Болтун. Детская комната. Морские мегеры

В настоящей книге впервые представлены на русском языке сочинения французского писателя Луи-Рене Дефоре: его ранняя повесть "Болтун", высоко оцененная современниками, прежде всего Ж.Батаем и М.Бланшо, сборник рассказов "Детская комната", развивающий основные темы "Болтуна" и удостоенный Премии критики, а также поэма "Морские мегеры" - один из наиболее необычных и ярких образцов французской поэзии второй половины ХХ века.

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,0

11 оценок

5
9%
4
82%
3
9%
2
0%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 12Хотят прочитать 32

Рецензии

Аноним12 октября 2018 г.
«Говорить о потребности говорить»
Этими словами одного из героев книги Луи-Рене Дефоре «Болтун. Детская комната. Морские мегеры», наверное, и можно было бы определить её общую концепцию, облечённую автором в условно-художественную форму.
Герой повести «Болтун» – человек, напрочь лишённый так называемой «склонности к доверительным беседам». По этой причине он является постоянным объектом сочувствия в компании своих друзей, убеждённых в том, что такая «неспособность открыться другому» ничего кроме вреда в жизни принести не может. Однако герой не отрицает своего внутреннего желания говорить, просто его, который «вовеки не отличался непринуждённостью», постоянно терзают сомнения по поводу того, насколько тот или иной предмет достоин для беседы. К тому же он задаётся вопросом о том, где же, собственно, проходит разумная грань этой доверительной откровенности – ведь нечаянно перейдя её однажды и испытав так называемый «словесный оргазм», он стал объектом жестоких насмешек. Чрезмерная склонность героя к самокопанию и самонаблюдению неизбежно выливается в потребность ведения постоянного внутреннего монолога. Впрочем, здесь в равной степени можно было бы говорить и потребности саморазоблачения, поскольку герой, крайне щепетильный к чужому мнению на его собственный счёт, постоянно озабочен тем, чтобы оно не исказило его внутренней сути.
Такой же мыслью одержим и Фредерик Мольери, персонаж рассказа «Звёздные часы одного певца». Будучи рядовым музыкантом оперного оркестра, а также обладателем превосходных вокальных данных, он, под нажимом обстоятельств, подписывает певческий контракт. Мольери выступает на сцене и имеет огромный успех у публики, однако при этом испытывает сильное раздражение, потому что его принимают не за того, кто он есть на самом деле. Имея совершенный голос, этот человек, тем не менее, вовсе не претендует на лавры оперного певца – для этого он слишком утилитарен. И он вовсе не лукавит, говоря, например, о том, что даже не заглядывал в либретто к «Вольному стрелку» Вебера, а «всего лишь затвердил свою партию на немецком языке наизусть», и если его что-то интересует, то только само пение, и совершенно искренне не может понять, почему публика отказывается признавать этот интерес. Однако для окружающих такая позиция Мольери выглядят всего лишь «артистическим кокетством». В конце концов, впав в крайнее отчаяние оттого, что ему отказывают в праве быть самим собой, Мольери решается на поистине отчаянный жест: развенчать свою незаслуженную славу оперного певца, прибегнув к самому пению, то есть с помощью певческой, а не обыденной речи. Исполняя партию Дон-Жуана, Мольери намеренно допускает отклонения от партитуры, «подпускает» «некоторой приторности в свой голос», использует искусственные приёмы – фиоритуры и вокализы – «там, где должно торжествовать чистое творчество», и, наконец, откровенно фальшивит. Желаемый результат достигнут: свист и насмешки возмущённой публики, в итоге покидающей зал, и полностью разрушенное здание незаслуженной им славы.
Тема вокальной речи как средства самовыражения затронута и в «Болтуне». Полностью опустошённый физически и морально, находящийся в городском парке (кстати, авторское описание паркового ландшафта и городского пейзажа просто превосходно) герой, он же нарратор, слышит детское пение, доносящееся из находящейся рядом с парком семинарии, и эта музыка буквально берёт его в плен, вызывая в его душе целую гамму возвышенных ассоциаций. Пение детей помогает ему ощутить «неистовый аромат воспоминаний» о собственном отрочестве, связанном с часовней бретонского коллежа, и собственном душевном подъёме, испытываемом во время пения в часовне, дававшего простор детской фантазии и воображению. Именно на фоне этого пения он, пожалуй, впервые с грустью осознает, что тем его детским мечтам почему-то так и не суждено было сбыться.
Тот же мотив звучит и в рассказе «Обезумевшая память». Переживающий сильную внутреннюю драму ребёнок, поющий в хоре, вдруг наполняет свой голос прежде несвойственными ему «непререкаемо-повелительными звуками», что дает ему возможность хотя бы ненадолго обрести так необходимую ему внутреннюю силу и свободу и заставляет окружающих, как детей, так и учителей, взглянуть на него совсем другими глазами. Ключевой же темой этого рассказа можно назвать настойчивую попытку взрослого человека заново испытать ту детскую драму и тем самым найти для неё адекватное словесное выражение. Однако вопрос в том, насколько результативна такая попытка, связанная с «маниакальным всматриванием в прошлое», и может ли память вообще хранить какие-либо переживания. Звуки, предметы и фигуры – да, но чувства? И насколько может быть оправдана сама «реконструкция истории, имевшей крайне ограниченное, личное значение»? Ведь речь действительно идёт всего лишь «о какой-то жалкой распре» между детьми. А может, всё дело в том, что этим ребёнком был именно ты?
В рассказе «В зеркале» автор пытается сформулировать, так сказать, эффект зеркального восприятия человеком его же собственной речи, который строится на возможности зеркального отображения этой речи с помощью, например, её тщательной записи, сделанной другим лицом. По мере чтения такой записи каждому человеку вполне может стать очевидным его же собственное излишнее многословие и самодовольство бессодержательных рассуждений, неизбежно проступающая сквозь них фальшивость взаимоотношений, а также вся нелепая премудрость дискуссий. То есть все те изъяны, которые никому никогда не хочется относить на свой собственный счёт.
В целом о книге можно сказать, что она довольно необычна. Хотя бы уже тем, что построена отнюдь не на событийной канве. В новелле о Фредерике Мольери («Звёздные часы одного певца») нарратор делает ремарку о том, что его рассказ «чрезвычайно схематичен». Однако о схематичности рассказа, то есть сюжета, а также о схематичности персонажей можно говорить применительно ко всей книге. Что же касается вышеупомянутого рассказа, а также повести «Болтун», то в них, в частности, рассматривается ещё и поведенческая схема человека, попадающего в неловкую ситуацию на глазах у публики. То есть в обстоятельствах, значительно усугубляющих переживание такой неловкости хотя бы уже потому, что при встрече эти свидетели «самым вульгарным образом прыскают» или напоминают о том, «какой испуганный у вас тогда был вид». В повести «Болтун» повествующее лицо выражает своё желание «разобрать казус», который, по его мнению, вполне может касаться не только его одного. С этой точки зрения все «разобранные» в книге «казусы» более чем универсальны и интересны своей психологической узнаваемостью. Стилистически книга очень непроста и для предметного разговора требует, пожалуй, как минимум повторного прочтения, оставляя при этом у вдумчивого читателя стойкое ощущение того, что он и впоследствии ещё не раз будет перелистывать её страницы, ища подтверждения тем или иным своим мыслям.
Обращает на себя внимание очень качественная переводческая работа, что в последнее время, к сожалению, стало нечастым явлением. В отношении поэмы «Морские мегеры» можно сказать лишь то, что поэтический перевод – это совершенно отдельная тема для разговора, и какие-либо суждения здесь возможны только при наличии текста оригинала и знании французского языка читателем. Достоинством книги, несомненно, является составленная переводчиком Марком Гринбергом биографическая справка автора, Луи-Рене Дефоре, и написанное им же эссе «Третья редакция».
Как полиграфический продукт, книга также оставляет очень хорошее впечатление. Её содержание очень удачно дополняется так называемым визуальным комментарием. Хочется надеяться, что она станет заметным явлением в кругу любителей серьёзного чтения.
Читать далее
2
265

Все рецензии

Цитаты

Аноним20 октября 2012 г.
Когда-то он был слишком юн, чтобы сознательно предаваться этому волнующему и дерзкому упражнению. Слегка повзрослев, он возобновил его лишь для того, чтобы бросить вызов природе, и последствия были губительны. Обстоятельства внушили ему героическую решимость, гордость ее укрепила- та беспримесная, похожая на спирт, гордость, что заменяет иным подросткам физическую силу. Исходный его замысел состоял в том, чтобы обезоружить чрезвычайно могущественного противника, с помощью хитроумного молчания оказаться вне пределов его досягаемости, - и замысел этот привел к непредвиденному, чудесному результату. Беда была в том, что подвиг удался ему лишь один раз. Всего один раз, еще ребенком, он ощутил, что достиг своей внутренней вершины - состояния целительной отрешенности - и познал воистину незабываемый восторг. Он чувствовал себя так, будто ему вложили в руку талисман, делающий его равнодушным к насмешкам, нечувствительным к упрекам, он обнаружил, что ему ничего не стоит вырваться из рабства,- для этого понадобилось лишь отказаться разговаривать со сверстниками, считавшими послушание более разумной, более приятной формой поведения и приходившими в ужас от его выходок, из-за которых он так часто выслушивал грубые и однообразные нравоучения, а затем подвергался унизительным наказаниям.
Читать далее
1
98
Аноним19 октября 2012 г.
Уверен, почти всем вам случалось оказываться в ситуации, когда вас хватает за лацкан один из тех болтунов, которые, сгорая от желания наполнить воздух звуками своего голоса, ищут партнера, чья роль будет заключаться лишь в том, чтобы внимать чужим речам, но не чувствовать надобности раскрывать рот самому; скажу больше: назойливому господину не нужно даже, чтобы его слушали, с него довольно, если вы примете заинтересованный вид, будете время от времени согласно кивать головой или примешивать к его рацеям негромкое хмыканье, справедливо именуемое романистами одобрительным, или мужественно, превозмогая усталость, которая рано или поздно овладеет вами при столь сильном мускульном напряжении, встречать устремленный прямо на вас неотступный взгляд бедолаги.
Присмотримся к этому человеку. То, что он испытывает потребность говорить и что ему при этом нечего сказать, мало того - что он не мог бы удовлетворить свою потребность без более или менее молчаливого содействия партнера, которого выбирает, если есть возможность выбирать, как раз за сдержанность и терпеливость, - факт, безусловно заслуживающий осмысления. Да, сказать этому типу буквально нечего, но все-таки он трещит без умолку; ему наплевать на то, согласен с ним слушатель или нет, но все-таки без слушателя он обойтись не может, хотя и смекает, что не нужно требовать от него большего, нежели чисто внешние признаки внимания. Его как будто поразила необоримая страсть - или, чтобы воспользоваться знакомым сравнением, ему так же трудно, как ученику чародея: пущенный механизм работает впустую, управлять его беспорядочным движением он не способен.
Читать далее
1
89