Русская мистическая проза (классика)
sleits
- 118 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
Об этой небольшой повести известно, что она написана по сюжету, подсказанному молодому писателю Владимиру Титову самим Александром Сергеевичем Пушкиным. В некоторых изданиях даже ставят две фамилии авторов, прибавляя к Титову еще и Пушкина. Но, если принять такой подход, то в таком случае, и у шедевров Гоголя - "Ревизора" и "Мёртвых душ" - должно быть два автора, ведь их сюжеты были подсказаны Гоголю тем же самым Пушкиным. Так что, будем помнить, кто подкинул идею Титову, но все же признаем его полноправным и единственным автором повести.
Этот автор имел литературную молодость, когда общался с Вяземским и Пушкиным, именно в эту пору написаны им повести "Уединенный домик на Васильевском" и "Монастырь святой Бригитты", последняя под псевдонимом Тит Космократов. Кстати, Владимир Титов выведен Пушкиным в неоконченной повести "Мы проводили вечер на даче" под именем Вершнева.
В конце 30-х, как раз после смерти Пушкина, Титов отошел от литературы и сделал блестящую карьеру чиновника, дослужившись до действительного тайного советника, что соответствует 2-му классу Табеля о рангах.
Повесть, о которой мы сейчас разговариваем, достаточно традиционная и предсказуемая, а вместе с тем и скучноватая. Классика романтической мистики первой половины XIX века, очень напоминает "Упыря" А.К.Толстого. Хотя толстовская повесть будет поинтереснее, в ней несколько уровней, а у Титова - один, и, как я уже сказал, предсказуемый.
И все же повесть Титова выглядит неким связующим звеном между "петербургскими" произведениями Пушкина с мистическим оттенком - "Медный всадник", "Пиковая дама" и петербургским циклом повестей Гоголя, в первую очередь "Невский проспект", который чем-то отдалённо тоже напоминает "Уединенный домик".
Суть в том, как нечистый вмешивается в дела людей, будучи заинтересованным, конечно же, в их душах. Так в повести черт скрывается под ликом некого молодого человека по имени Варфоломей. Он разрушает жизни главного героя Павла и родственного ему семейства, обитавшего в том самом уединенном домике на Васильевском. Правда, душа ему достается только одна - матери девушки Веры, которая его стараниями умирает без церковного покаяния. Вера и Павел смогли сохранить свои души, освободись от влияния Варфоломея, но это обошлось им тем, что они быстро покинули этот мир: Вера почти сразу после трагических событий, Павел несколько погодя. А ведь они могли быть вместе и могли быть счастливы...
Мораль: будьте внимательны, молодые люди и девушки, не подпускайте к себе нечистого ни в качестве друзей, ни в качестве поклонников. А уединенный домик на Васильевском сгорел...

Цитата:
Впечатление:
Еще один рассказ-повесть- сказка от автора, который известен мне по совсем другом произведению чтож, это ли не повод познакомиться еще с творчеством автора.
Изначально книга была опубликована в 1836 году под названием «Жизнь в Мечте» и посвящена Марии Карташевской. Это откровенно немецкое по колориту произведение. В рассказе использованы узнаваемые немецкие имена и фамилии, в контекст введено стихотворение, написанное в подражание знаменитой песне Миньоны из «Вильгельма Майстера» Гёте. Но «Вальтера Эйзенберга» отличает не только наличие немецких аллюзий, лежащих на поверхности, но и глубинная внутренняя соотнесенность с немецкой раннеромантической и гофмановской традициями.
Но так как история больше похожа на сказку, то жанр тут спорный.
Сама история кажется незамысловатой и есть ощущение, что мы где-то ее уже встречали, но стоит обратить внимание на год выхода истории в свет.
Молодой, горячий парень, с неуемной энергией встречает прекрасную, волшебную и опасную музу, которая после встречи начинает ему везде мерещиться и за забывает к себе. Справиться с этими чарами парню не удастся, но читатель может из истории для себя вынести что-то поучительное.
Так как рассказ небольшой он стоит того, чтобы его почитали, а дальше каждый сам уже делает выводы.
Читать/ не читать: читать

Временами на меня накатывает любопытство, хочется раздвинуть всяких Пушкиных, Толстых и прочих «наше всё», як высокую траву, и посмотреть, что же там прячется за ними? Кого обделили славой и вниманием сборщики школьной программы? А прячется там такая вот милая вещица, образец русской готики, которая тоже как жанр скрылась за маленькими человечками и большой проблематикой, обозначена позорным клеймом развлекательной литературы и оттеснена на задворки читательской памяти.
Очень даже зря, на мой взгляд.
Небольшой рассказ о праздничной Москве, куда уже тогда понаехали всякие провинциалы и топчутся на балах, о фанатичном поклоннике оперной певицы и о концерте, на который слетаются мертвецы, не уступает классикам жанра. А кое в чём даже превосходит, особенно, да простят меня боги, наше всё – Загоскин пишет куда живее Пушкина.
Всего несколько фраз, несколько деталей, неправильный говор рассказчика – и вот уже вырисовывается атмосферная дореволюционная Москва, которая сейчас сильно изменилась, однако в чём-то осталась такой же. В противовес отстранённому, парящему в невесомости и условном небытие сюжету попытки нашего всего в готический жанр – «Пиковой даме», с коей «Концерт бесов» некогда издавался в одном сборнике.
Хоть современники-писатели иронизировали над Загоскиным, а школьная программа посчитала его слишком развлекательным, меня он заинтересовал, и в неопределённом будущем я обязательно прочитаю у него ещё что-нибудь.

Неужто все, что сколько-нибудь отклоняется от них, что сколько-нибудь следует естественному влечению, кажется тебе странным; неужто во всяком сколько-нибудь необыкновенном, не пошлом поступке ты находишь, дурное?

Теперь понимаю: душа умершего человека с душой живого могут сообщаться меж собою только в таком случае, когда обе настроены по одному камертону.

Да что такое сердце? разве оно бессмертно, как душа, разве оно не истлеет когда-нибудь в могиле? Прекрасный подарок: горсть пыли! Кто дарит свое сердце, тот обещает любить только до тех пор, пока оно бьется, а оно может застыть и сегодня, и завтра; но кто отступается от души своей, тот отдает не жизнь, не тысячу жизней, а всю свою бесконечную вечность. Да, мой друг, дарить так дарить!