Страх вратаря перед одиннадцатиметровым. Повести

Проза Петера Хандке всегда точнее и тоньше, чем фильмы великого Вима Вендерса, который много раз пытался экранизировать ее. Вендерса интересует фабула, Хандке просто любуется пейзажем. Там, где мы видим лишь движение ветра в траве, автор этой книги однажды разглядел ангелов. Он знает цену каждому случайному слову и жесту, и поэтому в его коротких романах вроде бы много случайного, но это только на первый взгляд. Хандке, возможно, лучший из тех, кто сегодня пишет на немецком, а "Страх вратаря..."...

Жанры

Рейтинг LiveLib

3,2

109 оценок

5
14%
4
37%
3
24%
2
18%
1
7%

Ваша оценка

Прочитали 134Хотят прочитать 228

Рецензии

Аноним24 февраля 2025 г.
Семимильные сапоги трусости
24.02.2025. Короткое письмо к долгому прощанию. Петер Хандке. 1972 год.
Одинокий мужчина отправляется в путешествие по Америке, где каждый шаг бросает вызов его внутренней стойкости. В дороге его ждут столкновения с новыми культурами, встречи с необычными людьми и воспоминания. Между тем его бывшая жена, загадочная и необузданная, преследует его, оставляя намеки и угрожающие послания. Что произойдет, когда они встретятся?
Что-то не особо у меня складываются нормальные отношения с творчеством Петера Хандке. Что ни книга, то какое-то разочаровывающие послевкусие. Но об этом ближе к концу отзыва.
Вот сейчас передо мной произведение, которое можно сравнить с тихим бредом, где каждый предмет и каждое действие наполнены многозначностью, а внутренний мир главного героя выступает в роли единственного проводника через хаос внешнего пространства. Это история о поиске себя, глубокого погружения в лабиринты человеческой психологии, привычек, страхов и воспоминаний. Книга сложный путь героя, который движется не только географически, но и психологически, преодолевая границы между прошлым и настоящим, Америкой и Европой, любовью и ненавистью.
Да, в книге затрагивается множество глубоких тем. Мы сталкиваемся с проблемами идентичности, которые становятся особенно острыми, когда человек оказывается в чужой культуре. Главный герой, будто изгнанный из своего мира, путешествует по Америке, пытаясь понять себя через действия других людей. Однако вместо просветления он лишь все больше запутывается, словно его память становится огромной комнатой с полками, на которых аккуратно уложены моменты страха и конфликта, а все прочее растворилось во времени. Хотя именно эти моменты, эти точки опоры, помогают ему держаться на плаву среди перемен, вот только сами по себе они кажутся якорями, приковывающими к прошлому.
Культурные различия играют роль не просто фонового контраста, а скорее рупора который усиливает чувство изоляции героя. Он наблюдает за американцами, их отношением к времени, пространству, деньгам, и чем внимательнее он следит за ними, тем больше чувствует себя чужаком. Его попытки осмыслить их поведение через свои европейские представления напоминают попытки научить старую собаку новым трюкам: результат всегда комический, если не трагический. Особенно забавным (и одновременно болезненным) становится его замечание о том, что американцы предпочитают говорить «мы», даже когда речь идет о личных переживаниях, тогда как он сам постоянно противится такой формуле, видя в ней угрозу своей индивидуальности.
Отношения между мужчиной и женщиной здесь предстают как вечный круговорот страсти, отчуждения и примирения. Герой и Юдит — два полюса, которые то притягиваются друг к другу, то отталкиваются с невероятной силой. Их история начинается с любви, которая затем превращается в ненависть, а потом снова возвращается к более зрелой форме взаимоотношений. Но что интересно, эта зрелость достигается не благодаря диалогам или совместным усилиям, а вопреки им, через долгие периоды одиночества, когда оба персонажа заново изобретают свои жизни. В этом смысле их отношения напоминают песочные часы: песчинки падают медленно, но неизбежно, пока не наступает момент, когда содержимое верхней части полностью перетекает в нижнюю.
Нельзя не отметить и стиль текста. Он удивительно точен, но иногда кажется чересчур затянутым. Автор словно боится упустить хоть одну деталь, и поэтому каждое действие разворачивается с особой педантичностью. Например, описание того, как герой стирает грязь с одежды или наблюдает за движением облаков, может показаться избыточным, особенно когда это встречается на постоянной основе. Такая методичность порой лишает повествование живости, и оно начинает напоминать хроники сумасшедшего, который записывает каждое свое движение, чтобы ничего не забыть.
Персонажи также находятся в состоянии постоянного переопределения. Главный герой, безымянный и потому универсальный, предстает как некий антрополог, исследующий себя самого через взаимодействие с окружающими. Его внутренние диалоги — это бесконечные попытки найти себя, хотя чаще всего он лишь углубляется в лабиринты собственных страхов. Юдит же — его противоположность: она спонтанна, импульсивна и совершенно не способна контролировать свою жизнь. Их различия создают идеальное поле для столкновений, но именно в этих конфликтах автор открывает истинную природу обоих героев
Кроме того, антураж и атмосфера в книге настолько реалистичны, что кажутся почти документальными. Джефферсон-стрит, Центральный парк, Филадельфия, Рок-Хилл — все эти места описываются с ювелирной точностью, но при этом они становятся символическими образами, метафорами внутренних состояний героя. Особенно ярко это проявляется в сцене, где он стоит перед телефонной будкой, и его страх перед устройством телефона становится отражением глубже лежащих страхов перед жизнью и людьми. Пространство вокруг него то сжимается до размеров клетки, то расширяется до безграничной пустоты, словно он находится внутри картины абстракциониста, где формы постоянно меняют свои очертания.
Ну а теперь о недостатках. Их нельзя не отметить. Автор словно застрял в бесконечном повторении одних и тех же мыслей, вытягивая их до предела, как жвачку, которая уже давно потеряла вкус. Каждое чувство, каждый страх героя разжевывается и пережевывается с такой методичностью, будто писатель боится, что читатель не поймет его намерений с первого раза. Но вместо глубины получается лишь топтание на месте, где каждая страница могла бы стать более содержательной, если бы не эти излишние вариации. Вместо того чтобы дать читателю возможность самостоятельно расшифровать смысл, автор буквально тычет в него носом, словно обращается к ребенку, которому нужно все объяснить самым примитивным способом.
Особенно раздражает то, как главный герой постоянно твердит о своих «изменениях», будто школьник, который выучил урок наизусть перед самим экзаменом. Его попытки стать «другим человеком» напоминают мне комедию положений: он то и дело застывает в неестественных позах, словно опасаясь, что любое движение может разрушить его хрупкую иллюзию обновления. Например, когда он решает «быть безмятежным» и «спокойно смотреть на мир», это выглядит так, будто он заученно повторяет фразы из какой-то новообретенной книги по саморазвитию. «Я могу быть другим!» — вот лейтмотив его мыслей, но проблема в том, что этот процесс изменений кажется скорее внешней оберткой, чем настоящим преображением.
Что касается тем, автор словно боится углубиться в них всерьез. Мы получаем лишь поверхностные наблюдения, которые можно было бы услышать от любого туриста, пишущего заметки о путешествиях. Как если бы кто-то упомянул важную деталь в начале детективного романа и затем забыл о ней до самого конца
Что касается второстепенных персонажей, то здесь ситуация еще печальнее. Они представлены как некие функциональные элементы декораций, существующие исключительно для того, чтобы подчеркнуть внутренний мир главного героя или спровоцировать его реакцию. Моряк в Филадельфии, художник с женой в Рок-Хилле, официанты, таксисты, случайные прохожие — все они кажутся картонными фигурами, которые растворяются сразу после своего эпизодического появления. Создается впечатление, что автор создал целый мир, но забыл наделить его обитателей полноценными душами. Вместо живых людей перед нами — набор условных образов, которые выполняют роль марионеток, управляемых рукой главного героя. Их действия, слова, порой даже внешность служат лишь инструментом для демонстрации его собственных переживаний, а не самостоятельным повествовательным пластом. Такой подход лишает книгу необходимого разнообразия и заставляет задаваться вопросом: а стоит ли вообще уделять внимание этим мимолетным созданиям, которые так и не обрели реальности?
В результате создается странная смесь: с одной стороны, текст перегружен деталями, которые герою кажутся значительными, а с другой — многие ключевые аспекты остаются недописанными. Это как строить огромный дом, но забывать о фундаменте, из-за чего каждое новое помещение выглядит либо незавершенным, либо слишком искусственным. Особенно это заметно в конце, когда герой сталкивается со своим страхом в Тусоне и Эстакаде: здесь должно было бы произойти настоящее прозрение, но вместо этого мы получаем лишь очередное описание его внутренних терзаний, которое уже начинает надоедать своей однообразностью.
Такие недостатки заставляют задуматься: а действительно ли автор хотел показать глубокую психологическую эволюцию своего героя? Или ему просто понадобилось создать длинный текст, напичканный символами и аллюзиями, которые сами по себе ничего не значат?
Произведение представляет собой смелый эксперимент с формой и содержанием, но не всегда успешный. Оно заставляет задуматься о человеческом существовании, о сложностях адаптации и взаимоотношений, о том, как прошлое влияет на настоящее. Однако чрезмерное внимание к деталям и некоторая однообразность в построении фраз и постоянное ощущение некой фальшивости портит все впечатление. 6 из 10.
Читать далее
132
407
Аноним6 ноября 2020 г.
Страх читателя перед Петером Хандке
После приличного такого разочарования нобелевским лауреатом по литературе 2018 года Ольгой Токарчук (моя аттестация на ее «Бегунов» здесь), я возлагал очень большие надежды на следующего по очереди обладателя этого престижного приза – австрийского писателя и драматурга Петера Хандке. Надежды я, кстати, возлагал не просто так, а потому что смотрел «Небо над Берлином» Вима Вендерса, легендарный европейский арт-хаус конца 1980-х, к которому господин Хандке написал сценарий. Абсолютно волшебный и одухотворяющий фильм. Казалось бы, ну раз джентльмен такие сценарии пишет, то и его литературное творчество тоже заглянет в твою душу разноцветными глазками белоснежного хаски. Ан нет. Надо уже потихонечку отучать себя от подобных ожиданий – уже сколько кредитов я раздал самым разным писателям, а никто до сих пор в полной мере ничего не вернул. А на Хандке так и вовсе хочется написать заявление в полицию – он меня просто-напросто обокрал. Но обо всем по порядку.
Конечно же, я немного смалодушничал и свое знакомство с австрийским автором решил ограничить совсем небольшим произведением – повестью с замысловатым названием «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым». Но если посмотреть на этот вопрос с другой стороны, то согласитесь – чтобы оценить все великолепие прекрасного тосканского вина, вовсе необязательно выпивать целую бутылку. Вооружившись этим оправданием, я открыл книгу и приготовился погрузиться в мир высокой литературы и, как считают шведские академики, в «исследование периферии и специфики человеческого опыта». И сразу же столкнулся с первой «спецификой», которая невероятно сильно бьет по глазам адреналин переживем ну и черт с ним. Это язык, которым написано произведение. Пенять на переводчика тут бесполезно. Даже мой учитель по художественному переводу из школьных времен Алексей Викторович Таранник тут бы спасовал. Текст разбит на коротенькие предложения, до того необязательно коротенькие, что возникает мысль, что Хандке в детстве били родители за сложноподчиненные и сложносочиненные предложения. Во-вторых, эти короткие предложения не образуют складного нарратива – такое ощущение, что автор просто написал 100 разных предложений и в случайном порядке раскидал их по абзацам. Герой встал. Герой умылся. Пыльная дорога. Кончаются деньги. Неприятный смех. Герой подрался. Свежая газета лежала на столе. Герой курит и хочет вернутся. Тревога запала в душу. Смысл за этим роботическим ритмом все равно, конечно, угадывается, но восприятию мешает прилично. Еще больше он мешает удовольствию от чтения.
Специфичной форме вторит и содержание, то бишь сюжет. Главный герой, бывший вратарь Йозеф Блох, просто так, абсолютно на пустом месте превращается в убийцу. Почему, зачем, за что? Хандке удивительным образом обходит все сколько-нибудь интересные проблематики, которые влечет за собой сие криминальное действо, сосредотачиваясь на душной, неприятной атмосфере, которая возникает вокруг героя. Однако какого-то напряженного психологизма в лучших традициях Достоевского не возникает. Состояние главного героя больше смахивает на болезненное похмелье после бурной пьянки. В общем то, даже на этой почве можно создать достойную и увлекательную историю, вспомните того же Тарковского (которым, кстати, восхищается Вим Вендерс), который умел наполнить эмоциями и напряжением даже полный вакуум, в прямом смысле этого слова. Но у Хандке совсем не получается. Прием, мне кажется, что он и не может и не хочет. Вот такое вот печальное комбо. Этот самый Блох - невероятно неприятен, а можно даже сказать противен, его мотивации сверхнепонятны, проскользнувшая интрига «убьет ли он еще раз» - вторична и не интересна. Для меня, правда, стало откровением, насколько неталантливо и отрешенно можно передать человеческие чувства и идеи. «Исследование периферии и специфики человеческого опыта» происходит, пожалуй, только в последней сцене этого странного и инородного произведения – когда Блох пытается предугадать поведение своего коллеги при пробитии пенальти. И да, это единственная сцена, которая может доставить удовольствие (Хандке даже отказывается от своих дурацких кастрированных предложений). Но длится она всего пару абзацев, а потом заканчивается. Вместе с книгой. Оставляя в недоумении – сюжетная арка не закрыта, смыслы не раскрыты, worum ging es denn da?
По прошествии пары дней, я был уверен, что смогу переосмыслить, переоценить, открыть для себя те дверки, которые с первого раза не открылись. Я взял эту повесть и открыв в двух случайных местах, попытался вобрать в себя силу мастерства нобелевского лауреата. И знаете, что? Ее там нет. Вообще. Я не хочу искать смысл в действиях шведских академиков, почему они дали Нобеля именно Хандке, но не нужно быть профессиональным критиком, чтобы понять две вещи: 1) есть гораздо более достойные лауреаты (причем во всех смыслах: Хандке же тот еще мухомор – всю свою жизнь горячо поддерживал и чуть ли не дружил со Слободаном Милошевичем, югославским диктатором и редиской) 2) если все творчество Хандке напоминает «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым», то извините, это очень плохо и зачем за это премировать? Точнее, за что? За этот текстовый ритм в стиле немецкой электроники 1980-х, который отстукивается этими отрешенными, короткими и плохо увязанными предложениями? Это вся заслуга? Не понимаю совсем.
А еще спустя два дня я еще как следует зачем-то разглядел обложку, мамочка дорогая, что это за офисный работник ищет пенек, чтобы выпить свой латте? Але, издатели, ну вы совсем что ли? Такого не заслуживает ни один, даже самый плохой писатель на свете. Как кстати хорошо бы встала на место этого заблудившегося клерка картина великого Александра Александровича Дейнеки «Вратарь» (она висит в Новой Третьякове, и если вы москвич, то вы просто обязаны пойти и посмотреть на нее, а также на висящую по диагонали от нее напротив «Эстафета по кольцу Б» - это главные, преступно недооцененные шедевры советской живописи). К слову, новый сборник Хандке «Уроки горы Сен-Виктуар», который выходит в каком-то новом импринте Inspiria (суспирия!), и вовсе получил простую, монохромную, драматически темно-фиолетовую обложку. Как страшно оформлять книги, да? Каждый раз одно и то же.
Ну и последнее, абсолютно спонтанное, что родилось уже сегодня. Есть такая знаменитая электронная группа Boards of Canada. Слушать ее достаточно непросто, они играют достаточно сложную электронику, которая доступна далеко не всем слушателям (без обид, но это правда). Так вот сидел я сегодня и слушал их, пока вбивал по циферкам в договор новые реквизиты клиента. Ну знаете, все вот эти вот оквэд, инн, кгб, фбр и так далее. Слушал-слушал, и вдруг подумал – как же важно, чтобы искусство открывало перед тобой те двери, которые ты хочешь открыть. Ведь, я тоже могу на компьютере написать музыку в жанре IDM. Там тоже что-то будет гудеть, что-то будет пищать, покрякивать и поскуливать. Но любой человек, кто слушает такую музыку сразу же распознает обман. Он услышит, что это всего лишь имитация, плоская подделка. Все равно что вместо сахара накапать этими белыми крохотулями сахарозаменителя. Я чувствую Хандке точно также – он очень инороден, он как будто пытается играть в эти вот все контемпорари и постмодерн, но получается безжизненно и плоско. Там нет глубины, это дороги вникуда. Закрытые, заколоченные корявыми досками двери. Я не вижу за этим никакого мастерства, хотя не отрицаю, что в каком-то мире Петер Хандке мог бы быть более состоятелен как писатель и как рассказчик историй. Ну либо мог бы быть мэром маленького городка в Югославии 1990-х, на танке мог бы гонять, кричать Косово je срце Србиjе. Возможно, чувствовал бы себя получше, как, впрочем, и его читатели.
Так вот, а знаете, почему я слушал Boards of Canada и мне пришла в голову такая мысль? У них есть одна композиция, она называется «84’Pontiac Dream», что не сложно перевести как «Мечта Понтиака 1984 года». Это лирическая и нежная композиция, которая заставляет тебя представить о том, о чем бы думали предметы, будь они одушевленными, в частности автомобиль. Так вот, это не просто красивая музыка. Это еще и красивая история, потому что главным рефреном в свою композицию музыканты включили старый рекламный джингл производителя этих автомобилей, который ритмически превращается в некое условное биение сердце. Почему-то так правда получается, что этот автомобиль одушевлен и может мечтать о чем-то. Всего лишь один рекламный джингл с радио. Пара синтезаторов. А получается искусство. Получается красота.
Слушайте хорошую музыку! Читайте хорошие книги! Хандке – редис!
Ваш CoffeeT
Читать далее
79
3,2K
Аноним18 марта 2020 г.
«Страх читателя перед Нобелевкой 2019»
Нобелевская премия – это нынче скорее антирекомендация, нечасто ее получают действительно яркие и запоминающиеся авторы. Да, это раньше ее давали Томасу Манну, Бёллю, Шоу, Киплингу, Фолкнеру, Гессе, Камю, Маркесу, нашим Пастернаку, Бунину и Шолохову (какие времена-то были!). Было, конечно, много «проходных» писателей: скажем, вспомните ли вы легко Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре, Бьёрнстьерне Бьёрнсона, Хенрика Понтоппидана или Роже Мартена дю Гара? Но оттого не менее грустно за наш век. Кажется, сейчас Нобелевку дают за подчеркнуто непонятные для большинства читателей вещи, словно сидящие в тамошнем комитете панически боятся избавиться от образа элитарности.
Бывают, как известно, писатели массовые и плохие. Бывают массовые и хорошие (сначала вспоминается Кинг, конечно же, но таких, к счастью, хватает). Бывают элитарные, но понятные для тех, кто в принципе способен включить голову (условные Камю, Бёлль; в основном, мировые классики). А бывают элитарные и непонятные, но в этой «непонятливости» таинственные и оттого часто получающие главные литературные премии. Книги этих, непонятных и элитарных, нельзя просто взять и читать – нет, нужно узнать из Википедии, что автор в своем творчестве полемизировал с Карлом Филиппом Морицем, Готфридом Келлером и Адальбертом Штифтером; нужно заранее разобраться с авторскими аллюзиями, прочитав критические статьи профессионалов, и потом искать глубокие смыслы по готовым схемам. Потому что без подготовительной работы осилить и понять такую книгу невозможно. Для меня это огромный минус: я привыкла сама делать выводы из прочитанного, но для этого мне нужны хоть какие-то маячки в самом тексте, а не в чужих разборах.
Петер Хандке – типичный элитарный и непонятный писатель. Это его счастье и несчастье. Он умен, но не запоминается совершенно. Нет чувств. Нет вживания. Да и разве может быть вживание, если я не увидела жизни в его произведении, а только одну конструкцию, которую при желании можно разобрать на винтики?..

«Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» – это литература не чувств, разума или души; это литература голого приема, в котором нет, конечно, ничего плохого, но и хорошего тоже нет.
Нет как такового и сюжета. Странный главный герой, бывший вратарь, а теперь еще и уволенный с последней работы (был монтажником), слоняется без дела по какому-то городу. При этом нет не только эмоций (он почувствовал, он подумал, он вспомнил и т.д.), но и визуализации. Из-за этого сложно воспринимать происходящее. Я вам сейчас набросаю:
«Он вышел из отеля. На улице было пасмурно. Впереди шла девушка. Он обогнал ее и зашел в кафе. Там он включил музыкальный автомат, за столами сидели школьники. Не дослушав, он вышел. Полицейский на углу спросил у него документы. Он дал. Полицейский не посмотрел на документы, а смотрел на него. Отдал ему документы, и он завернул за угол. На лавочке лежала чья-то сумка. Он хотел заглянуть в нее, но прошел мимо. Он решил идти дальше. У магазина спорили два пенсионера. У светловолосого на руке висел красный зонт. Он протиснулся между пенсионерами. Тот, что был с красным зонтом, угрюмо посмотрел на него».
Скажите, что вы почувствовали, прочитав мой эксперимент выше? Писать так, поверьте, не сложно. Этакий текст даже редактуры не требует, потому что, во-первых, прост, а во-вторых, описываемое бессмысленно, а нарисовать себе сие в воображении непросто. И именно так – и только так – написана книга. Непонятные действия, безразличие к окружению (главный герой, хотя замечает жизнь вблизи, словно в вакууме находится), какие-то слова, слова, слова – пошел, встал, вышел на улицу, а там палатка с фруктами, а там дети, нужно зайти в отель, на меня посмотрели, я взял чемодан, я переспал с девушкой, она что-то сказала, я ее задушил, я вышел из ее квартиры, я пошел в отель, я купил билет…
Что? Зачем? Почему?..
Убийство (даже его автор не сумел описать интересно!) было заявлено аж в аннотации, меня это и привлекло. Но главный герой – это не реальный убийца, с которым вы можете встретиться в обычной жизни. У живого человека есть либо мотив совершить преступление, либо он в «неадекватном» состоянии и просто не отдает себе отчета (был пьян или кое-что похуже, в состоянии аффекта, голоса шизофренические в голове слышал и т.п.). Но герой Хандке – это лишь картонка или, если хотите, винтик, в нем нет жизни. Оттого он совершает убийство «внезапно». Не потому, что захотелось – от скуки или злости. Не потому, что в голове помутилось. А «внезапно». Убийство случайного человека, женщины, которая ничего ему плохого не сделала.
И, как ни странно, на герое это никак не сказывается. У него отсутствуют мысли и переживания из-за совершенного (как и из-за всего остального). Мыслей и чувств просто нет. Даже отпетый гопник, зарезав кого-то в переулке, с большей вероятностью вспомнит свою жертву (хотя бы для самоутверждения). А тут ничего. Пустота. Вакуум.
Оттого и дальнейшее лишено смысла. Герой двигается – и все. Передвигает ноги. Говорит с NPC, которые не имеют ни лиц, ни имен. Скука. Бессмысленно потраченное время. Лишенные логики действия. Отсутствие внятного конца.

Допускаю, что в данном тексте можно найти смысл… скажем, если вам нравится слушать рассказы случайных знакомых о том, как прошел день, с мельчайшими деталями, как те кормили кота, пролили кофе на столик, на улице увидели девушку в зеленом платье, а на знакомой стоянке заметили больше свободных мест, чем обычно. Остальным эта книга категорически противопоказана.
Я же лично с большей вероятностью найду философский смысл… хотя бы в том, что наша собака любит спать на спине. Должно быть, так она выражает свое несогласие с каким-то позабытым писателем 17 века или же протестует против новых налогов в одном из районов ЮАР.
Читать далее
57
1,8K

Все рецензии

Цитаты

Аноним20 мая 2010 г.
Женщина, родившаяся в таких условиях, была заранее обречена. Можно сказать и утешительно: у нее по крайней мере не возникало страха перед будущим. Гадалки на храмовых праздниках предсказывали будущее по руке только парням, а у женщин какое будущее – смех да и только. Нет права на инициативу, все заранее определено: первые заигрывания, смешки, смущение, позже первый раз – чужое холодное лицо, к которому понемногу привыкаешь, первые дети, недолгие минуты со всеми после возни на кухне, глухота к ней окружающих, ее глухота к окружающим, привычка разговаривать с самой собой, больные ноги, расширение вен, а там беспокойный сон, рак матки, и со смертью исполнено предопределение. Все это составляло элементы детской игры, в которую охотно играли местные девочки: устала – очень устала – больна – тяжело больна – умерла.
Читать далее
9
1,2K
Аноним16 сентября 2020 г.
Фазаны летели сквозь пламя, и загонщики шли вдоль кукурузного поля, и коридорный стоял в каморке и писал мелом на его портфеле номер комнаты, и облетевший куст терновника был весь в ласточках и улитках.
6
567
Аноним20 мая 2010 г.
Вообще в моих воспоминаниях больше вещей, чем людей: танцующий волчок на пустынной улице среди развалин, овсяные хлопья в чайной ложке, серая каша, которую нам раздавали в жестяной миске с русским штампом, – а от людей остались в памяти только детали: волосы, щеки, узловатые шрамы на пальцах; у матери еще с детства на указательном пальце был рубец, и за этот бугорок я крепко держался, когда шагал с ней рядом.
6
950