
1001 книга, которую нужно прочитать
Omiana
- 1 001 книга

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
- В чем дело, мой мальчик?
Роман взросления и воспитания - еще лет десять тому назад подобная книга, скорее всего, показалась бы мне неимоверно скучной и затянутой, но, когда собственная юность оказывается далеко позади, на многие вещи начинаешь смотреть иначе и чужую юность, описанную автором, оцениваешь совершенно по-другому.
Особую прелесть книги для меня составляли не сюжетные перипетии романа - к слову, их здесь почти и не будет. Плотное, донельзя красивое повествование составляют большей частью размышления главного героя - невеселые думы о себе, собственной душе, своем предназначении и, конечно же, отличии от окружающих. Ох, уж эта юность! Все воспринимается лишь исключительно в черных или белых тонах, максимально категорично и эгоистично по сути: ведь кажется, что происходит с тобой сейчас, ни с кем никогда в мире до этого не происходило. С годами постепенно уверяешься, что это далеко не так, но до этого понимания ведь тоже нужно дорасти, многое пережить: и хорошего, и плохого...
"Не общий ли это закон, что в нас есть что-то, что сильнее, больше, прекраснее, страстнее, темнее, чем мы? Над чем мы настолько не властны, что можем лишь наудачу разбрасывать тысячи зерен, пока одно вдруг не прорастет темным пламенем, которое поднимется далеко выше нас?.. И в каждом нерве его тела дрожало в ответ нетерпеливое «да».
Главный же герой, Терлес, воспитанник училища-интерната, только-только вступает в эту очаровательную пору своей жизни, когда все кажется опасным и вместе с тем таким загадочно-манящим, что и не разберешь: твои ли это желания? По натуре робкий, стеснительный, он ищет спасения от одиночества в дружбе с грубыми однокурсниками. Вряд ли, конечно, подобное можно назвать дружбой, но так, по крайней мере, видится ему. Его переполняет и жажда новых впечатлений, и стыд за эти желания, и смятение, и раскаяние (как же мне все это напомнило книгу Джеймс Джойс - Портрет художника в юности ) Дружба с этими людьми словно дает выход этим новым, необузданным страстям в его сердце (речь в книге пойдет про нетрадиционные отношения, поэтому тем, кто не приемлет подобное в литературе, книгу к прочтению я не рекомендую - здесь будет довольно много откровенно вызывающих сцен, 18+). Закончится все это закономерно плохо. Писатель еще раз напоминает читателям, что к страданиям ведет не строгость, а излишняя свобода и развращенность нравов.
Интересный опыт фокусировки лишь на одном этапе жизни героя, но не покидает ощущение недосказанности. Так и хочется узнать: а что стало с этим юным мечтателем потом? Избавился ли он от свих наваждений? Научился ли отличать добро от зла? И кто теперь его верные друзья и товарищи? Кому он поверяет свои тайны?..
4/5, изящный роман, даже несмотря на обилие каких-то грязных откровенных сцен, откроет для вас новую классику: в ней, кажется, чувства превалируют над мыслью...

Пугали меня Музилем, пугали – и напугали так, что он мне не понравился. Потому что ожидала я от него большего, небывалой оригинальности и невероятной глубины. Скорее всего (наверное, может быть), мне не повезло с романом (а не с автором), это ранняя работа Музиля, в которой он толком не развернулся. Таки не «Человек без свойств». Но что имеем, то имеем, как говорится в узких кругах.
Книга маленькая, по-своему изящная (во многом благодаря типично немецкому стилю того времени), со множеством самокопаний. Юноша по фамилии Терлес живет в пансионе для мальчиков (самом престижном в стране), он скромный и в то же время несколько избалованный мальчик, который только начинает постигать себя как личность. Он много рефлексирует (к месту и не к месту), часто показывает себя нерешительным, не может понять собственных чувств и как стоит вести себя в той или иной ситуации. Так же склонен к идеализму и переживает, что жизнь не так однозначна, как хотелось бы.
Близ Терлеса взрослеют и другие мальчики, его ровесники. Взрослеют по-разному: кто-то уже проявляет черты тирана, кто-то показывает себя транжирой, а вот тот – пассивным агрессором. Однажды Терлес оказывается в неприятной ситуации, а именно соучастником... эм... буллинга другого ученика. Его приятели избирают козла отпущения (местного воришку, но все же) и играются с ним, зная, что ничего им за это не будет. Терлес же словно и не хочет в этом участвовать – но зачем-то участвует, распознавая в себе попутно гомосексуальное влечение.
Честно говоря, вначале мне было любопытно, куда в итоге вырулит Музиль. Потом же мне стало не по себе: будто я уже читала это у кого-то другого. И именно это чувство дежавю (но я же точно это читала!) испортило мне все чтение. У кого это уже было? У Томаса Манна? У Германа Гессе? У Юкио Мисимы? «Душевные смуты...» показались мне компиляцией из других, ранее прочитанных, книг. Понимаю, что вышеупомянутые авторы творили позже, Музиль не виноват, что его стиль/тема/настроение вдохновляли коллег. Но после «Портрета художника в юности», «Исповеди маски», «Тонио Крегера» и прочих-прочих мне было банально скучно читать этого Музиля. Слишком похожи сюжетные ходы. Даже стиль не выделяется: скажи мне, что это писал ранний Манн (в переводе Апта) – и я бы поверила.
Книга заслужила свою славу, с этим я не спорю. Но оставляю за собой право скучать за ней. Хочется верить, что иные работы Музиля мне понравятся больше. Dixi.

Роберт Музиль - одна из главных страшилок мировой литературы. Все, кто есть кто-то, обязаны одолеть его, примерно с той же степенью императивности как прустово "Утраченное время", "Улисса" Джойса или, если искать аналогий в великой немецкой литературе - "Волшебную гору" Томаса Манна. Впрочем, сказанное в большей степени относится к неоконченному "Человеку без свойств" на тысячу с лишним страниц. Первый роман Музиля "Душевные смуты воспитанника Тёрлеса" много скромнее объемом и написан человеком молодым. Хотя назвать это чтение легким я бы не рискнула.
Сюжет предельно прост. Подросток Тёрлес попадает в закрытый интернат, дабы получить образование и обзавестись связями, отвечающими общественному положению. Он из семьи средней буржуазии, привык к домашнему уюту, любит родителей, свою нынешнюю школу воспринимает как неизбежное зло и потерянное время. Однако постепенно сближается со старшими по возрасту воспитанниками, которых можно было бы назвать местной элитой.
Здешний диктатор Райтинг, успешно воплотивший принцип "Разделяй и властвуй", уже утвердил свое господство среди однокашников и, не видя в Тёрлесе потенциального соперника, но ощущая внутреннюю силу за его прохладной отстраненностью, расположен к юноше и оказывает ему покровительство. Вторая фигура в местной иерархии Байниберг - сын офицера, служившего в Вест-Индии и убежденного, что подлинной мудрости следует искать в тамошней эзотерике, отчасти перенял отцовскую нахватанность, считает себя сведущим в знаниях, закрытых для профанов. Уважает интеллект Тёрлеса, отличающий его от большинства штудентов.
Третий мальчик, претендующий на принадлежность к избранному кругу, Басини - сын обеспеченной дамы, покупающий расположение друзей неумеренными тратами. Конфликт назревает, когда в школе начинаются кражи. Мальчики подозревают служителей, однако Райтинг, сопоставив некторые сведения, а также имея склонность к ментальному садизму и некторый опыт в нем, разоблачает Басини. На деле его мать бедная вдова. Дурацкое обыкновение пускать пыль в глаза несуществующим богатством, чтобы приподнять рейтинг, ввергло одноклассника в долговую пропасть, Басини должен всем вокруг, чтобы рассчитаться с одними кредиторами, одалживается у других, в критической ситуации вынужден красть.
Райтинг и Байниберг начинают шантажировать незадачливого соученика, вынуждая того совершать поступки, все менее отвечающие понятию о человеческом достоинстве. По сути, делают из него раба с изощренной жестокостью мелких хищников, загоняющих подраненную добычу. Тёрлес невольно принимает участие в большинстве этих "клубных" забав, испытывая к Басини сместь жалости, омерзения, возбуждения. Это глубоко претит ему, однако, объявив желание выйти из консорциума, узнает от двух старших товарищей, что ему грозит участь стать вторым Басини.
Закончится все лучше, чем можно было бы ожидать. Не буду говорить, как, роман стоит прочесть хотя бы за тем, что он дает четкую инструкцию прохождения подобного рода жизненных тупиков (да и коротенький, чуть больше двух сотен страниц). Но вещь сильная. Музиль еще до Первой Мировой сказал об особенностях немецкой политической, военной, идеологической мысли, квинтэссенцией которой станут национал-социализм и Вторая Мировая.

Ведь и этической сопротивляемости, этой тонкой чувствительности духа, которую он так высоко позднее ценил, у него тогда еще не было. Но она уже давала о себе знать. Тёрлес заблуждался, он видел лишь тени, падавшие от чего-то еще неведомого ему в его сознание, и принимал их ошибочно за действительность, но он должен был выполнить на самом себе некую задачу, некую задачу души, — хотя задача эта была ему еще не по силам.
Он знал только, что последовал за чем-то еще неясным дорогой, которая вела в глубь его души, и он при этом устал. Он привык надеяться на необычайные, тайные открытия, а попал в тесные закоулки чувственности. Не от извращенности, а вследствие бесцельного в данное время состояния души.

Затем неясно всплыло намерение хорошенько поразмыслить о себе завтра — лучше всего с пером и бумагой.

Тёрлес стал позднее, когда преодолел события своей юности, молодым человеком с очень тонким и чувствительным умом. Он принадлежал тогда к тем эстетически-интеллектуальным натурам, которым следование законам, а отчасти, пожалуй, и общественной морали дает некое успокоение, избавляя их от необходимости думать о чем-то грубом, далеком от душевных тонкостей, к натурам, которые, однако, соединяют какое-то скучающее безразличие с этой большой внешней, немного ироничной корректностью, стоит лишь потребовать от них более личного интереса к ее объектам. Ибо этот действительно захватывающий их интерес сосредоточен у них исключительно на росте души, духа или как там назвать то, что то и дело умножается в нас от какой-нибудь мысли между словами книги или перед замкнутыми устами картины; то, что подчас пробуждается, когда какая-то одинокая, своенравная мелодия дергает ту тонкую красную нить, нить нашей крови, которую она за собой тянет; но что всегда исчезает, когда мы пишем канцелярские бумаги, строим машины, ходим в цирк или занимаемся сотнями других подобных дел…










Другие издания


