Рассказы

А парни - и здоровые, и плюгавые - все с победным выражением (кого они победили за свои пятнадцать-двадцать лет? - разве что шайбами в ворота...), все почти в кепках, шапках, кто с головой непокрытой, так не тут снял, а так ходит, каждый четвертый выпимши, каждый десятый пьян, каждый второй курит, да противно как курит, прислюнивши папиросу к нижней губе. И еще до ладана, вместо ладана, сизые клубы табачного дыма возносятся в электрическом свете от церковного двора к пасхальному небу в бурых неподвижных тучах. Плюют на асфальт, в забаву толкают друг друга, громко свистят, есть и матюгаются, несколько с транзисторными приемниками наяривают танцевалку, кто своих марух обнимает на самом проходе, и друг от друга этих девок тянут, и петушисто посматривают, и жди как бы не выхватили ножи: сперва друг на друга ножи, а там и на православных. Потому что на православных смотрит вся эта молодость не как младшие на старших, не как гости на хозяев, а как хозяева на мух.

Испыток не убыток...

...и всем им холодно не так от мороза, как от думки, что и день целый на этом морозе пробыть.

Работа - она как палка, конца в ней два: для людей делаешь - качество дай, для начальника делаешь - дай показуху.

Там, за столом, еще ложку не окунумши, парень молодой крестится. Бендеровец, значит, и то новичок: старые бендеровцы, в лагерь пожив, от креста отстали.
А русские - и какой рукой крестится, забыли.

Снаружи бригада вся в одних черных бушлатах и в номерах одинаковых, а внутри неравно - ступеньками идет.

Ни ходики не стучали - заключенным часов не положено, время за них знает начальство.

Был же Коля студент литературного факультета, арестованный со второго курса. Степан Григорьич хотел, чтоб он написал в тюрьме то, чего ему не дали на воле.

Вот этой минуты горше нет - на развод идти утром. В темноте, в мороз, с брюхом голодным, на день целый. Язык отнимается. Говорить друг с другом не захочешь.

Цезарь приоткрыл веки, полуспущенные над черными глазами, и посмотрел на Фетюкова. Из-за того он и стал курить чаще трубку, чтоб не перебивали его, когда он курит, не просили дотянуть. Не табака ему было жалко, а прерванной мысли. Он курил, чтобы возбудить в себе сильную мысль и дать ей найти что-то. Но едва он подигал сигарету, как сразу в нескольких глазах видел: "Оставь докурить!"

Холод под рубаху зашел, теперь не выгонишь. Что укутаны были зэки - все зря. И так это нудно тянет спину Шухову. В коечку больничную лечь бы сейчас - и спать. И ничего больше не хочется. Одеяло бы потяжельше.

- На восходе самый большой мороз бывает! - объявил кавторанг. - Потому что это последняя точка ночного охлаждения.

Дума арестантская - и та несвободная, все к тому же возвращается, все снова ворошит: не нащупают ли пайку в иатрасе? В санчасти освободят ли вечером? Посадят капитана или не посадят? И как Цезарь на руки раздобыл свое белье теплое? Наверно, подмазал в каптерке личных вещей, откуда ж?

Это верно, кряхти да гнись. А упрешься - переломишься.

Чего не сделано - докажи, что сделано; за что дешево платят - оберни так, чтоб дороже.

Главное, каша сегодня хороша, лучшая каша - овсянка. Не часто она бывает. Больше идет магара по два раза в день или мучная затирка. В овсянке между зернами - навар этот сытен, он-то и дорог.

...вслух ничего не повторяет, а считает острей их.

Оттого, что он желудок раззявил на две [порции] - от одной ему не стало сытно, как становилось всегда от овсянки.

- Так много искусства, что уже не искусство. Перец и мак вместо хлеба насущного!

Кроме всей текучки, уже неделю тянулось за Зотовым дело, имевшее начало в его смену: был налёт на станцию, и немцы порядочно разбомбили эшелон с воинскими грузами, в котором были и продукты. Если б они разбомбили его начисто – на этом бы дело и закрылось. Но, к счастью, уцелело многое. И вот теперь требовали от Зотова составить в четырёх экземплярах полные акты-перечни: грузов, приведенных в полную негодность (их должны были списать с соответствующих адресатов и отнарядить новые); грузов, приведенных в негодность от сорока до восьмидесяти процентов (об использовании их должно было решиться особо); грузов, приведенных в негодность от десяти до сорока процентов (их должны были направлять дальше по назначению с оговорками или частичной заменой); наконец грузов, оставшихся в целости. Усложнялось дело тем, что хотя грузы разбомблённого поезда все теперь были собраны в пакгаузах, но это произошло не тотчас, по станции бродили непричастные люди, и можно было подозревать хищения. Кроме того, установка процента годности требовала экспертизы (эксперты приезжали из Мичуринска и из Воронежа) и бесконечной переставки ящиков в пакгаузах, а грузчиков не хватало. Разбомбить и дурак может, а поди разберись!