевр в поисках Саган", снабдить огромным количеством фотографий к каждой главе, значительно расширить раздел персоналий и в приложении привести тексты романов эдак двадцати, наиболее значимых для понимания содержания. В таком случае после нескольколетнего штудирования материала читатель оказался бы полностью удовлетворён произведённым эффектом. В нашем же случае нам предлагают нечто вроде паззла. Я не стал его собирать, но что изображено на рисунке, понял. И рисунок мне понравился. Среди абстракционистских мазков Лельевр проступили черты Саган. Или Куаре. Или того, что Лельевр видела, как образ Саган (особенно её очаровала манера гасить окурки, похоже, хи). Или того, что я хотел увидеть, как образ Саган.
Биографии - всегда странные книги.

Уважая суверенное право людей на свободу, Сартр и Саган видели человеческое существо таким, какое оно есть, со всеми его преимуществами и недостатками. Ни один из них не был верующим, но оба искренне любили ближнего. Они обладали умными сердцами.

Интеллект занял все её существо. Она очень мало ела и компенсировала это - как бы подпитывала свой организм - тем, что читала, работала над книгами, играла в кункен и поглощала психотропные вещества.

Она представляет возможность заниматься психологией тем, у кого есть подобное желание. Саган - это моралистка, которая следит за собой.














Другие издания
